5
Каждую ночь, каждую секунду, все семь дней в неделю ее образ будоражил умы как минимум дюжины снедаемых любовью мужчин. Воспоминания об этой роскошной женщине лишали несчастных сна, превращали в похотливых безвольных слабаков, гипнотизирующих взглядом телефон. Я знаю это, потому что сам был одним из них.
Как в таком непримечательном месте могло появиться на свет столь совершенное создание, навсегда останется для меня загадкой. Тем не менее она вышла из мутного генофонда захолустного городка, будто Афродита из пены морской, и с той поры начался отсчет разбитых ею сердец.
Даже имя ее казалось чересчур красивым для такой дыры, какой был Крэмден, маленький городишко в южной части Иллинойса; слишком изящным и певучим, чтобы грубые скоты и хамы, составлявшие мужскую половину населения города, ежедневно мусолили его во рту. «Вероника, Вероника, Вероника». Имя сверкающим облаком парило над их головами, моментально заглушая ломоту в телах, уставших от тяжелой работы. Я представляю, как они громко шептали его, только чтобы услышать волшебное звучание: Вероника. Ве-е-ро-о-ни-ка-а.
Ее черты были безупречны — ни одного изъяна, ни малейшей асимметрии. Чувственные губы — идеальны. В жемчужных зубах, открывающихся в обворожительную улыбку, — наверняка ни дырочки. Ни одного прыщика на атласной коже. Макияж — безукоризнен, хотя и излишен.
Смотреть на ее миниатюрное тело было сладкой мукой; наблюдать, как она двигается, — истинной наградой. Ее притягательные формы неизменно вызывали присвисты и громкие вздохи восхищенных самцов. Ростом Вероника была всего чуть больше пяти футов, но от макушки до пяток ее восхитительное тело имело все нужные изгибы, причем упругая плоть будто светилась изнутри.
Она была невероятно, невозможно прекрасна. Ее красота разила наповал. Один взгляд этой женщины — и самый отъявленный упрямец был готов согласиться, что силы тяжести не существует.
Все мечтали обладать ею. Все тайно желали ее, и мужчины, и — по-своему — женщины. Похотливые взгляды придавали великолепию Вероники новую силу. Жадные глаза сластолюбцев горели неудовлетворенным вожделением, и лучи этого пламени проникали сквозь ее сливочную кожу внутрь, к самым дальним клеточкам тела.
В двадцать два года Вероника была на третьем месяце беременности, носила пятого по счету ребенка и отчаянно пила, рассчитывая убить нерожденное дитя. Беременность ее раздражала. Придя к выводу, что результат не стоит страданий, она не хотела снова корчиться в родах. Начиная с третьего ребенка, муки были просто невыносимы. Врачи немало попотели, вытаскивая Винсента из ее чрева.
6
После того как в 1990-х годах произошло слияние «Интернэшнл юнайтед интернет компани» и развлекательной корпорации «Глоуб-Тернер», «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер» стала крупнейшей и самой высокодоходной в мире медиа-компанией.
«Ай-Ю-Ай» и сама являлась продуктом слияния двух мощных компьютерных фирм, а «Глоуб-Тернер» возникла в результате объединения двух медиа-корпораций. Поскольку более мелкие фирмы не обладали жизнеспособностью, необходимой в современных условиях глобализации, «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер» предстала миру в виде этакой корпоративной Пангеи, после чего нам, потребителям, оставалось лишь заселить ее. Она превратилась в медиа-империю, которую мы поддерживали, зачастую не подозревая об этом, ведь она присутствовала в нашей жизни так же повсеместно и невидимо, как углекислый газ в атмосфере.
Прежде всего по уровню дохода «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер» опережала своего ближайшего конкурента более чем на 50 %. Внутри этого всеобъемлющего царства функционировало одно из крупнейших книжных издательств, самая крупная в мире звукозаписывающая компания, большинство каналов кабельного телевидения (включая почти все новые), бессчетное количество игровых шоу и сериалов, распространяемых по всем телесетям, более тысячи двухсот радиостанций, свыше ста концертных площадок, а также популярная система видеоигр. Присутствие компании ощущалось даже в правительстве, ее корпоративные интересы в Конгрессе представляли как демократы, так и республиканцы.
Однако, несмотря на то, что «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер» была колоссальной денежной машиной, функционирование которой обеспечивали многие тысячи работодателей и работников, за громадной коммерческой империей стоял, по сути дела, один-единственный человек. Простодушный барон-разбойник по имени Фостер Липовиц давно мечтал основать всемирную спутниковую империю, и к концу века ему это удалось.
К тому времени, как на свет появился Винсент, доля собственности мистера Липовица в «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер» составляла такую значительную часть, что уволить его было невозможно. Благодаря глобальной олигополии, им же и созданной, он обладал поистине фантастическим могуществом, которое делало его возможности почти безграничными. Как правило, он сидел в своем роскошном кабинете, где на стенах висели плазменные телевизоры, и выстраивал виртуозные бизнес-схемы. Попасть к нему на прием можно было лишь по предварительной записи за несколько месяцев вперед.
К семидесяти годам внутренности мистера Липовица начал разъедать рак. Болезнь заставила его по-другому взглянуть на тысячедолларовые счета и дорогих проституток, увертки от налоговых расследований и судебные иски акционеров, на десятилетия обмана и безжалостного истребления конкурентов. Он взялся за инвентаризацию всей своей жизни, и увиденное отнюдь не привело его в восторг. Мистер Липовиц задумался о том, что останется после него, и эти раздумья вкупе с чувством отвращения и вины породили идею, которая затем воплотилась в проект под названием «Новый Ренессанс» (дочернюю компанию «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер»).
7
Когда я познакомился с Винсентом, у него было два брата и сестра. Все они жили в облезлом доме под закопченной крышей, играли с собачьими жевательными игрушками и ели арахисовое масло, которое их мать предусмотрительно держала на нижней полке, чтобы дети всегда могли его достать.
Старшего брата Винсента звали Дилан. Отцом его, по всей вероятности, был двадцатилетний торговец наркотиками. Веронике тогда едва исполнилось тринадцать.
Спермодонором № 2 являлся либо футболист, звезда местного колледжа, либо кто-то из его товарищей по команде. Слабенький мальчик, нареченный Винсентом, не прожил и двух недель.
Личность спермодонора № 3 остается тайной, хотя, по предположению Вероники, дитя появилось на свет в результате того, что в пятнадцать лет она с кем-то «потрахалась ради удовольствия». Ребенок — опять мальчик и опять нездоровый, — однако, выжил, и Вероника снова решила назвать его Винсентом.
Сперма № 4 скорее всего принадлежала преуспевающему хирургу, мужу и отцу двоих детей. Альтруист оказался настолько щедр, что подарил восемнадцатилетней Веронике и ее новорожденной дочери Саре маленький домик, в котором позже рос Винсент и который я потом спалил дотла. Домик, разумеется, стоял на самом отшибе.
