оздания крупных ударных авианосных соединений. Когда они расширили его до 6 авианосцев, он превратился в самое мощное ударное соединение, выходившее до той поры в море"{11}.
Для адмиралов "хасирского флота", как иной раз именовались японские линейные корабли - по месту их якорной стоянки у острова Хасира, все это казалось опасным еретическим заблуждением. Но сторонники палубной авиации стояли на своем, противопоставляя словам консерваторов стройную стратегическую концепцию.
Дискуссия оказалась непродолжительной, и не потому, что стороны пришли к компромиссу, а потому, что подошло время выступать.
В качестве ближайших целей войны в Токио намечали оккупацию обширного района на юге и создание оборонительного периметра по линии, соединяющей Курильские и Маршалловы острова (включая остров Уэйк), архипелаг Бисмарка, острова Тимор, Ява, Суматра, а также Малайю и Бирму. Нападение на владения колониальных держав неизбежно влекло за собой войну с США, Англией и Голландией.
Если последних двух держав в то время в Токио не опасались, то по-иному обстояло дело с Соединенными Штатами, которые пока не принимали участия в войне в Европе. Появление на театре военных действий сильного Тихоокеанского флота США могло бы затруднить овладение районом Южных морей, затянуть боевые действия. В результате Япония оказалась бы вовлеченной в длительную войну: к ней она не была готова и выдержать ее не смогла бы. Было необходимо без промедления принять решение о том, как нейтрализовать американский флот. "Линкорные адмиралы", определявшие стратегию главного морского штаба, пытались отстоять известный вариант - встретить американцев на пути в Японию, однако новаторы в военно-морском деле указали, что это поставит под угрозу удар на основном направлении - в сторону Южных морей.
Новый главнокомандующий Объединенным флотом адмирал Исороку Ямамото, назначенный на этот пост в августе 1940 года, прямо указал тогдашнему премьер-министру князю Коноэ: "Если мне скажут воевать, тогда в первые шесть - двенадцать месяцев войны против США и Англии я буду действовать стремительно и продемонстрирую непрерывную цепь побед. Но я должен предупредить: если война продлится два или три года, я не уверен в конечной победе"{12}. В случае длительной войны с США, писал Ямамото в частном письме, "нам недостаточно взять Гуам и Филиппины, даже Гавайи и Сан-Франциско. Нам потребуется взять Вашингтон и подписать мирный договор в Белом доме"{13}. Последнее явно превосходило возможности Японии.
Итак, чтобы не допустить затяжной войны и разорвать заколдованный круг, Ямамото предложил одновременно с наступлением на юг нанести удар с воздуха по Пёрл-Харбору.
Операция Z"
В 1941 году Ямамото минуло 57 лет. За его плечами было сорок лет безупречной службы в императорском флоте. Разведка США характеризовала Ямамото как "исключительно способного, энергичного и сообразительного человека". Адмирала помнили в США по годам его службы в Вашингтоне японским военно-морским атташе.
В 80-е годы, вглядываясь через дымку лет уже в далекое прошлое, американский контр-адмирал Э. Лейтон рисовал впечатляющий портрет Ямамото в расцвете сил. Лейтону было что вспомнить: кадровый разведчик, в 20-е и 30-е годы он работал в военно-морском атташате США в Токио. В отличие от тех, кто писал о Пёрл-Харборе после 1945 года, Лейтон счел возможным рассказать кое-что только после рассекречивания в 80-е годы 500 тысяч документов разведывательных ведомств США. Свободно владевший японским языком, Лейтон, пожалуй, даже ходил в добрых знакомых Ямамото в конце 30-х годов, то есть в то время, когда адмирал был заместителем военно-морского министра.
"На исходе 30-х годов, - напомнил Лейтон в мемуарах, вышедших в 1985 году, - всем наблюдателям было ясно, что жизнь Ямамото в опасности. Я поддерживал с ним служебные и светские отношения, а сходство наших интересов переросло в дружбу. Я пристально следил за его деятельностью. Мне довелось непосредственно наблюдать, как на посту заместителя военно-морского министра он рисковал своей популярностью и даже жизнью, отвращая очередное правительство от конфронтации с США по поводу войны в Китае... Ведь 30 августа он был назначен командующим Объединенным флотом ради спасения его жизни"{14}.
Да, экстремисты, рвавшиеся к войне, действительно угрожали тогда Ямамото. Адмирала засыпали посланиями самого дурного тона. "Если не исправишься, - говорилось в одном из них, - от тебя избавятся либо взрывчаткой, либо бомбой"{15}. Откуда экстремистам было знать, что душой подготовки флота к войне и был Ямамото. Судя по мемуарам, Лейтон не сообразил, что адмирал вполне мог быть первоклассным актером. На нередких попойках японских морских офицеров, где бывал Лейтон, "хозяин (Ямамото), казалось, выхлестывал столько же стаканов виски, что и гости. Позднее я выяснил, что Ямамото следовал старому китайскому обычаю пить в таких случаях холодный чай", - только и припомнил Лейтон.
Японский "друг" американского разведчика, как видим, носил непроницаемую маску. Лейтону оставалось только гадать, что скрывается за ней. Чем он и занимался. Он долго размышлял по поводу фразы Ямамото, брошенной после выигрыша очередной партии в карты: "Наука и умение всегда превзойдут удачу и суеверие"{16}. Пытались понять Ямамото и другие американские разведчики, компенсируя скудость информации далеко идущими выводами.
