34
Летом, после того как Винсент закончил третий год обучения, Вероника произвела на свет пятого ребенка, умственно неполноценную девочку по имени Бритни. Винсенту к тому времени исполнилось девять, он уже был очень начитан, умело писал подробные рецензии на фильмы, прослушал все песни «Битлз» и каждую из них проанализировал.
Я по-прежнему звонил ему раз в неделю. После смерти любимой собаки жизнь Винсента текла ровно, пока одним августовским вечером он не увидел, как его мать корчится на полу, и позвонил в службу спасения. «Скорая» немедленно увезла Веронику в больницу. Когда я позвонил, Винсент, его сестра и братья не видели матери уже три дня и питались только тем, что осталось в доме, — творогом и фруктовыми рулетами.
Я набрал номер крэмденской больницы и узнал, что роды прошли тяжело, ребенок больной, состояние роженицы очень серьезное. Я прилетел в Эвансвилл, штат Индиана, взял напрокат машину, добрался до Крэмдена, забрал детей Вероники, покормил их в закусочной и привел в больницу. Кто-то же должен был это сделать. Кроме того, я решил, что Винсенту стоит почаще бывать в больничной атмосфере.
— Ты — Фостер Липовиц? — ни с того ни с сего пропищала младшая сестра Винсента, Сара, по пути в больницу.
— Нет. Меня зовут Харлан Айффлер, я — менеджер Винсента. По-моему, я уже три раза объяснял. А ты-то откуда знаешь про Фостера Липовица?
— Ничего она не знает, — вмешался старший из детей, Дилан, которому почти сравнялось одиннадцать. — Она слышала, как я говорил, что Липовиц — мамин босс и Винсентов тоже и что он зарабатывает на жизнь убийствами.
— Где ты этого набрался? — со смехом спросил я.
— Читал в одном журнале — мама принесла из супермаркета. В нем было написано, что Липовиц в фаворе у мафии и если что не по нему, сразу убивает человека, а сам сидит так высоко, что его не поймаешь.
— В журналах полно вранья, — фыркнул я.
— Я просто сказал, что там было написано, — возразил Дилан. — И вообще, мать твою, кто ты такой?
— Харлан Айффлер! — Я включил музыку, чтобы угомонить детей, и покачал головой, поражаясь глупости отпрысков Вероники. Затем, однако, я вспомнил, что во время беременности она всякий раз превращала свое чрево в пробирку, где смешивала самую разнообразную запрещенную химию. Я повернул голову в сторону Винсента и подумал: «Черт возьми, сынок, ты — настоящее чудо».
Братья и сестра Винсента недовольно захныкали, требуя, чтобы я поставил другую кассету.
— Замолчите, — велел я. — Вам полезно послушать нормальную музыку.
— Что это за хрень? — спросил Дилан.
— Фрэнк Блэк.
— Не знаю такого, — презрительно скривился он.
— Ничего удивительного. Его не крутят по радио или на Эм-ти-ви.
— Потому что это полный отстой, — высказался Дилан. — Даже на радио не берут.
— Наоборот, его музыка слишком хороша. Он недостаточно плох, чтобы его взяли на радио.
— Слышь, ты, включи, блин, канал 96, там крутят «Ди-прайвд»!
— Да, да, включи! — горячо поддержал брата четырехлетний Бен, младший из детей Вероники.
Мы с Винсентом обменялись понимающими взглядами, он устало закатил глаза. Я выкрутил регулятор громкости на максимум, чтобы заглушить брань Дилана, к которому теперь присоединился и Бен.
35
О двух персонах, занимающих верхние позиции в иерархии «Нового Ренессанса», я знал одинаково немного. И тот, и другой оставались для меня загадкой; я полагал, что личное знакомство с ними мне не светит. Подростком я целый год проработал в публичной библиотеке Сент-Луиса и ни разу не встретил директора. Помня об этом, я смирился с мыслью, что, несмотря на служебное рвение, у меня практически нет шансов пожать руку хозяину или вице-президенту такой важной компании, как «Новый Ренессанс».
Из разговоров с Силвейном и благодаря поиску в интернете мне удалось по мелочам собрать некоторые факты из жизни Липовица. Я узнал, что в юности, не имея за душой ни гроша, он нахально подал заявление о приеме на работу в отдел писем издательства «Глоуб букс». За этим последовали десятилетия тяжелого труда, находчивости, изобретательности и — видимо, уже позднее, — предательства: Липовиц яростно штурмовал служебную лестницу, прорываясь к цели. Кто-то его любил, кто-то ненавидел, но уважали все, что, вероятно, и привело к рождению бесконечных газетных легенд. Кроме того, у Липовица были очень высокие критерии относительно сферы развлечений, он считал, что наделен силой изменить уровень культуры в лучшую сторону. Дабы выполнять свою работу добросовестно, я в него верил.