Спермодонором № 5, вероятно (стопроцентной уверенности в этом нет), был сладкоречивый тридцатипятилетний иммигрант, оказавшийся в Штатах проездом. Он женился на Веронике, а потом внезапно покинул город. От него у Вероники остался не только сын Бен, но и фамилия: Джайпушконбутм.
Вероника Джайпушконбутм.
8
Десятилетия ненасытной алчности и грязного бизнеса — далеко не все, что заставляло мистера Липовица сгорать от стыда. Что по-настоящему вызывало у постаревшего, умудренного опытом и теперь уже неизлечимо больного человека чувство отвращения к себе, так это воцарившиеся в сфере искусства пошлость и убожество, порожденные его жадностью, все те омерзительные суррогаты, которые доступны публике только потому, что Фостер Липовиц рассчитывал сколотить на них кучу денег.
Например, за один только год более 65 % прибыли кино-компании «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер» принесли всего-навсего три фильма, выпущенные в июне и июле. Все три картины были донельзя напичканы спецэффектами и лишь слегка разбавлены диалогами. Вот они: «Смерть-2», снятая по мотивам популярного комикса; «Смоки и Бандит-2069» — футуристическая версия фильма 1970 года с Бертом Рейнольдсом, чью роль сыграл Эштон Катчер; и, наконец, «Экстримеры-3» — кинобайка о сексапильных вампирах-шпионах, увлекающихся экстремальными видами спорта.
Пока талантливые питомцы «Нового Ренессанса» не начали пополнять рынок шоу-продукции своими творениями, телевидение тоже не доставляло мистеру Липовицу особой гордости. Эфир заполонили реалити-шоу. Стоили они сущие гроши, поскольку для них не требовалось ни сценаристов, ни профессиональных актеров. Зачастую эти программы отупляли и развращали зрителя, но мне нравилось их смотреть. Реалити-шоу давали возможность увидеть, как молодые люди общаются между собой, при этом избавляя от необходимости находиться в их среде. Однако за исключением того, что я мог посмеяться над молодежью, без риска услышать в ответ оскорбления и ругательства, реалити-шоу не представляли никакой ценности.
Одна из таких программ, съемки которой вела компания «Эмпайр телевижн» (подразделение «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер»), демонстрировала в телеэфире жизнь неприлично богатой звезды. Известности она добилась благодаря своему огромному бюсту, а состояние получила, выйдя замуж за столетнего миллиардера (к моменту съемок уже почившему). По сюжету другого шоу, двенадцать лесбиянок сомнительной красоты поселили в однокомнатной квартире. Что касается передач с настоящим сценарием, не могу вспомнить ни одной стоящей. Телешоу пачками швырялись в эфир, и если в течение трех-четырех недель они не удерживали рейтинг, их немедленно закрывали.
Гаже всего, однако, было радио, многие годы находившееся в руках «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер». Уровень рок-музыки катастрофически упал, и от ее ужасающего однообразия казалось, что в мире осталась только одна группа с корявым названием, пережаренным звуком, гнусавыми вокалистами, скучными мелодиями и периодическими переходами на рэп. Кстати сказать, рэп, эта однородная масса, сходная с гомогенизированным молоком, приобрел необычайную популярность среди юношей. Мужская часть молодого населения составила выгодный сегмент рынка для продажи продукции в стиле «будь крутым мачо, закадри телку, слови кайф и отстрели башку всем уродам».
Поп-музыка являла собой полное убожество. Единственной альтернативой блеклым рок- и рэп-исполнителям в эфире радиостанций служили отвратительные группы безголосых мальчиков или едва одетых бесстыдниц, не владеющих музыкальными инструментами и не написавших ни одной собственной песни. Эти группы штамповались в студиях с лейблами корпорации «Тернер», а отсутствие способностей «полуфабрикатов» компенсировалось похабным вихлянием на сцене. Ритм-энд-блюз и кантри слились воедино и уже практически ничем не отличались от поп-жанра.
Судя по всему, основная масса публики с готовностью поглощала любые экскременты, распространяемые посредством аудио-видеоносителей и эфирных волн. Несмотря на то что под слоем этой шелухи все-таки были действительно хорошие артисты — и старые, и новые, — Липовиц знал, что невзыскательная аудитория, вероятно, никогда о них не услышит. Значит, его роль — донести искусство до зрителя. Он должен заменить бессмысленное кривляние, которым современная шоу-индустрия заморочила голову публике, на нечто содержательное.
Фостер Липовиц: любимый композитор — Гектор Берлиоз, любимый телесериал — «Все в семье», любимый кинофильм — «Сладкая жизнь».
Перед смертью Липовиц надеялся увидеть, как стрелка на шкале ценностей в сфере массового развлечения качнется от коммерции к искусству. Рак не торопился сделать свое дело, путь Липовица к цели тоже был не быстрым. Медиа-магнат поставил задачу — ни больше ни меньше — вырастить новых людей искусства, долгие годы обучая юных рекрутов и пестуя их таланты. Липовиц имел достаточно денег, чтобы оплатить новейшие экспериментальные виды лечения, призванные задержать рост его опухоли, и это было весьма кстати, поскольку времени на осуществление проекта требовалось много. Винсент еще даже не познал, что такое разбитое сердце.
9
В шесть лет Винсент стал одним из четырехсот пятидесяти семи детей, принятых в «Новый Ренессанс» — академию, расположенную в Кокомо, штат Индиана. Всем ученикам предоставлялась стипендия, которая полностью покрывала расходы на питание и жилье.
Тысячи родителей набирали бесплатный номер «Нового Ренессанса», увидев объявление, гласившее:
ВНИМАНИЮ МАМ И ПАП!
ВАШ СЫН / ВАША ДОЧЬ (ОТ 5 ДО 12 ЛЕТ) ПРОЯВЛЯЕТ ПРИЗНАКИ ОДАРЕННОСТИ В СФЕРЕ ИСКУССТВ?
ВЫ ЗАМЕТИЛИ У НЕГО / НЕЕ ТАЛАНТ К ПИСАТЕЛЬСТВУ, СОЧИНЕНИЮ МУЗЫКИ ИЛИ ИНЫЕ ТВОРЧЕСКИЕ СПОСОБНОСТИ?
ЕСЛИ ТАК, ВЫ МОЖЕТЕ ПОДДЕРЖАТЬ НАШЕ СТРЕМЛЕНИЕ ПОВЫСИТЬ УРОВЕНЬ НАЦИОНАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ
ЗВОНИТЕ ПРЯМО СЕЙЧАС: 1-800-555-4297
Текст размером на всю полосу в течение шести месяцев печатался в каждом из тысячи пятисот тридцати пяти журналов, принадлежащих корпорации «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер». Вероника позвонила по указанному номеру, наткнувшись на объявление в таблоиде «Нэшнл интрудер». По телефону ей объяснили, что компания «Новый Ренессанс» открывает специальную академию для творчески одаренных детей, в преподавательский состав которой войдут лучшие представители мира искусств.
