Внутри меня поднимается горячая волна, и жар заливает щеки. Я провожу пальцами по челюсти и чувствую, как обмякают ноги.
Правда такова: я по уши втюрилась в Бо в первую же встречу.
Его непослушные каштановые волосы в идеальном беспорядке топорщатся на макушке. В красно-белой форме он выглядит нелепо, точно медведь в пачке. Рукава синтетической рубашки плотно обтягивают его предплечья, отчего я поневоле задумываюсь, как много общего у его бицепсов и моих бедер. (За исключением способности отжиматься.) Из-под ворота у него выглядывает тонкая серебряная цепочка; губы, как всегда, красные благодаря его нескончаемому запасу леденцов с искусственными красителями.
Он протягивает ко мне руку, будто хочет обнять.
Я делаю глубокий вдох…
…И выдыхаю, когда он тянется ко мне за спину, чтобы защелкнуть дверной замок.
– Рон болеет, поэтому сегодня тут только мы с тобой, Маркус и Лидия. Видимо, ей сегодня перепала двойная смена, так что имей в виду.
– Ага, спасибо. Ну что, со школой покончено?
– Ага, никаких больше занятий.
– Мне нравится, что ты называешь уроки «занятиями». Будто ты уже студент и ходишь только на пару часов в день, а в остальное время дрыхнешь на диванчике или… – Я вовремя спохватываюсь. – Пойду брошу вещи.
Он сжимает губы в тонкую линию и почти улыбается.
– Давай.
Я ухожу в комнату отдыха и запихиваю свою сумочку в шкафчик.
Я, конечно, далеко не из тех, кто умеет хорошо и складно говорить, но то, что извергает мой рот в присутствии Бо Ларсона, не назовешь даже вербальной диареей. Натуральный словесный понос. Какая мерзость.
Мы познакомились в один из его первых рабочих дней. Я протянула руку и представилась:
– Уиллоудин. Кассирша, фанатка Долли Партон, местная толстушка. – Я подождала ответа, но он молчал. – В смысле список моих достоинств этим не ограничивается, но…
– Бо, – сказал он сухо, но губы его при этом растянулись в улыбке. – Меня зовут Бо.
Он сжал мою ладонь, и вереница воспоминаний, никогда не бывших явью, пронеслась у меня в голове. Вот мы сидим в кино и держимся за руки. Вот идем вместе по улице. Вот сидим в машине…
А потом он отпустил мою руку.
Тем вечером я вновь и вновь проигрывала в голове подробности нашего знакомства и поняла, что он не поморщился, когда я назвала себя толстушкой.
И мне это понравилось.
Слово «толстый» вызывает у людей неловкость. Но ведь при встрече первым делом замечают мое тело. Толстое тело. Точно так же я сама обращаю внимание на чьи-нибудь большие сиськи, блестящие волосы или костлявые коленки. И про все это можно говорить, однако, когда произносишь вслух «толстая» (а как еще меня описать?), люди бледнеют и поджимают губы.
Но я такая. Я толстая. Это не ругательство. Не оскорбление. Во всяком случае, я его употребляю в другом смысле. А потому предпочитаю сразу озвучить этот факт и закрыть тему.
Два
Я надраиваю прилавок, когда в «Харпи» входят двое парней и девушка. Работы так мало, что, кажется, скоро я сотру эмаль.
– Что будете заказывать? – Я не поднимаю глаз.
– Бо! Разыгрывающий защитник «Бульдогов „Святого Креста“»! – сложив руки рупором, провозглашает один из парней тоном спортивного комментатора.
Поскольку Бо не появляется, оба парня начинают скандировать его имя:
– Бо! Бо! Бо!
Девушка, стоящая между ними, закатывает глаза.
– Бо! – кричит Маркус. – Выходи уже, а то твои дружки никак не заткнутся.
Бо выходит из кухни, запихивая в задний карман форменный козырек, и скрещивает руки на накачанной груди.
– Привет, Коллин, Рори, – говорит он.
Затем кивает девушке.
– Эмбер.
Он облокачивается на прилавок позади нас, увеличивая расстояние между собой и своими приятелями.
– Как вас занесло в этот район?
– На экскурсию пришли, – отвечает Коллин.
Бо откашливается, но молчит. Воздух между ними потрескивает от напряжения.
Второй парень – судя по всему, Рори – изучает меню на прилавке.
– Эй, – обращается он ко мне, – можно два хот-дога? Только не кладите ничего, кроме горчицы и маринованных овощей.
– Угу. – Я вбиваю заказ в кассу, пытаясь не пялиться на гостей.
– Давненько не виделись, – говорит Эмбер.
Как такое вообще возможно? В выпускных классах школы Святого Креста от силы тридцать учеников.
Коллин приобнимает Эмбер за плечи.
– В зале тебя не хватало. Где ты пропадаешь?
– То тут, то там, – отвечает Бо.
– Что-нибудь из напитков? – спрашиваю я.
– Ага, – говорит Рори и протягивает мне пятидесятидолларовую купюру.
– Сдачу дам максимум с двадцатки. – Я указываю на маленькое, написанное от руки объявление, приклеенное скотчем к кассе.
– Бо, – говорит Коллин, – у меня с собой только карта. Может, сделаешь другу одолжение и поможешь с разменом?
На минуту повисает гробовая тишина.
– Кошелька с собой нет.
Коллин усмехается.