Про вице-президента Дрю Прормпса мне было известно лишь, что ему нет сорока и что он, по выражению Силвейна, пробивной парень. В академии его имя несколько раз упоминалось преподавателями: отмечали, что мистер Прормпс искренне предан делу и необычайно хорош собой. Выпускник Гарварда Дрю Прормпс начал карьеру в отделе маркетинга одной из независимых звукозаписывающих студий, позже получил должность директора по маркетингу компании «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер» и довольно быстро стал правой рукой мистера Липовица.
36
— Вы — отец? — спросил меня доктор.
— Нет, я друг семьи. Мать и ребенок поправятся?
— Миссис Джайпушконбутм скоро выздоровеет, а вот ее дочь, боюсь, никогда.
Врач объяснил, что передозировка метамфетаминов вызвала у Вероники преждевременные роды, у младенца серьезно поврежден мозг и присутствуют значительные уродства.
Я вернулся в приемную. Винсент тихонько сидел на стуле, в то время как его сестра и братья методично рвали журналы, лежавшие на столике, от «Хайлайтс» до «Вог». Сара в буквальном смысле поглощала развлекательный еженедельник «Энтертейнмент уикли», пихая в рот целые страницы.
— Она умрет? — спросил Винсент, когда я уселся рядом с ним. Он неподвижно глядел прямо перед собой.
— Твоя мама или малышка?
— Мама.
— Нет. Ей уже гораздо лучше. Она поправится.
— А девочка?
— Если повезет, не выживет. Она очень больна.
— Не хочу, чтобы она умирала.
— Я тоже не хочу, но если врачи ее и спасут, такое существование не назовешь жизнью. У нее нет ни ног, ни рук, Винсент.
— Ну и что? Можно жить и так. Когда-нибудь я разбогатею и обеспечу ее всем необходимым. Мама говорит, когда начнут продаваться мои песни и фильмы, я смогу купить для нас большой красивый дом.
Очевидно, под влиянием матери в сознании Винсента произошла перемена: если раньше он не ценил жизнь совсем, то теперь стал оценивать ее с точки зрения материальных благ. Знакомые мысли: я тоже хотел бы родиться счастливчиком. Я понимал, что довольно скоро мне придется поработать с Винсентом, дабы изменить его взгляды.
— Большой дом девочке не поможет. У нее весь мозг наружу.
Винсент обратил на меня большие грустные глаза. Его печальный взор по-прежнему не соответствовал возрасту.
— Она моя сестра.
— Я знаю, знаю. Уверен, ты стал бы ей чудесным старшим братом. Но даже если она умрет, ты должен смириться с потерей. И привнести эту боль в свои творения. Помнишь, что я сказал тебе после смерти Вайноны?
— То, что нас не убивает, делает нас сильнее.
— Правильно. Особенно в отношении тебя, ведь ты писатель.
Дилан и Бен боролись на полу, Сара пыталась засунуть себе в глотку карандаш. Винсент нахмурил брови и опустил взгляд на свои дешевенькие теннисные туфли без шнурков.
— Что случилось, дружок? — спросил я.
— Ты напомнил о Вайноне. Я скучаю по ней.
— Прости. — С того дня, как Винсент нашел мертвую собаку, минуло уже полтора года.
— Знаешь, что сказала мама, когда Вайнона умерла?
— Нет.
— Она сказала, чтобы я не переживал из-за ее смерти, потому что если бы Вайнона принадлежала кому-нибудь другому, например, самому крутому парню в школе или кинозвезде вроде Бена Аффлека, она бы любила своего хозяина сильнее, чем меня.
— Твоя мама смолола чушь. Вайнона любила только тебя. Никто не относился к ней лучше, чем ты. Вы были неразлучны.
— А я подумал про маму. Если бы у нее был по-настоящему красивый сын и он бы отлично играл в бейсбол, она любила бы его больше, чем меня? Как ты думаешь, она променяла бы меня на того мальчика?
— Отвечу по тому же принципу, — сказал я. — По-твоему, ты хороший сын для своей мамы?
— Да, наверное.
— Тогда ей нужен только ты. Пусть это и не всегда заметно, но мама тебя очень любит. Она бы ни за что тебя не променяла.
— Даже если бы у меня не было ни рук, ни ног?
— Конечно.
37
Со временем я сделал вывод, что Фостер Липовиц имел веские основания привлечь на свою сторону Дрю Прормпса. Ознакомившись с характером работы последнего, я понял, что в шоу-индустрии, пожалуй, не найти более опытного продавца заурядной продукции. Именно он обеспечил массовый успех таким сереньким исполнителям, как певица Кристина Гомес и моя «обожаемая» группа «Ди-прайвд». Я всегда подозревал, что некоторые артисты ради славы продают душу; теперь мне стало известно имя покупателя.
Липовиц поставил Прормпса во главе «Нового Ренессанса», потому что заботился о своем детище, знал, что заключение контрактов будет нелегким делом и что публику нужно как следует обработать. Прормпс выполнит задачу, используя нужные маркетинговые приемы, только теперь он станет распространять качественную развлекательную продукцию, а не участвовать в развращении мира. Наняв Прормпса, Липовиц не только приобрел ценного сотрудника, но и автоматически уменьшил размах конкуренции.