Убедившись, что возраст Винсента соответствует критерию и что, по словам матери, он проявляет как писательский, так и композиторский талант, к телефону пригласили мальчика. Всем детям в качестве теста на креативность предлагалось закончить простое предложение: «Я прав, потому что…» Ответ Винсента прозвучал так: «Я прав, потому что… ты — лев».
После этого в адрес Вероники выслали бланк заявления о приеме. К заполненному бланку требовалось приложить образец работы Винсента.
10
Правитель Земли
(сочинил Винсент)
Жил-был маленький мальчик, который тайно управлял всей планетой. Он был болен и не мог делать ничего другого. Наверное, он заболел от того, что лизал пыль, кушал грязь и купался в унитазе. А еще по нему ползали микробы, и он их не прогонял. Он правил всей Землей, не выходя из дома: лежал в постели и управлял планетой при помощи бумаги и карандаша.
Его мама ни о чем не догадывалась. Больше всего она любила курить. Мама курила так много сигарет, что из пепла можно было слепить статую Свободы.
Маленького мальчика звали Малго-Далго. Однажды мама узнала, что Малго-Далго управляет Землей, потому что спряталась за шторой и подсмотрела за ним. Она позвонила в специальную службу, а потом велела Малго-Далго исполнить две мечты — ее и свою.
На следующее утро Малго-Далго проснулся в огромном доме, который был даже больше, чем все материки, если их сдвинуть вместе. Потом к нему пришли трое дяденек. Они сказали: «Сэр, вы управляете всей Землей. Решите наши проблемы». Первая проблема вот какая: дом Малго-Далго стал таким тяжелым, что Земля не могла вращаться. Малго-Далго вздохнул и уменьшил свой дом до старого размера. Вторая проблема была такая: высоченная куча игрушек Малго-Далго заслоняла собой солнце. Тогда он оставил себе всего одиннадцать игрушек — те, с которыми играл прежде, а остальные превратил в ничто. Третья проблема заключалась в том, что некоторые люди не могли сдвинуться с места, потому что им мешали деньги Малго-Далго. Он тоже решил эту проблему, и все его деньги исчезли, за исключением десяти долларов, тех самых, что лежали у него в кармане раньше.
Это было ужасно! Малго-Далго перестал быть правителем Земли. Он превратился в обычного мальчика. Нет, погодите. Это же прекрасно! К счастью, к нему больше не приходили те дяденьки и не просили решить проблемы. К несчастью, пришли другие дяденьки и отрезали ему голову на гильотине. К счастью, этого никто не заметил, потому что Малго-Далго теперь был обычным мальчиком. К несчастью, он больше не мог думать, писать и лизать пыль. К счастью, у него перестала болеть голова.
К
О
Н
Е
Ц
Сочинение Винсента, отправленное Вероникой в академию «Новый Ренессанс»
11
Фостер Липовиц пожелал, чтобы «Новый Ренессанс» построили именно в Кокомо, так как этот небольшой университетский городок в северной части Индианы находился вдали от влияния Голливуда и Нью-Йорка. Липовиц счел, что репортерам будет труднее пронюхать об академии, расположенной где-нибудь на Среднем Западе, и, соответственно, уменьшится риск того, что о проекте раструбят на всю страну и сделают из него модное поветрие.
Академия «Новый Ренессанс» размещалась в длинном двухэтажном здании из темного кирпича. Позади него, отделенные полем, стояли два ученических общежития — одно для девочек, другое для мальчиков. Перед ними не было никаких указателей или знаков, не было даже флагштока. Любой, проезжавший мимо по шоссе, не повернул бы в ту сторону и головы. Подумаешь, еще одна контора, где перебирают бумажки и сводят местные сплетни.
Изнутри стены и пол вестибюля были отделаны белым мрамором, потолок выкрашен золотой краской. Деревянные полы в просторных классах сверкали блеском, на стенах висели картины различных художников от античности до наших дней. Переднюю стену во всех классных комнатах занимал большой компьютерный монитор, выполнявший роль суперсовременной доски. Кроме того, на нем демонстрировали фильмы, телевизионные передачи и слайды. Каждый класс, оборудованный по последнему слову техники, предоставлял ученикам полный доступ к изучению прошлого.
Ни актового, ни спортивного зала в школе не было. На переменах малыши могли побегать на улице, хотя к этому их не принуждали. Предметы для посещения разрешалось выбирать. Обязательным был только курс под названием «Основы», где обучали арифметике, грамматике и другим начаткам знаний. Математика не преподавалась. Надо отметить, что Липовиц выбил для своей академии всю необходимую аккредитацию. Я слыхал, это стоило недешево.
Обучение в школе велось по «годам». Ученик имел право покинуть школу по завершении любого года. После того как преподаватели выносили вердикт о его готовности окончить заведение, выпускник мог начать карьеру в выбранной сфере искусства. За исключением того, что классы дробились по возрастным группам, в школе не было ничего необычного. Дети приходили сюда, чтобы оттачивать свои таланты и учиться на примерах великих мастеров прошлого.
Позднее Винсент изобразит эту школу в сценарии к фильму «Академия разбитых сердец». В основу фильма он положит психологические трудности, которые испытывал в школе подростком. Со временем этот фильм завоюет такую же горячую любовь зрителей, как и классические молодежные ленты Джона Хьюза «Шестнадцать свечей» и «Клуб «Завтрак».
Учитывая широту интересов Винсента, перечень выбранных им предметов оказался более сложным по сравнению с расписанием среднего ученика. Он не мог выделить для себя музыку, кинематограф или телевидение, поскольку обладал способностями во всех трех направлениях — кстати, еще одна причина, по которой мы его отобрали. Вот как выглядело расписание его уроков в первый год обучения:
10:00–10:50 — История рок-н-ролла
11:00–11:50 — Классический американский роман
12:00–12:50 — Большая перемена
13:00–13:50 — Основы
14:00–14:50 — Письмо I
15:00–15:50 — Основы комедии
16:00–16:50 — Критика кино
Помимо того, что «Основы» были единственным обязательным курсом, этот предмет имел особенность, о которой не упоминалось ни в учебном плане, ни в методических пособиях. Всем преподавателям «Основ» в конце года надлежало составить характеристику личности каждого ученика. Школьники не подозревали о том, что за их поведением наблюдают, а учителя не знали, с какой целью документируют наблюдения.
12
«Ученик проявляет поразительный для своего возраста интеллект. Налицо исключительная одаренность. Письменные работы соответствуют уровню седьмого года обучения. Чрезвычайно развито воображение, огромный творческий потенциал. Умен не по годам. Сообразителен. Большая тяга к знаниям. По прилежанию намного превосходит одноклассников, однако высокие результаты в учебе достигаются отчасти в ущерб личностному росту.
Ученик социально неадекватен. Плохо одет, неопрятен, имеет нездоровый вид. Вызывает неприязнь сверстников по причине явного умственного превосходства и склонности к уединению. Самооценка занижена, что, вероятно, связано с бедностью. Прогулкам на свежем воздухе предпочитает чтение в комнате. Замкнут, нелюдим. Застенчив. Постоянная тревожность вкупе с хилым телосложением делают ученика предметом насмешек. Одноклассники часто выбивают у него из рук книги, передразнивают. Когда его задирают, поворачивается и уходит, иногда прячется и в одиночку плачет. В письменных работах создает свой собственный сказочный мир.