Глубокие психологи из разведки встречались с Ямамото за карточным столом, где сделали немаловажные наблюдения. Адмирал любил играть в покер. По тому, как он чрезвычайно ловко манипулировал в игре оставшимися тремя пальцами на левой руке (результат ранения в Цусимском сражении, во время которого Ямамото находился на борту флагмана "Микаса"), его американские партнеры заключили, что адмирал - натура необычайно азартная. По этой причине, а также потому, что Ямамото был чемпионом императорского флота игры в го (японские шахматы) и многим другим, компетентные американские органы твердо решили, что соединениям под водительством адмирала будет присущ боевой, наступательный дух. Славная для воина репутация оказала адмиралу дурную услугу{*1}.
Когда у Ямамото впервые зародилась мысль о налете на Пёрл-Харбор, сказать трудно: по понятным причинам он не был допрошен на процессе главных японских военных преступников в Токио после войны. Очевидно лишь то, что память о русско-японской войне никогда не покидала адмирала. И на исходе шестого десятка жизни, в феврале 1941 года Ямамото доверился сослуживцу, старому "морскому волку" адмиралу Дзисабуро Одзава. Принимая гостя в своей роскошной каюте на борту флагмана линкора "Нагато", Ямамото говорил: "При изучении истории русско-японской войны самый главный урок для меня - наш флот начал ее с ночного нападения на русских в Порт-Артуре. На мой взгляд, это самое выдающееся стратегическое достижение войны. К сожалению, мы не довели атаку до конца и не достигли полностью удовлетворительных результатов".
Ямамото был преисполнен решимости не повторять ошибку. Коль скоро, по мнению передовых офицеров, самолет сменял корабль как ударное средство флота, Ямамото и его сторонники еще в 30-е годы приложили немалые усилия к подготовке авиационных соединений к войне. Душой подготовки был контр-адмирал Тамон Ямагути, закадычный друг Ямамото. К 1940 году оба могли с удовлетворением обозревать пройденный путь: Япония располагала значительным числом опытных летчиков и штурманов для палубной авиации. Известия о том, что американский флот постоянно базируется на Пёрл-Харборе, окрылили их - время и средства на подготовку были потрачены не зря.
Тут подоспели вести из Европы - операция типа задуманной проверена в бою. В ночь на 11 ноября 1940 года английский авианосец "Иллюстриос" подошел на 170 миль к итальянской базе Таранто в Ионическом море и поднял в воздух 21 торпедоносец. Штурманы в светлую лунную ночь без труда привели ударную группу к цели. Сброшенные торпеды поразили в гавани Таранто три итальянских линкора: один из них затонул, два других были надолго выведены из строя.
Об уроках Таранто с оттенком сарказма (памятуя о том, что выявилось впоследствии) написал английский журналист Р. Кольер, военный корреспондент и контрразведчик: "Мораль операции в Таранто не упустил военно-морской министр Рузвельта Фрэнк Нокс. "Успех английской атаки с воздуха торпедами по кораблям, стоящим на якоре в гавани, - писал он военному министру Стимсону, - подсказывает: нужно немедленно принять меры предосторожности для защиты Пёрл-Харбора от внезапной атаки в случае войны между США и Японией".
Нокс не мог знать, что командующий японским Объединенным флотом адмирал И сороку Ямамото также принял близко к сердцу уроки Таранто. В сейфе на борту "Нагато" Ямамото хранил отпечатанное на ротаторе руководство "Образ действия, мощь и защита американского флота в районе Гавайев". 500 страниц текста{17}. Практические выводы? Письмо Нокса последствий не имело, а Ямамото после Таранто окончательно уверовал, что он на верном пути.
7 января 1941 года он подал военно-морскому министру Косиро Оикава докладную на 9 страницах "Соображения о подготовке войны", впервые официально обосновав налет на Пёрл-Харбор. Не ожидая окончательной санкции правительства, через неделю Ямамото в доверительном порядке в письме на трех страницах довел свою идею до сведения своего душевного друга начальника штаба 11 -го воздушного флота контр-адмирала Такахиро Ониси. Ониси был тем человеком, кто мог оценить дерзкий план. Впоследствии он стал основателем отрядов "камикадзе" - летчиков-смертников. Ониси горячо поддержал Ямамото. Однако подчиненные ему соединения при всем желании их командующего не могли участвовать в рейде на Гавайские острова - в его подчинении были в основном самолеты базовой авиации, уже назначенные для действий на юге. Еще в конце 1940 года Ямамото попросил подыскать ему "летчика, чья прошлая служба не сделала его сторонником традиционных операций"{18}. Ему назвали Минору Гэнда.
Гэнда служил в штабе 1-го воздушного флота, находившегося под командованием вице-адмирала Тюити Нагумо. Это соединение флота и было способно нанести молниеносный удар: в него входили шесть новейших авианосцев. Однако личность командующего вице-адмирала Нагумо мало соответствовала наступательным возможностям авианосного соединения. Адмирал был сторонником осторожных действий, жаловался на больные ноги и с большим подозрением относился к боеспособности превосходных новых авианосцев. Он был убежден, что одна-две бомбы легко отправят любой из этих гро