По словам Силвейна, идея работы в «Новом Ренессансе» очень захватила Прормпса. Интеллектуал и ценитель высокого искусства, он занимался продажей косноязычной пошлятины, в которую были вложены многие миллионы долларов. «Новый Ренессанс» стал для Прормпса проектом мечты, придал его стремлениям высшую цель, и, конечно, как и большинство работников компании, Прормпс был счастлив, получив возможность прикоснуться к восстановлению культуры.
38
Вероника попросила, чтобы зашел я, и Винсент заметно огорчился. Угрюмая медсестра отвела меня в палату. Вероника выглядела измученной и бледной, но по-прежнему ослепительно красивой. Теперь у нее были длинные волнистые кудри каштанового цвета с отдельными высветленными прядями.
— Кто там? — простонала она.
— Вероника, привет. Как ты себя чувствуешь? — сказал я.
— Пока действуют обезболивающие — хорошо, — слабым, неровным голосом ответила она и испуганно обвела палату мутным взором.
— Я привел детей. Они за тебя волновались, по крайней мере — один из них.
— Ты видел Бритни?
— Кто это?
— Новорожденная.
— Нет.
Вероника попыталась посмотреть мне в глаза и замотала головой, словно проглотила горькую микстуру.
— Она такая безобразная, такая уродливая. Когда ее принесли, я расплакалась. Я не хотела брать ее на руки, просто не смогла взять. Я не хочу ее видеть, прикасаться к ней. Мне не нужна такая страхолюдина!
— Нечего было сидеть на наркотиках во время беременности.
— Я думала, она умрет.
— Может, и умрет, — утешил Веронику я.
— Что мне с ней делать? Она даже на человека не похожа.
— Ты породила чудовище.
— Заткнись, козел!
— Извини, Вероника. Не знаю, что тебе сказать. Ты загубила жизнь ребенка еще до того, как она началась. Не жди от меня сочувствия.
— На кой черт мне твое сочувствие! У тебя что ни слово, то насмешка над серьезными вещами.
— Тогда зачем ты меня позвала?
— Сама не знаю. Ах да, я хотела кое о чем тебя спросить. Подойди сюда. — Вероника пальцем показала на свою кровать. Приподнявшись на локтях, она напустила на себя томный вид и заплетающимся языком спросила: — Почему ты меня не трахнул?
— Что?
— Почему ты не трахнул меня там, в отеле?
Я расхохотался, однако, увидев, что она совершенно серьезна, оборвал смех.
— Потому что счел это неправильным.
— Почему?!
— По многим причинам. Начнем с того, что ты — мать Винсента.
— Ну и что?
— Зачем ты докапываешься?
— До тебя никто не отказывался.
— Вот тебе и еще одно объяснение. Пойду приведу детей.
— Нет!
— Ты не видела их несколько дней.
— Я не хочу их видеть! Не хочу, чтобы они видели меня! Мне все надоело! — Вероника стукнула кулаками по постели.
— Может, хватит?
— Ты не видел, что из меня вылезло! Страшилище! Я чувствую себя грязной! Я хочу, чтобы ее не было, не было, придурок! Меня тошнит от всего этого!
В палату стремительно вошла пухлая белокурая медсестра с вышитыми на блузке медвежатами.
— Что случилось? — осведомилась она.
— Истерика, — сообщил я.
— Дерьмо! Дерьмо-о! Ч-черт, я по уши в дерьме! — выла Вероника.
— Сэр, я вынуждена попросить вас уйти, — сказала сестра, готовя шприц.
— Нет-нет, нет, нет, нет! — запричитала Вероника. — Не прогоняйте его! Со мной все в порядке. Я буду вести себя хорошо. Я буду умницей.
— Вам пора принимать укол.
— Ну и делайте, только пусть он останется.
Вероника с жеманным видом приняла инъекцию успокоительного.
— Можно он останется? — соблазнительно надув губки, спросила она.
— Ну хорошо, еще пять минут. Вам нужно отдохнуть. А вы, — обратилась ко мне сестра, выходя из палаты, — не давайте ей разволноваться.
— Я хочу переехать, — сказала Вероника, притихшая и подавленная.
— Прямо сейчас?
— Да. Я хочу перебраться в Калифорнию.
— Зачем? Дай-ка угадаю — ты намерена стать актрисой. Или пройти стажировку в искусстве владения язычком?
— Начну все заново. Не хочу застрять здесь на всю жизнь. Ты мог бы отправить меня туда и использовать это против Винсента. Он не перенесет разлуки.
— Как насчет остальных детей?
— А что насчет детей?
— Заберешь их с собой?
— Да, если ты оплатишь переезд и все остальное.
Я задумался.