Незначительные нарушения дисциплины, которые иногда позволяет себе ученик, педагогами игнорируются в силу наличия у него высокой трудовой этики и серьезных достижений в учебе. Внимателен и вежлив, однако нередко выражает недовольство полученным заданием и оспаривает мнение преподавателя. Получив замечание, еще больше замыкается в себе. Работы ученика безукоризненны, их качество стабильно улучшается. Регулярное упущение — забывает указывать фамилию на листах с работой.
Наиболее точная характеристика — болезненно чувствителен. Проявления его тонкой восприимчивости особенно заметны на письме и делают ему честь, хотя, принимая во внимание возраст ученика, порой вызывают беспокойство.
В общем и целом в плане творческого развития ученик очень перспективен, однако представляет серьезную проблему как действующий член общества. Высока вероятность непредсказуемых последствий».
Из личного дела Винсента.
Запись сделана по завершении первого года обучения в академии «Новый Ренессанс»
13
Когда первый учебный год закончился и академия закрылась на каникулы, фотокопии четыреста пятидесяти семи личных дел были направлены экспресс-почтой в адрес кинозвезды Стивена Силвейна. Силвейн ознакомился со всеми, отобрал из общего количества четыре десятка и той же экспресс-почтой отправил Фостеру Липовицу.
В Лос-Анджелесе мистер Липовиц сидел за огромным столом в своем роскошном кабинете на тридцать первом этаже здания, принадлежащего корпорации «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер», и внимательно изучал каждое из сорока дел. В итоге он сократил их число до семи. Семь личных дел прислали мне — вместе с адресами электронной почты и телефонными номерами. В мою задачу входило побеседовать с родителями всех детей и по результатам выбрать одного, наиболее соответствующего нашим требованиям. Среди этих родителей была и Вероника.
— Алло?
— Добрый день. Я могу поговорить с миссис Джайпушконбутм?
— Слушаю.
— Меня зовут Харлан Айффлер. Я сотрудник «Нового Ренессанса».
— Гм… А что случилось?
— Академия назначает менеджеров для наиболее перспективных учеников. Винсент определенно входит в их число.
— Каких еще менеджеров?
— Мы хотим, чтобы дети сосредоточились на творчестве, а карьерой наших маленьких гениев занимались специально привлеченные люди.
— Типа заключали за них контракты и все такое?
— В общем, да. То есть, конечно, это работа наших агентов. Я лично хотел бы стать менеджером Винсента. Похоже, его ждет большое будущее.
— А с кем вы работали раньше?
— Пока ни с кем. Однако наш проект несет в себе такие новаторские идеи, что это не имеет особого…
— Раз Винни такой умница, ему, наверное, нужен крутой менеджер?
— Согласен. Я работаю в паре со Стивеном Силвейном, если это имя вам о чем-нибудь говорит.
— А то.
— Я бы хотел поподробнее узнать о Винсенте.
— Валяйте.
— Не могли бы вы коротко рассказать о его жизни?
— Ему только семь, чего рассказывать-то?
— Хотя бы основные факты.
— Так, дайте подумать… Я вообще не хотела его рожать. Это мой второй… нет, третий ребенок, если считать первого Винсента.
— Первого Винсента?
— Угу. Который был до него. Прожил, кажется, недели две.
— Винсент знает, что у него был брат с таким же именем?
— Еще бы. Сколько себя помню, все расспрашивает о нем.
— Ясно. А почему вы дважды давали мальчикам имя Винсент?
— Нравилось оно мне, вот и все. Я взяла его из песни той группы, «Дог Пэк», она так и называлась — «Винсент».
— Замечательно. Это песня о Ван Гоге.
— Откуда?
— О Винсенте Ван Гоге, художнике.
— A-а. Да я слов не слушала, тащилась от драйва.
— На самом деле «Дог Пэк» просто перепели композицию «НОФКС», а те сделали кавер-версию песни Дона Маклина. Он-то ее и сочинил.
— Вы, видать, в музыке разбираетесь.
— Спасибо. Я раньше работал музыкальным критиком. Скажите, какое у Винсента второе имя? У меня здесь не записано.
— Никакое. Я не давала детям двойных имен, пока не родила Сару Мишель.
— Роды были тяжелые? Я имею в виду Винсента.
— О да. Пыхтела почти сутки. Все думали, что он тоже умрет. Так семь лет и не вылезает из болячек.
— Чем он болен?
— Ой, знаете, ничего страшного, он здоров. Забудьте, что я сказала.
— Миссис Джайпушконбутм, мы не отчислим Винсента из-за проблем со здоровьем. Пожалуйста, для вашего же блага отвечайте честно на мои вопросы.
— Да? Ну тогда он — жалкий тщедушный хлюпик. [Смеется.]
— Чем он болен?
— Не может нормально дышать. По-моему, у него сильная аллергия. И вообще он какой-то мелкий.
— Со зрением проблемы есть?
— Понятия не имею.
— Другие заболевания?
— Не замечала. Однажды, правда, у него по всему телу высыпала крапивница. В больнице сказали, что это реакция на кодеин. Я давала ему лекарство с кодеином.
— Аллергия на кодеин, понятно. Что еще вы можете рассказать о его жизни?
— Даже и не знаю. Вроде уже все рассказала. Какое-то время назад он выучился читать. Скорей всего его намастырил один из моих приятелей. Когда Винни плохо себя чувствовал и не мог играть, я давала ему карандаш и бумагу, и он лежал в постели, все писал и писал там чего-то часами подряд. А потом я увидела ваше объявление, и он поступил в вашу школу… Больше ничего такого с ним не было. Может, он у вас начнет звезды хватать с небес.
— Вспомните еще какие-нибудь важные события в его жизни?
— Не-а.
— Расскажите, пожалуйста, об отце Винсента.
— Прям и не знаю, что сказать.
— Винсент видел своего отца?
— Ох, черт, нет, конечно. Я и сама-то видала его один разочек.
— У Винсента есть отчим?
— Ага, только он его не помнит. Муштак бросил меня, я и глазом моргнуть не успела.
— Опишите, пожалуйста, ваши отношения с Винсентом.
— В каком смысле?
— Вы с ним близки?
— Ну да, близки. То есть у меня четверо ребятишек и пятый на подходе. К Винни я отношусь так же, как к остальным.
— Вы часто ругаете его?
— Да вроде нет.
— Как бы вы охарактеризовали ваш стиль воспитания: властный или демократичный?
— Вся власть у меня. Я спуску не даю. Либо он делает как ему велено, либо…
— Либо что?
— Либо… либо!
— Назовите ваш род занятий.
— Домохозяйка.
— У ваших родственников наблюдались психические расстройства?
— Не знаю. Кажется, у моей матери было не все в порядке с головой, но я не имею к ней никакого отношения.
