— Не меньше турмы, — оценил он и отдал команду: — В галоп!
Усталые кони прибавили скорости, и скоро промелькнул мильный столб. Осталось четыре мили, снег пошел гуще, и поднялась метель. За леденящими хлопьями казалось, что им удалось оторваться от преследователей, однако вскоре стало понятно: расстояние между ними неумолимо сокращается.
К дороге подступили холмы, поросшие лесом и, хотя деревья стояли голые, густой подлесок обещал укрытие.
— Мы сможем спрятаться в лесу, метель скроет следы! — прокричал декурион.
Констанций оценил обстановку. Силы не равны, чтобы принять бой, да и цена поражения была высока: документы не дойдут до императора, и воровство не будет наказано. Он приготовился отдать команду поворачивать в лес, как вдруг из снежной мути на них выскочила группа кавалеристов.
После секундного замешательства декурион заорал:
— Да это же наша турма! Ребята скакали в Апулум, чтобы объединиться с нами! Сальве, Бурджи и Тинко!
Обе турмы объединились и перестроились в боевой порядок, готовясь к столкновению. Констанций выехал вперед и остановился перед первой шеренгой.
Преследователи тоже остановились и выстроились в отдалении в таком же порядке.
Констанций крикнул:
— Кто старший?! Переговорим! — и медленно двинулся вперед.
От противоположной шеренги отделился всадник и шагом поехал навстречу. Сквозь снежные хлопья и надвинутый до бровей шлем трудно было различить черты лица легионера.
Всадники сблизились.
— Ты знаешь, кто я и чью волю исполняю? — не выпуская из рук мандат, Констанций дал прочесть его командиру легионеров. — А это письмо императора: с печатью и предписанием. Теперь, командир, выбирай, чей приказ тебе выполнять — легата или императора. Сам понимаешь, мы не сдадимся.
Легионер сжал губы, лицо его оставалось неподвижно, а взгляд устремился в бесконечность. Наконец он моргнул и сказал:
— Не должен я перечить воле императора. И своих людей за легата положить не хочу. Желаю тебе выполнить приказ, преторианец!
Они развернулись, и каждый поскакал к своей турме.
Хозяева и рабы отправились в храм Сатурна, и в доме не осталось людей; сделалось непривычно тихо. Елена была в своей спальне. Всего одну ночь провели они с мужем в этой комнате. Теперь ей было одиноко в незнакомом городе рядом с новыми родственниками. Душа обращалась к богу: «Иисус, дай силы моему мужу, сыну Божьему Констанцию, пройти воинские испытания с честью, сохрани ему здоровье, огради его от опасностей». Елена молилась о Констанции и, казалось, видела то, на что смотрели его глаза: занесенные снегом холмы, окованные железом ворота и суровых военных в тяжелых доспехах.
Она скучала по дому. Каждый день добавляла по строчке на узкую полоску льна — писала отцу про все интересное и новое. Когда полоска будет заполнена, Елена скатает ее в рулон и отправит военной почтой в Дрепан.
Неизвестно, как сложатся отношения с родителями Констанция после того, как они узнали, что она чтит Иисуса. Но грустить и бездельничать было не в характере Елены. Она пересмотрела все рецепты красителей и обнаружила верный способ удешевить окраску: если к корню марены добавить ржавчины, то его уйдет меньше, а цвет пряжи приобретет пурпурный оттенок.
Елена подсела к оконцу, достала абак и стала считать.
Когда родители возвратились из храма, они пригласили Елену за праздничный стол. В Сатурналии к столу садились вместе все домочадцы. Рабы с удивлением наблюдали за невесткой хозяев, которая не подняла чашу во славу Сатурна и не выплеснула вина в жертву богу. Однако после нескольких тостов на нее перестали обращать внимание, и она незаметно ускользнула в свою комнату. Ей не терпелось вернуться к расчетам, в голову пришла еще одна мысль, требовалось рассчитать затраты и прикинуть ожидаемую прибыль.
Праздничная неделя продолжалась, все отдыхали, ходили друг к другу в гости и навещали родственников. В харчевнях разрешались азартные игры, и оттуда доносились горестные вопли проигравшихся и хохот счастливчиков.
В один из вечеров Евтропий и Клавдия попросили Елену рассказать им о своей вере. Через окошки в комнату заглядывала зимняя синева, и потрескивал огонь в очаге, освещая оранжевым светом их лица. Елена рассказала об Иисусе, учившем любить ближнего и несправедливо казненном. О всемогущем Боге Отце, который простил людей, виновных в смерти сына, и воскресил Иисуса. Еще о том, что смерть тела освобождает душу для вечной жизни в царстве небесном.
С этого дня вечерние беседы стали доброй традицией. Елена открывала Септуагинту и Евангелия, сама переводила с греческого на латынь, отвечала на вопросы домашних. Конечно, ей не хватало мудрости Иосифа, но многие мысли стали понятнее для нее самой.
Неделя праздников завершилась, у очага снова уселись прядильщицы, а Елена получила право говорить о делах. Она показала свекрам свои расчеты, которые подтвердили, что покраска в красный цвет может быть выгодной.