— Нет, это чересчур. Будем считать, в тебе говорят транквилизаторы.
— Это я говорю. Транквилизаторы не разговаривают.
— Поспи. И будь добра, позаботься о детях.
— Харлан, ты все же поразмысли. Калифорния, новое начало. Мисс Вероника, не оставите ли свой автограф у меня на щиколотке? Ах, конечно.
Продолжая бессвязно лопотать, Вероника заснула. Судя по бормотанию, ей снились кинокошмары с дрянной музыкой и скверными диалогами.
39
— По-твоему, она говорила всерьез? — спросил Силвейн.
— Да.
По возвращении из больницы я позвонил Силвейну из дома Вероники. Дети, включая Винсента, отправились играть во двор.
— Она — шлюха, — продолжал я, — а шлюхи, особенно из захолустных городков, имеют обыкновение думать, что переезд в большой город — как правило, Нью-Йорк или Лос-Анджелес, — решит все их проблемы.
— Точно, — подтвердил Силвейн. — Я сам из Висконсина.
— Она даже толком не знает, чего хочет. Нет, беру свои слова обратно. Она убедила себя, что хочет покончить с прошлым. Конечно, надеется стать актрисой и прославиться. Опять-таки Вероника ужасная распутница. Такие, как она, думают одинаково. Она мечтает стать знаменитой или, на худой конец, затащить в постель какую-нибудь звезду. По ней, лучше быть известной и несчастной, чем несчастной и никому не известной.
— Или чем неизвестной и счастливой, — хмыкнул Силвейн.
— Именно. Понимаешь, о чем я?
— Еще бы, чудак.
— И что скажешь? Лучше не связываться?
— Не знаю, братишка. По-моему, это отличная возможность, и нам не следует ее упускать.
— Наоборот, если мы уберем эту женщину из жизни Винсента, то сделаем ему огромное одолжение, — возразил я. — У него будет больше вдохновения, если мы оставим ее здесь.
— Вот что: я поговорю с Прормпсом и узнаю его мнение, — сказал Силвейн.
К этому времени Прормпс активно участвовал в нашем проекте.
— Хорошо, — согласился я. — Мне пора.
— Мне тоже. Через час у меня свидание с Джудит Лайт.
В комнату вошел Винсент, и я выключил мобильник. Мальчик с угрюмым видом лег на пол, обхватил голову руками и уставился в потолок.
— Что случилось, кузнечик?
— Не знаю, — огрызнулся он, что было довольно странно для этого в общем неэмоционального ребенка. На миг меня охватила паранойя, я испугался, что Винсент слышал мой разговор с Силвейном. Может, он уже обо всем догадался? С начала проекта не прошло и двух лет.
— Хотя нет — знаю. Мне не нравится с ними играть, — к моему облегчению, произнес Винсент.
— Я был точно таким же. Никогда не играл с соседскими детьми, — поделился я. — Терпеть не мог школьные перемены. Тебе еще повезло — ты не обязан идти на перемену, если не хочешь, и даже можешь отказаться от групповой работы. Академия поощряет развитие индивидуальности.
— Другие дети обожают улицу, а я — нет.
— Мы с тобой похожи. Все, что я люблю, находится дома — книги, диски, фильмы, телевизор. За дверями одни придурки, которые только действуют на нервы.
— Я тоже предпочитаю быть дома, — признался Винсент. — Когда-нибудь я буду жить в большом-пребольшом доме, таком здоровенном, что мне никогда не понадобится выходить на улицу.
— Мы с тобой неправильные люди.
— И солнце я не люблю, — признался Винсент.
— Почему?
— На него даже нельзя посмотреть. Мне по душе луна.
— Ты замечал, что у луны грустное лицо? — спросил я.
— Нет.
— В следующий раз обрати внимание, ладно? Луна хмурит брови и печально глядит вниз.
— Хорошо, посмотрю. Харлан…
— Что?
— Солнечный ожог получить можно, а лунный — нет.
— Верно, — засмеялся я. — Кстати, ты в курсе, что Нил Армстронг первым ступил на Луну, потому что в НАСА решили пожертвовать именно им?
— Нет.
— Остальные астронавты знали, как вернуться назад, если что-то пойдет не так, а он — нет. Поэтому его смерть в общем-то ничего не значила.
— Зато его всегда будут помнить как человека, первым ступившего на Луну.
— Ты прав. А помнишь его знаменитую фразу: «Маленький шаг для человека, громадный прыжок для человечества»?
— Помню.
— Он ляпнул не то. Армстронг хотел сказать «Маленький шаг для меня…», а получилось пафосно. Правда, никто все равно не заметил.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — недоуменно спросил Винсент.
— Затем, что это правда. Я считаю, ты должен знать правду обо всем, разве не так?
— Так, только правда всегда выходит неприятной.