— В вашей семье случались самоубийства?
— Угу. Мой отец покончил с собой, когда я была маленькая. По-моему, дед тоже свел счеты с жизнью.
— Случаи гомосексуализма?
— Уф-ф, нет.
— Винсент когда-либо примерял ваши платья, пользовался вашей косметикой?
— Мой сын — не педик!
— Хорошо, хорошо, не спорю.
— Если вы мне не верите, посмотрите мои журналы. У всех девиц на картинках губы аж синие, до того он их обслюнявил. Его уже сейчас тянет к бабам — правда, правда.
— Прекрасно. Вы предвосхитили мой следующий вопрос.
— Пред… что?
— Винсент сильно интересуется женским полом?
— Еще как! Думаю, это все, что его интересует, кроме музыки и писанины.
— Понятно. А что вы скажете о социальных навыках Винсента?
— Ничего.
— Вы замечали, что он предпочитает уединение?
— Да. Он скорее будет коситься на братьев и сестру со стороны, чем играть с ними. Чаще всего он околачивается во дворе со своей псиной.
— Отлично. На сегодня вопросов больше нет. Спасибо, что уделили мне время.
— Вы его берете?
— Винсент подходит нам по всем критериям, но сначала я должен встретиться с вами и с ним лично. Я бы хотел посмотреть, как он живет, и забрать с собой образцы его работ. Кроме того, мне нужно взять на анализ кровь и кал Винсента.
— Что за глупость!
— Послушайте, я не совсем обычный менеджер, но, мне кажется, у нас все получится, потому что ваш сын — неординарный ребенок. Наша с вами задача, миссис Джайпушконбутм, сделать так, чтобы он оставался собой и мы могли бы развить все его таланты.
— Зовите меня Вероника. Так когда вас ждать?
14
Крэмден, штат Иллинойс — городок, где Винсент провел детство, — располагался в самом сердце бестолковых земель Среднего Запада. Позднее я шутил, что мне пришлось воспользоваться машиной времени и прыгнуть назад, чтобы попасть за пределы города, в ту глушь, где он жил. В моей шутке была доля правды. Чем дальше я ехал по отвратительно узкой проселочной дороге, тем глубже забирался в прошлое. Через десять миль стало заметно главенство природы над человеком: постройки начали уступать место полям, рощам и лугам, где лениво паслись коровы. Через двадцать миль последние следы цивилизации исчезли, и окрестности, по которым ехал мой черный «линкольн-таункар» вполне можно было считать доисторическими. Я вспоминаю дорожку, ведущую к дому Винсента, и вижу в переднем дворике замызганный надувной бассейн. Он представляется мне священным местом, откуда самонадеянное, амбициозное существо однажды выбралось, чтобы заняться неблагодарным делом — вершить историю.
Впервые я подъехал к дому Винесента тем летом, когда мальчуган закончил первый год обучения в «Новом Ренессансе», за день до того, как по доброте душевной я показал ему свое мрачное письмо. В бассейне сидели трое ребятишек: два мальчика — один шоколадный, другой — с кожей желтоватого оттенка, и белая девочка. Когда я вышел из служебного автомобиля, дети прекратили игру и уставились на меня.
— Привет, чем занимаетесь? — спросил я, выискивая взглядом моего вундеркинда.
— Ничем, — сказала девчушка и плеснула в меня водой. Оба мальчугана охотно поддержали забаву.
Я рассмеялся.
— Спорим, среди вас нет Винсента?
— Нет, конечно! — возмутился мулатик. — Винсент — мямля. А зачем он тебе?
— Не скажу, — вызывающе ответил я. — А вам лучше вести себя с ним повежливей.
— Это еще почему? — осведомилась девочка.
— Потому что его жизнь может оказаться важнее, чем все ваши, вместе взятые.
Маленький мулат вылез из бассейна, схватил поливальный шланг и с воплем «Аста ла виста, детка!» направил его на меня. Глядя, как я стою под струей воды, его брат и сестра пришли в полный восторг.
— Придурок, — бросил я, направился к убогому белому домишке и позвонил в дверь. Все это время мальчишка поливал мою спину. Вероника открыла дверь. Наверное, маленький засранец убрал шланг, но точно сказать не могу, потому что в этот момент я уже грезил о том, чтобы овладеть каждым сантиметром тела его матери.
Я познакомился с Вероникой, когда ее потрясающая красота приближалась к самому расцвету. Один чарующий взор этой женщины — и я ею заболел. Любоваться на нее всю оставшуюся жизнь, закусив губу, и представлять обнаженной — мне хватило бы и этого. Смотреть, не смея коснуться, хранить грезы о ней для тех моментов, когда становится одиноко. Она — недосягаемая мечта. Лучше уж держаться от нее на почтительном расстоянии, нежели дотронуться и потерпеть неудачу — неминуемый удел простого смертного, к коим я принадлежал.
Меня сводили с ума ее брови. Тонкие, слегка изогнутые и словно подведенные. Какие у нее глаза, я не запомнил. Она так часто меняла цвет волос и стиль прически, что выделять какой-то один образ не имело смысла. Все, что я видел, неизменно вызывало мое восхищение. О натуральном цвете ее шевелюры можно было только догадываться, но больше всего Вероника нравилась мне такой, как в тот первый день, — с черными растрепанными волосами.
— Дилан, негодник, — закричала она, — извинись сейчас же, не то отправишься спать в тележку для покупок!
— Извини, — угрюмо буркнул мальчуган.
— Все в порядке, — ответил я.
Я вошел в отвратительно вонявший дом, не отводя взора от бесстыдно прекрасного зада Вероники. На ней были короткие джинсовые шорты и белая мужская майка.
— Посмотрите на себя, вы же насквозь мокрый.
И причина тому не одна, подумалось мне.
— Ничего страшного. Мне даже понравилось. На улице дикая жара.
В доме стояла жуткая духота, в нос бил запах летнего детского пота.
— Винни! Он приехал!
Смущенно шаркая, в комнату вошел Винсент. С обмотанным вокруг головы полотенцем мальчик напоминал грустного маленького пастушка. Он был одет в голубые джинсы с белой майкой и для своего возраста действительно выглядел мелковато.
— Привет, Винсент. Рад наконец познакомиться с тобой. Меня зовут Харлан Айффлер.
— Здравствуй. Они и тебя облили, да? — Мальчик снял полотенце, обнажив влажные черные волосы, и протянул его мне.
— Я и так высохну, но все равно спасибо.
— Принеси ему чистое полотенце и что-нибудь из одежды Джеффа. Найдешь в моей комнате, — приказала сыну Вероника.
— Не стоит беспокоиться, — запротестовал я.
— Нет стоит, — возразила она. — Я не хочу, чтобы вы промочили мне всю мебель.
Винсент послушно поплелся к двери.
— Обычно Винсент не выходит на улицу, но сегодня целый день прождал вас во дворе, — сообщила Вероника. — В конце концов ему пришлось зайти в дом, чтобы переодеться в сухое.
