Рин покачала головой. Она завороженно смотрела, как Алтан вызвал в ладони огонь.
Алтан потрясающе умел придавать пламени форму. Словно кукловод, с легкостью изгибал его в удивительные фигуры – то летящую птицу, то извивающегося дракона, то человеческое тело. Они бились внутри клетки, созданной его пальцами, пока он не захлопывал ладони.
Рин не могла отвести глаз от танца его пальцев в воздухе. Вопрос Алтана застал ее врасплох, и, когда она заговорила, слова прозвучали неуклюже и глупо:
– От жара? В смысле… э-э-э…
Алтан изогнул губы:
– Огонь – не лучший способ убивать. Ты знаешь, что сама смерть почти безболезненна? Огонь пожирает вокруг жертвы весь воздух, и она просто задыхается.
Рин вытаращила глаза:
– Но ты этого не хочешь?
– А с чего бы мне этого хотеть? Если хочешь убить быстро, воспользуйся мечом. Или стрелой. – Он закрутил полоску огня вокруг пальцев. – Спирцев не бросают в сражение, если не собираются запугать врага до полусмерти. Мы хотим, чтобы жертвы сначала страдали. Чтобы горели, и медленно.
Он взял связанную белку и обхватил ее пальцами посередине. Белка не могла даже запищать, но Рин представила этот звук, дрожащие повизгивания в одном ритме с дергающимися лапками.
– Смотри на ее шкуру, – велел Алтан.
Как только обгорела шерсть, Рин разглядела, как розовая кожа пузырится, трескается и отвердевает, становясь черной.
– Сначала кожа кипит. Потом начинает слезать. Следи за цветом. Как только кожа почернеет и чернота распространится дальше, жертву уже не спасти.
Алтан протянул ей белку:
– Проголодалась?
Рин заглянула в маленькие черные глазки, вылезшие из орбит и остекленевшие, и в животе забурчало. Рин не могла определить, что хуже – дергающиеся в предсмертной агонии беличьи лапки или чудесный аромат жареного мяса.
Когда она зачистила южный фланг, ее солдаты загнали остатки мугенцев в угол, в восточном районе Худлы. Войска расступились, пропуская Рин.
– Долго ты, – сказала Шень.
– Слишком разошлась, – ответила Рин.
– Южный район…
– С ним покончено. – Рин потерла пальцы, и на землю упали струпья запекшейся крови. – А почему мы не атакуем?
– Они взяли заложников и засели в храме, – объяснила Шень.
Умный ход. Рин осмотрела храм. Она давно уже не видела таких красивых сооружений в таком захудалом городишке – из камня, а не из дерева. Его не так-то просто спалить, а верхний этаж – отличное место для мугенской артиллерии.
– Они собираются нас перестрелять, – сказала Шень.
И словно в качестве доказательства ее правоты над головами просвистел снаряд и взорвался в десяти шагах от них.
– Так возьмем их штурмом, – сказала Рин.
– Мы опасаемся, что у них есть газ.
– Они давно бы пустили его в ход.
– Могли и дожидаться нас, – заметила Шень. Логика в ее словах была.
– Тогда просто сожжем храм.
– Не получится, он же каменный…
– Это у вас не получится.
Рин взмахнула пальцами. На ее ладони затанцевал огненный дракон. Она прищурилась, глядя на храм и размышляя. Она точно до него достанет, ведь она может бросать поток огня на пятьдесят шагов. Нужно лишь направить пламя в окно. Миновав камень, огонь найдет, что спалить.
– Сколько там заложников? – спросила Рин.
– А это имеет значение? – отозвалась Шень.
– Для меня – да.
Шень довольно долго молчала, а потом кивнула:
– Пять или шесть. Не больше восьми.
– Это важные люди?
Женщинами и детьми можно пожертвовать без последствий. А вот представителями местной власти – нет.
– Насколько я понимаю, нет. Люди Суцзы – в другой части города. А семьи у него нет.
Рин в последний раз поразмыслила над вариантами.
Она могла бы отправить войска штурмовать храм, но это повлечет за собой потери, в особенности если мугенцы и в самом деле припасли емкости с газом. Армия южан не могла позволить себе терять солдат, их и так было немного.
И цена победы имела значение. Этот бой – ее главное испытание. Если она вернется домой не просто с победой, но и с минимальными потерями, наместник провинции Обезьяна точно даст ей армию. А значит, решение принято – Рин не может вернуться с половиной солдат.
– Кто еще знает о заложниках? – спросила она у Шень.
– Лишь те, кто сейчас здесь.
– А горожане?
– Мы вывели всех, кого нашли, – сказала Шень, тем самым сообщая: «Никто не проболтается о том, что ты сделала».
Рин кивнула:
– Выведи отсюда своих людей. Как минимум на сотню шагов. Не хочу, чтобы они надышались дымом.
Шень побледнела:
– Генерал…
– Это не просьба, – повысила голос Рин.
Шень кивнула и бросилась бежать. За какие-то секунды поле опустело. Рин осталась одна, потирая пальцами ладонь.
«Ты это чувствуешь, Катай? Знаешь, что я делаю?»
Но не время для колебаний. Нужно успеть, пока мугенцы не отважились разведать эту тишину.