— Ага. Правда — неприятная вещь. Вот, пожалуйста, пример. Не хочу тебя расстраивать, но все люди, которые тебе встречаются, не важно — мужчины, женщины или дети, пусть даже очень красивые, внутри — скелеты. А скелеты безобразны. Пустые черные глазницы, жуткий оскал челюстей, резкие, дерганые движения. Повсюду сплошные ходячие скелеты. Страшновато, а?
Винсент кивнул.
— Погляди вокруг. Некоторые восклицают: «Ах, как прекрасен мир! Как великолепна природа, деревья, вода, трава». Ты когда-нибудь задумывался, что находится под этой прекрасной землей?
— Нет.
— Трупы. Миллиарды и миллиарды трупов. Триллионы. Они никуда не исчезают, лежат прямо тут, под нами. Разлагающиеся трупы. Скелеты. Что в этом красивого?
— Не знаю. — Винсент встал и посмотрел в окно на два темных холмика. Под одним тлели кости его собаки, Вайноны, под другим — скунса по имени Афина. Винсент подружился со скунсом после смерти Вайноны и пытался приручить его, но один из приятелей Вероники пристрелил зверька.
— Не забывай, изнутри все безобразно, — заключил я.
— Извини… — Винсент отошел от окна и с задумчивым, тревожным видом удалился к себе. Он сохранит это выражение и в зрелости и будет вечно походить на человека, который никак не может вспомнить, куда подевал ключи.
Я заглянул в комнату и увидел, что Винсент лежит на постели, зарывшись лицом в подушку. Мне захотелось подбодрить его, поделившись более позитивными теориями: о том, что художник наделен талантом изменять мир, создавать сверкающие чистотой творения, обнажать уродливое, воспевать истину… и так далее, и тому подобное. Я хотел поделиться с Винсентом своим убеждением в том, что художник — это спаситель грешного мира, который наполняет смыслом недолгое, скорбное существование, восстает против самого времени.
Однако лишь вернулся в гостиную, включил телевизор и принялся смотреть расхваленный критиками сериал «Секс в большом городе», в очередной серии которого главная героиня нечаянно выпускает газы в момент близости со случайным партнером.
40
Наутро позвонил Силвейн: отпускать Веронику в Калифорнию нельзя. Он поговорил с Прормпсом, и тот горячо поддержал идею отъезда. В свою очередь, Прормпс изложил ситуацию Липовицу, а вот тот уже счел, что это слишком сурово, и сказал свое «нет». К добру или к худу, Вероника должна присутствовать в жизни Винсента и помогать нам в осуществлении проекта.
В тот же день Веронику выписали из больницы. Домой она заявилась поздно вечером, когда дети спали. Я сидел за няньку вторые сутки подряд. Когда Вероника подъехала к дому в машине с оглушительно бухающими динамиками, я смотрел диск с четвертой частью «Жажды крови». Мне захотелось убедиться, так ли плох фильм на самом деле. Убедился.
Вероника вошла в свое убогое жилище, и я поднял глаза, ожидая увидеть Бритни, но вместо этого узрел нового дружка свежеиспеченной мамаши, Кайла, со стеклянными от марихуаны глазами. На нем была рубашка из магазина «Аберкромби и Фитч», мешковатые штаны и куча побрякушек. Короткая стрижка, белые крашеные волосы.
Кайл: любимый исполнитель — Эминем, любимое телешоу — «Мужчины», любимый кинофильм — «Пятница».
— Что за дела? — свирепо осведомился он.
— Страшно рад познакомиться, — елейным тоном промолвил я.
— Кайл, это Харлан, менеджер моего сына, я тебе говорила, — объяснила Вероника. — Он собирается подыскать мне местечко в Голливуде.
— Здорово, — буркнул качок уже с меньшей угрозой в голосе и коротко мотнул головой. На вид ему было чуть за двадцать.
— Где Бритни? — обратился я к Веронике.
— В больнице. Ее привязали к какой-то системе.
— Страшилище, — высказался бандюга.
— Ты — отец?
— Ну не-ет, блин!
— Поможешь мне с переездом? — спросила Вероника.
— Думаю, нам не стоит обсуждать это при посторонних, — сказал я, кивая в сторону явного приверженца стиля «гангста-рэп».
— Эй, ты! — рыкнул тот.
Вероника села рядом со мной. У нее тоже были суженные зрачки.
— Кайл, исчезни, — приказала она.
— Лады, пойду забью косячок, — отозвался он, выходя.
— Очаровательный молодой человек. Юный Кайл тебя еще не обрюхатил?
— Заткнись. Так что, поможешь мне убраться отсюда?
— Значит, решила всерьез?
— Да.
— Что ты будешь делать в Калифорнии?
— Я всегда мечтала стать актрисой.
— Еще бы. Не хотелось бы читать тебе нравоучений, но моя мать часто повторяла: жизнь такова, какой ты ее делаешь, независимо от места, где живешь. Однажды я сбежал в Калифорнию, и ничего хорошего из этого не вышло.