— Извините за опоздание. Я заезжал еще к одному ученику, это на полпути между Крэмденом и Сент-Луисом.
Вероника не ответила, воцарилось неловкое молчание. Я притворился, что с интересом рассматриваю ковер.
Вскоре с полотенцем и какой-то одеждой вернулся Винсент.
— Мне жаль, что они так с тобой поступили, — виновато сказал он.
— A-а. Не переживай. Мы им еще отомстим.
— Отведи его в ванную переодеться, — обратилась к сыну Вероника.
Через несколько минут я вернулся в гостиную в неимоверно мешковатых штанах и растянутой баскетбольной фуфайке. Обуваться смысла не имело, но я все же надел свои мокрые туфли.
Вероника и Винсент сидели на диване: она — скрестив ноги, он — приготовившись посмеяться надо мной. Из вежливости он подождал, пока я засмеюсь первым.
— В чем дело? Что смешного? — всполошилась Вероника.
— Харлан такой забавный в этой одежде! — поделился наблюдением Винсент.
— Ничего не забавный! — отрезала Вероника. — И звать его надо мистер Айффлер.
В гневе она казалась еще желанней.
— Мамочка, спорим, он не хочет, чтобы его называли «мистер Айффлер»? Харлан еще молодой, и ему, наверное, было бы неприятно чувствовать себя стариком.
— Вот как? А вы что скажете, мистер Айффлер?
— Харлан — вполне меня устроит. Всегда терпеть не мог свою фамилию.
— Как скажете, — пожала плечами Вероника. — Присаживайтесь, Харлан.
Я откинулся на спинку кресла и заметил, что Вероника волнуется — у нее заметно подрагивала соблазнительная ложбинка между грудями.
— Ну? — осведомилась она, нервно обводя взглядом обшарпанную комнату.
— Гм… Что ж, мы с вами уже общались по телефону, и сейчас мне бы хотелось поговорить с Винсентом наедине, если не возражаете.
Вероника мгновенно вскочила с дивана.
— Я буду в спальне.
Она посмотрела мне в глаза, и до меня дошло, что в этой фразе сосредоточена цель всей ее жизни Вероника стремительно вышла, покачивая бюстом. Винсент, наблюдавший, как я пялюсь вслед его матери, улыбнулся во весь рот. Наверное, он уже тогда все понимал, уже представлял, какая сила заставляет крутиться земной шарик. В общем, тут ничего удивительного. Животные начинают понимать это задолго до того, как им исполнится семь лет.
15
Вероника ушла, а я огляделся по сторонам. На стенах гостиной висели вырезанные из журналов фотографии Брэда Питта, Тома Круза и прочих знаменитостей. Там, где не было фотографий, виднелись застарелые винные пятна. Стену над дешевеньким диваном закрывали обложки таблоидов с яркими красными и желтыми заголовками вроде «У Анны-Николь Смит лопнули буфера». На коричневом плюшевом ковре валялись пивные банки, повсюду был разбросан пепел. Почти половину комнаты занимал телевизор с широким экраном.
— Что это на мне надето? — поинтересовался я.
— Шмотки ее тупого приятеля, — засмеялся Винсент.
— У твоей мамы есть приятель?
— У нее много приятелей.
— Тебе кто-нибудь из них нравится?
— Нет, да и они меня не любят.
— Почему?
— Не знаю. Они приходят к маме и со мной не разговаривают.
— Что-то мне подсказывает, что все они — полные придурки.
Винсент хихикнул. Позднее на основе своих детских впечатлений он напишет сценарий для комедийного сериала под названием «Мужчины моей матери». По сюжету, каждую неделю в неполной семье появляется новый «папа». Актеры, исполнявшие главную мужскую роль, постоянно менялись, благодаря чему сериал не терял новизны и сохранял популярность несколько сезонов подряд.
Пес, похожий на Тотошку, вбежал в комнату, запрыгнул на диван и пристроился рядом с Винсентом.
— Симпатичная собачка. Как ее зовут?
— Вайнона.
— Эй, Вайнона! Привет, пушистый дружок, — тоненьким голоском проговорил я.
Собака устремила на меня внимательный взгляд больших глаз и положила голову на колени Винсента.
— Мама объяснила тебе, зачем я приехал?
— Она сказала, ты хочешь стать моим менеджером и делать так, чтобы мне платили деньги за мои сочинения, и тогда мы разбогатеем.
— Все правильно, только вот деньги — веришь или нет — меня не интересуют. В один прекрасный день мы представим твои произведения публике, и когда все о них узнают, я буду счастлив. Цель «Нового Ренессанса» — наверняка твои учителя не раз говорили об этом, — точнее, наша общая цель — заменить ту пошлость, которую мы сейчас смотрим и слушаем, на достойные творения. Вы-то их и создадите. Поэтому когда я стану твоим так называемым менеджером, моей главной заботой будет следить, чтобы ты продолжал сочинять, причем сочинять хорошие вещи.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем тебе надо, чтобы я сочинял?
— Ты не любишь сочинять?
— Люблю. Но почему ты выбрал меня?
— Потому что в школе решили, что у тебя огромный потенциал. Нам очень понравились твои предыдущие работы, и мы хотим с первых шагов направлять твою карьеру, верней, заниматься тобой еще до ее начала, чтобы твои произведения были самыми лучшими. Как тебе идея?
— Неплохо. А как это будет?
— В каком смысле?
— Как вы будете это делать?
— Ну, если я стану твоим менеджером, осенью ты вернешься в академию. Тебя ждет учеба, как и в прошлом году, только я время от времени буду заглядывать к тебе и проверять твои успехи. Я буду звонить тебе, узнавать, как твои дела, нужна ли в чем-то моя помощь. В последующие несколько лет ты научишься писать музыку, сценарии, познакомишься с технической стороной творчества и в итоге начнешь создавать произведения, которые мы сможем предложить публике. Но от меня тебе уже не избавиться. Не возражаешь, если я всю дорогу буду путаться у тебя под ногами?
— Нет. Думаю, я не против.
— Значит, попробуем?
— Давай.
— Если есть вопросы, можешь задавать.
— Какое у тебя хобби?
Я засмеялся.
— Не знаю, есть ли оно у меня вообще… Я люблю слушать музыку, играть на гитаре, читать книги. Вот, наверное, и все. А что?
— Просто интересно.
— Хорошо. Еще вопросы?
— Пока нет.
— Ну что ж, если ты берешь меня своим менеджером, можно считать, что сделка заключена.
— О’кей.
— Пожалуйста, позови маму.
Винсент подбежал к закрытой двери спальни и постучал.
— Мам!
— Чего тебе?!
— Харлан хочет с тобой поговорить.
— Скажи, пусть придет сюда.
Я подошел к двери, на которой красовался постер с изображением Кида Рока.
— Миссис Джайпушконбутм, мне нужно, чтобы вы подписали бумаги.
— Входите!