— Мы значительно уменьшим расходы, если купим краситель оптом в Наиссе, а потом отправим Оригена в ближайший порт и закупим краситель там.
— Уж больно ты бойкая… — покачал головой Евтропий.
— Конечно, самим выращивать марену намного выгоднее, но тогда нужно сходить в библиотеку и поискать в книгах, как это делается. Давайте установим в красильне еще один котел и пробуем выкрасить шерсть в розовый и в пурпурный цвет.
— Да где же взять на все это средства?
— Я дам эти деньги из своего приданого.
Евтропий продолжал качать головой, но Клавдия быстро почуяла выгоду, и они втроем увлеченно обсудили детали. Прикинули, что запасы шерсти на исходе, но скоро весенняя стрижка, и появится возможность развернуться.
Клавдия завороженно смотрела, как пальцы Елены порхают над абаком, и это было похоже на волшебство — она вычислила будущую прибыль и назвала число.
— Даже если прибыль будет в два раза меньше, этого хватит! — воскликнул Евтропий.
А потом они закупили оптом всю марену в лавчонке на форуме.
Пересчитывая монеты, продавец радостно приговаривал:
— Я знал, почтенная матрона, что вы еще придете в мою таберну!
Вторую партию окрашенных нитей в лавке Евтропия продали быстрее, чем первую. Вскоре раб Ориген отправился в Дирахиум, крупный порт в четырехстах милях от Наисса, с приказом закупить большую партию марены и белой земли.
Клавдия и Елена подолгу колдовали в красильне, добавили в разных пропорциях ржавчину и наконец получили пурпурный цвет. Образцы, протравленные каплями оливкового масла, переливались на солнечном свете всеми оттенками фиолетового и привлекали самых придирчивых покупателей.
Joseph Coomans — Roman women, 1840-1889
К концу января запасы марены закончились, и Ориген с возом, груженным красителем, прибыл весьма вовремя. Его сопровождал купец, желавший закупить большой объем красной пряжи. У него был огромный заказ для императорской армии, и он был готов ждать, пока пряжу выкрасят.
Работы прибавилось всем, каждый человек в хозяйстве Евтропия и Клавдии был на счету. В один из таких дней, полных хлопот, к дому прискакали два кавалериста с долгожданным письмом от Констанция.
Не сдержав счастливой улыбки, Елена сломала печать и быстро пробежала глазами по строкам. Потом прочитала письмо родителям. В письме Констанций сообщал, что здоров, очень занят и ждет приезда Елены в Дробету. Он просил жену поторопиться и в скорейшем времени выехать к нему вместе с сопровождающими, которые доставили ей письмо.
Ориген спешно приготовил карруку. Елена уложила сундуки. Клавдия собрала посылку для сына (она хорошо знала, что нужно солдату — носки, шарф и туника), а также приготовила для невестки теплую одежду. Евтропий снабдил Елену провизией, которой хватило бы и для путешествия в Рим. До Дробеты было всего каких-то сто тридцать миль.
Тепло простившись со свекрами, Елена тронулась в путь. В дороге у нее было время подумать. Помимо радости от предстоящей встречи с мужем было какое-то предчувствие: неспроста он вызвал ее, да еще и выделил свиту.
На Траянов мост каррука и конники въехали ясным морозным днем. Как и Констанций, Елена пошла пешком. До этих пор она не предполагала, что река может быть настолько широкой, а мост — длиннее, чем городская улица. У берегов Данубия намерз мощный лед, но там, где течение было сильным, темная вода пробила себе дорогу. Мост был так высок, что, если идти рядом с перилами и смотреть вдоль реки, казалось, будто плывешь по воздуху.
На другом конце моста Елена неожиданно для себя попала в объятия Констанция. Он разговаривал с часовым и, когда увидел Елену, быстрым шагом направился к ней. Они обнялись, Елена прижалась лбом к его колючему подбородку, вдохнула родной запах, заглянула в любимые глаза и в который раз удивилась: за что ей такое счастье?
Констанций и Елена приняли приглашение центуриона остановиться в его доме. Остаток дня они устраивались в маленькой комнате над гостиной, в которой пылал очаг. После того как она перецеловала все его шрамы и не обнаружила новых, после ласк, рассказов и снова ласк Елена спросила:
— Почему ты послал за мной?
— Потому что люблю тебя, — Констанций смотрел на нее глазами, в которых читались восхищение, благодарность, нежность и другие прекрасные чувства, из которых слагается любовь. — А еще потому, что в твоей помощи нуждается государство.
— Не верю!
— Завтра ты все узнаешь.
Они еще немного пошептались, и Констанций уснул. Елену переполняло и не давало уснуть счастье, но в то же время в глубине души поселилась горькая мысль: если бы не государственное дело, послал бы за ней Констанций?
Утро было чудесным: ярко светило солнце и местами подтаивал снег. Каструм Дробеты был рядом с домом центуриона. Когда Констанций привел Елену в квесториум[9], квесторы с удивлением уставились на нее, подняв головы от абаков.
— Дело у нас движется медленно. Моя жена Елена призвана служить в нашей вексилляции, она хорошо умеет вести дела и расчеты. С этого дня вы все будете выполнять ее указания.