Она вытянула ладонь. Загудело пламя. Рин направила его к замку на двери храма. Метал начал гнуться и плавиться, так что замок уже невозможно было открыть.
А потом, вероятно, огонь прихватил и какого-то мугенца, потому что с той стороны послышались крики.
Рин поддала жара, и огонь загудел так громко, что заглушил крики, но все-таки один вопль прорвался через стену. Пронзительный крик боли. Может, женский, а может, детский. Похож на крик младенца. Но это уже ничего не значило, Рин знала, насколько пронзительным может быть крик взрослого мужчины.
Она сделала пламя таким мощным и громким, что перестала слышать собственные мысли. И все-таки тот вопль проникал сквозь стену огня.
Рин зажмурилась. Представила, как падает навзничь, в жар Феникса, в огромную пустоту, где ничто, кроме ярости, не имеет значения. К пронзительному вою добавился хрип.
Гори, думала она, заткнись и гори.
Глава 2
– Отличная работа, – сказал Катай.
Рин крепко обняла его и притянула к себе, долго не размыкая объятий. Казалось бы, ей пора уже привыкнуть к кратковременным разлукам, но с каждым разом Рин становилось все труднее его покидать.
Она пыталась убедить себя, будто это лишь потому, что Катай – источник ее силы. А не просто из-за эгоистичного страха, что, если с ним что-то случится, она окажется беспомощной. Конечно, нет. К тому же она чувствовала себя в ответе за Катая. И даже виноватой. Разум Катая протягивался, словно канат от нее до Феникса, и Катай испытывал все ее чувства – ярость, ненависть и стыд. Он удерживал ее на грани безумия, а она взамен обрекла на безумие его. Этот долг ничем не оплатишь.
– Ты дрожишь, – сказала Рин.
– Ничего страшного, ерунда.
– Врешь.
Даже в тусклом свете зари Рин видела, как трясутся его ноги. Катай едва стоял. Этот спор возникал после каждого сражения. Каждый раз Рин возвращалась и видела, что с ним сделала, смотрела на его бледное, осунувшееся лицо и понимала, что для него это была пытка. Но каждый раз он это отрицал.
Она могла пореже использовать огонь, если бы Катай попросил. Но он никогда не просил.
– Я справлюсь, – мягко ответил он. И кивнул куда-то за плечо Рин. – А ты привлекаешь внимание.
Рин обернулась и увидела выживших жителей Худлы.
Такое случалось достаточно часто, и она уже знала, чего ожидать.
Сначала они опасливо приближались мелкими группками. Удивленно шептались, испуганно тыкали пальцами. Потом, когда понимали, что новая армия – не мугенская, а никанская, однако не ополчение, а нечто совершенно новое, и солдаты Рин не собираются занять место прежних угнетателей, люди становились смелее.
«Она та самая спирка? – спрашивали они. – Ты та самая спирка? Ты одна из нас?»
И вот шепот уже становился громче, толпа гуще, ее обступали люди. Выкрикивали ее имя, название ее острова, имя ее бога. Легенда о ней уже распространилась повсюду, Рин слышала, как ее имя передавали из уст в уста по всему полю.
Люди подходили ближе, чтобы дотронуться до нее.
У Рин заныло в груди. Дыхание участилось, в горле пересохло.
Катай крепче сжал ее руку. Ему не было нужды спрашивать, что не так. Он это знал.
– Ты ведь… – начал он.
– Ничего страшного, – промямлила она. – Все нормально.
Это не вражеские руки. Ей не грозит опасность. Рин это понимала, но ее тело – нет. Она сделала глубокий вдох и собралась. Нужно отыграть свою роль, не выглядеть перепуганной девчонкой, которой она когда-то была, или усталым солдатом, каким на самом деле себя чувствует. Нужно стать лидером, в котором они нуждаются.
– Вы свободны, – сказала она дрожащим от истощения голосом. Пришлось откашляться. – Ступайте.
По толпе пробежал шепоток, когда все услышали, что она говорит на их языке, не на колючем никанском с севера, а на медленном и протяжном диалекте юга.
Люди все равно взирали на нее в благоговейном ужасе. Но Рин знала, что этот страх быстро обернется любовью.
– Ступайте и скажите родным, что они спасены, – заговорила Рин, повысив голос, теперь он уже не дрожал. – Скажите им, что мугенцы больше ничего вам не сделают. А когда они спросят, кто разбил их оковы, скажите, что по земле империи идет Коалиция южан во главе с Фениксом. И мы собираемся отвоевать наш дом обратно.
Как только встало солнце, Рин продолжила освобождение Худлы.
Предполагалось, что это самый приятный этап. Рин должна была радоваться, объясняя благодарным горожанам, что оккупанты с востока превратились в горстку дымящегося пепла.
Но освобождение страшило Рин. Когда она прочесывала наполовину разрушенное поселение в поисках выживших, то могла лишь наткнуться на очередное свидетельство зверств Федерации. Рин предпочла бы еще одно сражение, вместо того чтобы смотреть на эти страдания. Не имело значения, что она уже видела самое худшее в Голин-Ниисе, уже десятки раз видела все, что можно сотворить с человеческим телом. Все равно легче не становилось.
Теперь она уже знала, что, захватив город, мугенцы всегда делали три вещи, как по учебнику. Настолько четко, что она могла бы написать трактат о том, как подавить сопротивление.