Я легонько толкнул дверь и увидел Веронику. Она сидела на кровати, обхватив руками гладкие молочно-белые ноги, и раскачивалась взад-вперед, не выпуская изо рта сигарету. От пота она вся взмокла. В комнате было очень грязно.
— Чего вы хотите?
— Необходимо, чтобы вы подписали кое-какие бумаги. Если вы согласны, я готов стать менеджером Винсента.
— О’кей. Давайте свои бумаги.
— Документы я оставил в машине. Перед тем, как вы все подпишете, я хотел бы с вами побеседовать.
— Я сейчас занята, — пыхнула дымом Вероника.
— Хорошо. Я забронировал номер в «Экономи инн», это недалеко отсюда, в городке Винсенс, и пробуду здесь до завтра.
— Я сейчас занята, — повторила она.
— Ничего страшного. Вы нормально себя чувствуете?
— Угу, замечательно. А с чего вы спрашиваете? Я вроде как занята, и все. Не переживайте.
— Ясно. Что скажете, если я позвоню вам ближе к вечеру, и мы где-нибудь встретимся?
— Пойдет. Звоните вечером.
— Договорились. Спасибо, что приняли.
— Не за что. И дверь за собой закройте, — сказала Вероника, продолжая раскачиваться.
Я вышел. Винсент стоял в коридоре, вопросительно глядя на меня.
— С твоей мамой все в порядке?
— Да, — кивнул он. — У нее такое бывает во время беременности.
16
Я всегда считал гостиничный номер самым романтичным местом. Для кого-то отель — это временный кров, приют, где можно дать отдых усталым костям, уединенная обитель. Для других это «взрослая» игровая площадка, тайное прибежище для занятий плотскими утехами, будуар, не имеющий памяти. Дружная семья или парочка страстных любовников сделают это место полным жизни и энергии, тогда как у одинокого путника оно может вызвать беспричинную тревогу и ночную бессонницу. Атмосфера вечера, проведенного в гостиничном номере, зависит от числа его обитателей. Когда ты там один, то чувствуешь свою отчужденность от мира всей кожей.
Обойдя все три крэмденских магазина, торгующих спиртным, я купил бутылку «Мэйкерс Марк» и вернулся в отель. Я позвонил родителям остальных шести кандидатов и сообщил, что уже выбрал воспитанника. Кроме того, я позвонил Стивену Силвейну, желая поделиться новостью о том, что нашел идеального парня, но звездного киноактера не оказалось дома. Я наполнил ведерко для льда, взял чистый пластиковый стакан с логотипом «Экономи инн» и плеснул себе виски. Есть не хотелось. До заката я смотрел телевизор, не переставая думать о Веронике. Наконец я решил, что дал ей достаточно времени, чтобы привести себя в порядок.
— Алло, Вероника?
— Ага.
— Это Харлан.
— О. Привет, Харлан.
— Добрый вечер. Вы готовы встретиться со мной?
— М-м, да. Я перезвоню позже, малыш, о’кей?
— Гм… да, разумеется. Но то, о чем я собирался с вами поговорить, действительно важно.
— О’кей. Я позвоню. Я сейчас не одна.
— Вам продиктовать мой номер?
— Он у меня на определителе. Мне пора. Я перезвоню.
Именно тогда я в полной мере ощутил чувство одиночества и беспокойства. Я смотрел на светящиеся цифры электронных часов, переводил взгляд на телефон, прислушивался к тяжелому стуку дверей в коридоре, пытался думать о Винсенте и своей работе, но мои мысли неизменно возвращались к Веронике.
Около полуночи я еще раз набрал номер Силвейна, когда-то признанного журналом «Пипл» «самым сексуальным мужчиной современности», однако его по-прежнему не было дома.
Примерно в час в дверь постучали.
На ней были голубые джинсы в обтяжку и облегающая красная футболка. Я сел на кровать. Предложил ей стул.
— Надеюсь, ты не против, что я заглянула. Мой дружок никак не хотел убираться, так что в конце концов я послала его к черту и ушла сама.
— Все в порядке, миссис Джайпушконбутм.
— Ради Бога, зови меня Вероника. Терпеть не могу свою фамилию. Все думаю, не поменять ли.
— Почему бы и нет? Я свою поменял.
— Правда? А какая фамилия у тебя была раньше?
— Айффлердорф. Я откинул «дорф».
Она засмеялась, и мне захотелось на ней жениться.
— Моя девичья фамилия — Спинетти. Тоже не фонтан.
Ее губы находились в моем номере. Ее тело присутствовало уже не только в моем воображении.
— Ну и как тебе Винсент?
— Винсент? Потрясающий ребенок. Поразительно, насколько он развит.
— Ты тоже ему понравился. Прямо достал меня расспросами о тебе, когда ты ушел. Его нечасто увидишь таким счастливым.
— Я заметил, у него грустные глаза.
— О Господи, ты даже не представляешь, что это за наказание. Мальчишка иногда впадает в такую хандру, ужас! Просто не знаю, что делать. И главное — ни с того ни с сего. Один раз Андрэ принес мятное мороженое с шоколадной крошкой, мы разложили его детям по чашкам, так Винсент не смог есть. Мы его спрашиваем, типа, чего не ешь, а он разревелся и убежал.
— Почему?
— Потом сказал, что подумал про маньяка — того жуткого серийного убийцу из наших мест, его недавно казнили на электрическом стуле, ну, того самого, что мочил проституток, помнишь?
— Да.
— Винсент заявил, что мороженое с шоколадом было последней едой этого киллера перед казнью и что скорей всего в детстве он очень любил мороженое и мечтал лопать его каждый день на ужин, а мамаша ему типа не позволяла, поэтому бедняга попросил немножко мороженого перед смертью, ведь ему уже было все равно, даже если мать рассердится.
— Винсент очень восприимчив.
— Да уж, куксится на пустом месте. Он у меня такой, черт побери.
Вероника обвела глазами комнату.
— Эй, кажется, я тут бывала… О-о, виски! Нальешь?
Я хотел было намекнуть, что это вредно для будущего ребенка, но передумал и молча протянул ей пластиковый стаканчик.
— Послушайте, я определился и точно решил стать менеджером Винсента. Теперь мне нужно обсудить с вами еще кое-что.
Она с легкостью осушила стакан.
— Мы… в «Новом Ренессансе»… У нас есть одна мысль, которой я хотел бы с вами поделиться, — нерешительно начал я.
— Валяй.
— Может быть, это прозвучит дико, но мы относимся к нашей инновации очень серьезно.
— Поехали.
— Дело в том… Скажите, вы знакомы с утверждением, что искусство порождается страданием?
— Нет.
— Ладно, не важно. С тех пор, как возникло искусство, то есть с тех самых пор, как люди стали создавать художественные произведения, распространение получила идея, что творить — значит страдать. Художник обязательно испытывает муки, связанные с какой-либо потерей в жизни, несчастной любовью или физическим недомоганием. То есть страдание служит источником вдохновения для творца, он черпает в нем силы.
— Как Курт Кобейн?
— Именно. Я вижу, вы понимаете, какие цели преследует «Новый Ренессанс».