— Ну, не знаю. Мне кажется, там я буду счастлива. Знаешь, я прямо вижу себя на фото в «Нэшнл интрудер», как тех знаменитостей, которых подстерегают и незаметно щелкают. Например, фотография: звездная пара — он и она где-нибудь на парковке возле супермаркета, в модных спортивных костюмах, вокруг талии свитерочки, как у студентов, на глазах непременно солнечные очки, и воду прихлебывают из бутылочек. От счастья аж светятся.
Вероника Джайпушконбутм: любимый исполнитель — Джастин Тимберлейк, любимый телесериал — «Уилл и Грейс», любимый кинофильм — «Титаник».
— Ты можешь жить так же и здесь, — возразил я. — Например, увлечься сайентологией, как многие звезды.
— Ненавижу науки, все эти «логии». Твоя контора мне поможет?
— Нет.
— Почему?
— В ближайшие годы ты нам понадобишься. Кроме того, нельзя же разлучать ребенка с матерью, даже с такой никудышной, как ты.
— Винсент почти круглый год в школе.
— У тебя есть другие дети. По-твоему, сгрести их в охапку и уволочь на другой конец страны — ерунда? Между прочим, твоя дочь лежит в больнице. Подумай о ней ради всего святого!
— Мы все равно уедем.
— Счастливо. Уедешь — попрощайся с нашими чеками.
— Вот дерьмо! Блин, я с ума сойду.
41
Вечером я улетел в Сент-Луис и во время рейса даже нашел в себе силы посмотреть фильм без наушников. Когда через неделю я, как обычно, позвонил Винсенту, в трубке раздался незнакомый мужской голос.
— Что за дела? — Тон был рэперский, нахальный и грубый.
— Я могу поговорить с Винсентом?
— Нет его тут.
— А с Вероникой?
— Ее тоже нет. Кто это?
— Меня зовут Харлан Айффлер, я — менеджер ее сына.
— К-козел! — Ругательство сопровождалось шумным сопением.
— Эй, полегче. Я что-то не то сказал?
— «Я цто-то не то скязял»? — передразнил он меня. Разумеется, чего еще ожидать от человека, насквозь пропитанного подражательством, от прически до одежды и манер, перенятых из рэперских видеоклипов. Я надеялся, что когда-нибудь мы сумеем помочь парням вроде этого. — Скорее ты что-то не то сделал, урод!
— Полагаю, ты — один из удолбанных приятелей Вероники?
— Ты, блин, знаешь меня?
— Пожалуй, да. Ты — Кайл?
— К-квик, козлина.
— И что же такого, К-квик, я, по-твоему, сделал?
— Вероника говорила, ты собирался отвезти ее в Голливуд. Так она и слиняла. Свалила неделю назад, ни тебе прости-прощай, и мелких своих побросала.
— Где дети?
— Копы забрали. Что за дела? Куда ты ее девал?
— Ничего. Я сказал ей, что мы не оплатим переезд. Если она и сбежала, то я ни при чем.
— Не гони!
— Ты знаешь, где сейчас Винсент?
— Нет.
— Послушай, мне надо поговорить с ним. Я…
Квик положил трубку.
42
Позднее Винсент мне все рассказал. Через два дня после моего отлета из Иллинойса он проснулся и обнаружил, что матери нет. Исчезла ее одежда, косметика и краска для волос. Дни проходили, а к ним в дом заглядывал только бывший дружок Вероники — ему нравилось курить там марихуану. Потом позвонили из больницы, чтобы сообщить Веронике о смерти Бритни. Дилан сказал доктору, что его мама уехала насовсем, после чего доктор вызвал полицию, полиция — представителей социальной службы, которые и увезли всех четверых детей Джайпушконбутм в приют. Родственников у них не осталось, мать Вероники давным-давно покинула город.
Силвейн, который получил инструкции от Прормпса, а тот — от Липовица, велел мне отыскать Винсента, объяснить властям, что через неделю мальчик должен вернуться в школу и что мы позаботимся о нем в соответствии с нашими контрактными обязательствами. Я показал чиновникам необходимые бумаги и забрал Винсента из приюта. Мне даже не пришлось давать взятку, хотя компания на всякий случай и снабдила меня деньгами.
— А что будет с Диланом, Беном и Сарой? — спросил Винсент в машине.
— Какое-то время они проведут в приюте. Если повезет, их усыновят.
— Я еще увижусь с ними?
— Полагаю, да, если найдешь. Другое дело, захочешь ли ты видеть их снова?
— Я должен знать, что им живется не хуже, чем мне. По крайней мере я попал в хорошие руки.
— Как мило с твоей стороны. Я-то уж точно не буду скучать по этим деткам.
Винсент действительно скучал по братьям и сестре. В будущих сценариях к фильмам и телесериалам он сделает их прототипами своих персонажей.
Я ехал к дому Винсента по узкой проселочной дороге в последний раз. Он захотел вернуться за личными вещами, нажитыми за девять лет, чтобы потом перевезти их на новое место, в Кокомо. В школьном общежитии ему полагалась крохотная комнатка.