Эмбер, Восхитительная-Девушка-Закатывающая-Глаза, шарит в кармане и выкладывает на прилавок десятку.
Я протягиваю Рори сдачу и говорю:
– Ваш заказ скоро будет готов.
Коллин поворачивается ко мне.
– Как тебя зовут?
Я открываю рот, чтобы ответить, но…
– Уиллоудин. Ее зовут Уиллоудин, – произносит Бо и прибавляет: – Мне нужно работать.
Он направляется на кухню и даже не оборачивается, хотя друзья окликают его и просят вернуться.
– Мне нравится щетина, – говорит Эмбер. – Тебе идет.
Но Бо уже ушел.
Она вопросительно на меня смотрит, и я пожимаю плечами.
•
Подъехав к дому, я направляюсь на задний двор и вхожу внутрь через раздвижные стеклянные двери. Парадную дверь заклинило много лет назад. Мама вечно твердит, что нам нужен мужик, который бы ее починил, но тетя Люси всегда говорила, что это идеальный повод никогда не отвечать на звонки в дверь. И я склонна с ней согласиться.
Мама, по-прежнему облаченная в медицинскую форму, сидит за столом и смотрит новости по портативному телевизору; ее светлые волосы уложены в высокий пучок. Сколько себя помню, она всегда смотрела свои шоу здесь, потому что диван в гостиной почти неизменно занимала Люси. Но прошло уже полгода с похорон Люси, а мама до сих пор смотрит телик на кухне.
Мама качает головой в ответ на слова телеведущего и говорит:
– Привет, Пышечка. Ужин в холодильнике.
Я кидаю сумочку на стол и достаю тарелку, затянутую пищевой пленкой. Последние дни учебы совпадают с началом подготовки к конкурсу красоты, а значит, мама на диете. А когда она на диете – на диете и все окружающие. Вывод: на ужин у нас салат с куриной грудкой.
Могло быть и хуже. Бывало и хуже.
Она цокает языком.
– У тебя на лбу какое-то воспаление. Ты ведь не ешь всю эту жирную пищу, которую вы там продаете, правда?
– Ты же знаешь, я все равно не особо люблю бургеры и хот-доги.
Я не вздыхаю. Хочется, но мама услышит, и неважно, насколько громко включен телевизор. Пройдет еще два года, я уеду учиться в колледж в другом городе, но мама все равно услышит мой вздох за сотню миль от дома, позвонит мне и скажет: «Ну, ну, Пышечка, ты же знаешь, как я не люблю, когда ты вздыхаешь. Нет ничего менее привлекательного, чем недовольная жизнью молоденькая девушка».
К этой мудрости у меня очень много вопросов.
Я сажусь ужинать и щедро выдавливаю салатную заправку в свою тарелку, потому что на восьмой день Бог сотворил соус ранч[3].
Мама скрещивает ноги и вытягивает носочки, разглядывая облезающий педикюр.
– Как работа?
– Нормально. Сегодня какой-то старикан в автокафе ко мне подкатывал. Назвал «сладенькой».
– О-о-о… Ну, если подумать, это в некотором роде комплимент.
– Мам, ты чего? Это мерзко.
Она нажимает на кнопку пульта и выключает телевизор.
– Детка, поверь, круг доступных тебе мужчин сужается по мере того, как ты взрослеешь. И неважно, насколько хорошо ты за собой следишь.
В этом разговоре я участвовать не желаю.
– Рон заболел.
– Несчастный малый, – смеется она. – Знаешь, в старших классах он был по уши в меня влюблен.
С тех пор как я устроилась на работу, мама вспоминает об этом по меньшей мере раз в неделю. Но я помню, как на День благодарения, когда я только отправила в «Харпи» свое резюме, Люси сказала мне, что, по ее мнению, дело было с точностью до наоборот. Однако, если верить маме, по ней сходили с ума все парни города. «Каждому хотелось отведать кусочек лакомой Мисс Люпин города Кловера», – сказала она заплетающимся языком как-то вечером после нескольких бокалов вина.
Конкурс красоты – единственное значимое достижение моей матери. Она все еще влезает в то самое платье, и об этом факте никому не дозволено забывать. Как глава организационного комитета и официальная хозяйка конкурса она считает своим долгом ежегодно втискиваться в платье и раз за разом выходить на бис, к восторгу многочисленных поклонников.
На мои ступни опускается увесистая тушка Буяна, кота Люси. Я шевелю пальцами, и он урчит.
– Видела сегодня, как какие-то девчонки тренируются к конкурсу красоты после школы.
Мама ухмыляется:
– Ну что я могу сказать, с каждым годом конкуренция все жестче.
– А у тебя как дела? Как там в доме?
– Ой, знаешь, тот еще денек. – Она листает чековую книжку, потирая рукой висок. – Сегодня мы потеряли Юнис.
– Ох, блин. Сочувствую, мам.
Раз в году, как у Золушки, мир моей матери наполняется гламуром и блеском. Именно о такой жизни она всегда мечтала, однако все остальное время она работает санитаркой в доме престарелых «Ранчо Буэна Виста». В список ее должностных обязанностей входят столь захватывающие занятия, как ежедневная раздача лекарств, кормление стариков и подтирание им задниц.
Юнис была маминой любимицей. Она путала маму с одной из своих сестер и, когда та наклонялась к ней, помогая встать, нашептывала на ухо свои детские тайны.