— Ну да, примерно, — произнесла Вероника, не отнимая от губ стакана.
— Мы считаем себя своего рода покровителями искусств, как в старые времена. Основатель академии, очень влиятельный человек с серьезными связями, имеет свою точку зрения по этому вопросу. Она не афишируется и, в нескольких словах, заключается в том… если можно так выразиться… В общем, если говорить начистоту…
— Плеснешь еще виски?
— Да, пожалуйста.
Я налил порцию Веронике и заодно себе — двойную.
17
— Мы намерены негласно влиять на жизнь вашего сына и причинять ему страдания, чтобы Винсента не оставляло вдохновение и он мог создавать великие произведения искусства.
— Ха.
— Да-да.
— И он ничего не будет знать?
— Нет, если вы ему об этом не расскажете. В тайну посвящены только вы и я, да еще несколько человек во всем мире. Для того, чтобы план сработал, должна сохраняться строгая секретность.
Вероника сделала большой глоток виски и откинула с лица волосы. Пряди рассыпались по плечам.
— Ваше мнение? — спросил я.
— Вот глупость-то. Что ты собираешься с ним делать?
— Пока не знаю. Что угодно, только бы у него всегда было вдохновение. Например, когда он станет постарше, мы позаботимся, чтобы он не встречался с девушками. В первую очередь его необходимо держать в постоянной изоляции. Одиночество — очень важный момент для работы Винсента: оно не только причиняет боль, но и обеспечивает время и атмосферу, требуемые для успешного творческого процесса. Вы следите за моей мыслью?
— Подружки ему и так ни к чему. Наоборот, окажешь услугу.
— Возможно, вы правы. Однако, возвращаясь к вашему вопросу, специфики наших действий я не знаю. Для подобных вещей нет определенного плана. Разумеется, мы не причиним Винсенту физического вреда и не станем подвергать опасности его жизнь. В основном это будут меры психологического характера. Могу гарантировать, что Винсент попадет в хорошие руки, потому что я лично буду выполнять всю грязную работу и одновременно заниматься его карьерой. Но для того, чтобы осуществить это намерение, нужна ваша помощь.
— Что мне надо делать?
— Грубо говоря, вы поможете мне обманывать Винсента. Понимаю, звучит некрасиво, однако мы полагаем, что цель оправдает средства. Винсент подарит миру много прекрасных творений и сделает счастливыми тысячи людей, а мы с вами будем немножечко его подталкивать. Кроме того, в случае вашего согласия вы будете получать ежемесячные выплаты в дополнение к процентам от всех контрактов, которые он заключит в дальнейшем.
— Сколько?
— Примерно две с половиной тысячи долларов.
Вероника осушила стакан и захрустела кубиком льда.
— Уговорил. Почему бы и нет? Я согласна.
— Вы не обязаны принимать решение прямо сейчас. Можете обдумать все не спеша.
— Знаешь, все равно Винсента ждет в жизни куча дерьма. Какая разница, ты или кто-то еще будет окунать его в это дерьмо? Не ты, так другой, может, даже хуже тебя. От дерьма никуда не деться, так пусть за это хотя бы платят, а?
— Вы совершенно правы. Это наиболее разумное оправдание тому, чем мне предстоит заняться. На самом деле, Вероника, затея мне не по нутру.
— А по-моему, выйдет больше добра, чем худа.
— Что ж, остается только надеяться. Вы действительно согласны? Я не тороплю вас с ответом.
— Не сомневайся. По рукам. Но если уж Винни придется совсем туго, мы сможем прекратить пытки?
— Да, конечно. Если вы сочтете, что Винсенту слишком тяжело, мы прекращаем проект. Мы и сами остановим его, если увидим, что дело заходит чересчур далеко.
— Где, говоришь, мне расписаться?
18
Судьба Винсента решилась в номере «Экономи инн» около двух часов ночи. Я прочел Веронике все контракты: первый, по которому я назначался менеджером Винсента; второй, где она давала свое согласие, и третий, по которому обязывалась хранить молчание. Поставив необходимые подписи, она произнесла:
— Мальчишке не повредит хлебнуть немного лиха. Он не знает, что такое жизнь. Когда я была в его возрасте, мой папаша уже покончил с собой, а матери я почти не видела. Если она и появлялась, то гоняла меня по всему дому.
— Печально, — сказал я, и Вероника поведала мне свою историю — о том, как получились все ее дети, включая того, что находился сейчас у нее во чреве, напичканном химией. Наконец она умолкла. Я по-прежнему не сводил с нее глаз.
— Большое спасибо за визит, Вероника. И за ваше согласие. — Я кивнул в сторону контрактов.
— Давай, что ли, пожмем руки, чтобы все было как положено, — предложила она.
— С удовольствием.
Она встала и протянула мне руку. Горячую. Когда я пожал ее, Вероника двумя пальцами погладила мою ладонь и оперлась одной коленкой о кровать.
— Знаешь, у нас такая серьезная сделка, что надо бы оформить ее как-нибудь поинтересней.
— Гм…
Вероника толкнула меня к спинке кровати и уселась ко мне на колено. Я медленно провел рукой по ее бедру. Она сняла футболку и выгнула спину, так что ее налитые груди, еле сдерживаемые черным бюстгальтером, оказались у меня перед лицом. Она шаловливо растрепала себе волосы. Я уже весь горел желанием.
— Ты меня хочешь? — прошептала она.
— Еще как, — отозвался я.
Вероника нежно меня поцеловала и начала ритмично тереться промежностью о мои бедра. Она пахла ментоловой мазью. У нее был вкус виски.
Она снова изогнулась, заведя за спину округлые руки, чтобы расстегнуть бюстгальтер. Ее образ расплывался перед моим взором, затуманенным алкоголем, но на секунду мне удалось сфокусировать взгляд на ее воспаленных, бездонных глазах. Запрокинув назад голову, она закатила белки.
— Слезь с меня, — сказал я.
Вероника мгновенно перестала тереться об меня и опустила руки.
— Что?
— Марш домой, к детям.
— При чем тут дети? Они уже спят.
Она еще крепче стиснула бедрами мой торс. Я оттолкнул ее.
— Вероника, уходи!
— Как скажешь, — раздосадованно хохотнула она, слезла с меня и надела футболку.
Я встал.
— Ты что, педик?
— Нет, не педик.
— Ты меня не хочешь? — с неподдельным разочарованием на лице спросила она и страдальчески подняла брови.
— Хочу.
Вероника вдруг обвила меня руками, навалилась коленом на мое бедро и принялась страстно целовать. Я высвободил язык, отпихнул ее и заорал:
— Прошу тебя, убирайся ко всем чертям!
— Подумаешь! — Она пожала плечами и ушла.
Я прикончил остатки виски и в очередной раз набрал номер безработной звезды кино Стивена Силвейна. Я решил, что попрошу его найти кого-нибудь другого для этой работы. Увы, Силвейна опять не оказалось дома. Я сел и написал то самое письмо Винсенту, пьяный в доску и снедаемый вожделением.