— Винсент, послушай… Если надумаешь поговорить о маме или еще о чем-нибудь, я рядом.
— О чем тут говорить? Ее нет.
— Ты знаешь, почему она уехала?
— Я давно догадывался, что она нас не любит.
— Тебе больно?
— Конечно. Мама нас ненавидит.
— Удивительно, что у этой, с позволения сказать, матери вырос такой замечательный ребенок, как ты. Она тебя не достойна.
— Ты мне помог.
— Нет.
— Да. Ты дал мне будущее. Мама, наверное, убежала бы гораздо раньше, если бы не ты и не та возможность, которую ты мне дал. Я — везунчик.
— Не говори так. Ты далеко не везунчик. В твоей жизни очень много плохого.
— Могло быть и хуже.
— Будет. Кроме того, везение тут ни при чем. Ты заслужил все то, что мы тебе дали. Везунчики — это люди вроде Памелы Андерсон: мелькнула на гигантском мониторе во время футбольного матча, попалась на глаза нужному человеку, и вот, пожалуйста, — карьера. Звезды кино, от рождения имеющие привлекательную внешность и отличное здоровье, — везунчики. Ты — нет. Прошу, никогда больше не ссылайся на свое везение.
— Хорошо.
Дорога закончилась, но к дому она не привела. Нашим глазам предстал лишь ненавистный Винсенту двор с облезлым сдувшимся бассейном да могилками животных. Кучка горелого хлама — вот и все, что осталось от дома.
43
— Мне еще не доводилось быть поджигателем, — сказал я Силвейну в телефонном разговоре за день до того.
— Уверяю тебя, шеф, ничего сложного. Плеснешь бензина, чиркнешь спичкой, и готово. Любой дурак сумеет.
— А если меня поймают?
— Сам говорил, дом стоит на отшибе…
— Да.
— Ну и не мандражируй. Тоже мне задача!
— Задача. Ты когда-нибудь поджигал дом?
— Спалил не то три, не то четыре.
— Три или четыре?
— Угу. «Жажда крови-2». Постой-ка, и в третьей части тоже.
— Спалил в кино!..
— Значит, так. Босс хочет, чтобы дом сгорел, поэтому ты должен устроить пожар. Тебе неплохо платят, а после эпизода с собакой ты не выполнял ничего серьезного.
Силвейн был прав, платили мне очень хорошо. В скором времени я рассчитывал купить для матери дом, о котором она всегда мечтала. Осуществилось и мое детское желание жить в гостинице. Мне нравилось, что еду подают в номер, а горничные делают уборку семь дней в неделю. Я снимал номер в отеле «Хайатт» на территории железнодорожной станции Сент-Луиса и даже мог позволить себе напитки из мини-бара и просмотр видео с повременной оплатой.
— А в чем смысл?
— Все очень символично, братишка. Исчезнет с лица земли эта хибара — у паренька ничего не останется. Ни дома, ни матери, ни семьи — ни-че-го. Только его голова. Он и его мысли, понимаешь? Вот чего мы добиваемся. Кроме того, в академии нам будет легче за ним приглядывать.
— Возможно, в доме поселился приятель Вероники. Куда мне его деть? Попросить отойти в сторонку, пока я оболью стены бензином?
— Айффлер, старина, ты, кажется, не врубился.
— Просвети меня.
— Ты думаешь иначе, нежели мы. Приятель мамашки — тьфу, пустяк. Урод, которого можно купить за сотню баков, а то и меньше. Если он там, скажи, что хочешь приобрести дом. Накинь сверху, чтобы он убрался поскорее. Приплати за то, чтобы помалкивал. Любую сумму. Деньги для нас не важны. Зато для всех остальных деньги — это главное, так что наши возможности практически безграничны.
— А если он не возьмет деньги?
— Увеличивай сумму, пока не согласится.
— У тебя все легче легкого.
— Поверь мне, это действительно очень просто.
На деле вышло еще проще. Дом оказался пуст — Кайл исчез, прихватив с собой почти все вещи, даже телевизор. Мне осталось поджечь стены и всякую мелочь, игрушки и книги, которые хотел взять с собой Винсент.
Мысль о покупке здоровенных канистр с бензином вызвала у меня смех, поэтому я купил пять бутылок виски. Понадобилось только три, дом был совсем крошечный. Я как следует облил пол и заклеенные журнальными вырезками стены. Признаюсь, процесс доставил мне определенное удовольствие. Потом я вышел за порог, оставив дверь открытой, бросил внутрь несколько зажженных спичек, подождал, пока пламя разгорится, прыгнул в свой новенький «сааб» и укатил прочь.
44
На следующий день, выказав должное изумление при виде пепелища, я сказал Винсенту, что подожду его в машине. Я понимал, что мальчику нужно попрощаться со своим домом. Он немного побродил, выискивая среди золы уцелевшие вещи, но их не осталось. Из меня вышел искусный поджигатель.
Винсент задержался возле холмика, под которым разлагался трупик Вайноны, и склонил голову. Погладил ладошкой место, где похоронил скунса Афину, и сел обратно в машину. Пока я выезжал, он не сводил глаз с горелого пустыря. Должен признать, мне самому не довелось пережить пожара. Я оправдывал свой поступок своеобразной аналогией с тем, что так же лишился родного дома, когда после моих калифорнийских эскапад мать не пустила меня обратно.
— Это всего лишь вещи, — сказал я, набирая скорость.
Винсент не ответил и только обхватил голову руками.
— Всего лишь вещи, — повторил я. — Вещи не имеют значения. Слава Богу, в доме не было никого из твоих родных.
— Мне кажется, потому его и спалили. Они знали, что там никто не живет.
— Вот как. Ты считаешь, это поджог?
— Не сомневаюсь. Мебель и телевизор вынесли заранее. Кто-то постарался. Ты?
— Я?!
— Да. Признайся.
— Винсент, с какой стати мне поджигать твой дом?
— Не знаю, но во дворе все пропахло виски, а у тебя на заднем сиденье как раз лежат две бутылки.
— Сам знаешь, я люблю выпить.
— Над домом стоял тот же запах, который я иногда чувствую от тебя.
— Винсент, не мели чушь. Я не поджигал твой дом.
— Клянешься?
— Клянусь. Если дом сожгли умышленно, значит, это сделал кто-то из дружков твоей матери. К вам больше никто не приходил, верно?
— Верно. Вызовем полицию?
— Не вижу смысла. Ты переезжаешь в Кокомо, твои братья и сестра — в приюте. Вызовем копов, потом не оберемся проблем.
— А вдруг мама решит вернуться? Где же ей жить?
— Решит вернуться? Вряд ли.
— Почему ты так говоришь?
— Просто говорю.
— Нет-нет, ты от меня что-то скрываешь.
— Ну хорошо. Ты знаешь не все. Помнишь, в больнице твоя мама попросила, чтобы я к ней зашел?
— Да. Я разозлился до смерти, потому что она попросила зайти тебя, а не меня.
— Тогда она сказала мне, что очень хочет уехать.
— Мама упомянула, куда именно?
— Нет, — солгал я.
— Как она могла нас бросить?!
— Сейчас объясню, только слушай внимательно и навсегда запомни то, что я тебе скажу. Это крайне важно. Договорились?
— Договорились.
— Ваша мама бросила вас, потому что она эгоистка. Этим словом можно кратко охарактеризовать всех людей: эгоисты. Твоя мама была несчастлива, особенно после того, как родила ребенка-урода. Эгоистам не нравится быть несчастными. Такой человек сделает все, лишь бы достичь счастья, даже если придется нарушить моральные принципы, пренебречь своими обязанностями, спять с себя ответственность за других людей. Твоя мама подумала, что в другом городе станет счастливой, потому и сбежала. Она поступила так, как ей хотелось. Ты знаешь, кто такой гедонист?
— Нет.
— Человек, который постоянно хочет получать удовольствие. Гедонисты всю жизнь ищут наслаждений и избегают боли. Твоя мама — гедонистка. Ей нужны только удовольствия. Секс, вечеринки, слава, деньги — все это удовольствия. В сущности, она считала тебя, твоих братьев и сестер обузой. Ходячей, разговаривающей обузой. Полагаю, ты был для нее важнее остальных, потому что в один прекрасный день мог принести ей богатство, но у нее не хватило терпения дождаться, пока ты вырастешь. Еще одна отличительная черта гедонистов — они слабые и безвольные существа.
Винсент смотрел прямо перед собой.
— У тебя есть еще вопросы?
— Сейчас — нет.
— Помни, ты не такой. Ты никогда не будешь эгоистом, не сбежишь ради одной нескончаемой вечеринки. Ты примешь все потери, которые преподнесет тебе судьба, и будешь черпать в них вдохновение. Помимо бегства твоей матери, смерти сестры и пожара, тебе предстоит брать силы из многих других потерь.
— Так нечестно. Меня словно обманули.
— Не чувствуй себя обманутым. Однажды твои произведения подарят счастье миллионам людей. И не забывай: то, что нас не убивает…
— …заставляет нас желать смерти.
В этот миг впервые стало совершенно очевидно, что в сердце Винсента поселилась Скорбь. Все великие носили в себе Скорбь. Однако в отличие от неприкаянных душ, живших в прежние времена, за плечом этого печального отрока стоял преданный делу менеджер. Менеджер и пара-тройка других конспираторов позаботятся о том, чтобы любая боль, испытанная мальчиком, не пропала зря. Винсента, как и всякого подростка, ожидали трудные годы, но по крайней мере он обрел новую, достойную семью, небезразличную к его карьере. Я употребляю слово «семья» в буквальном смысле, так как после бегства Вероники в силу вступил пункт контракта, согласно которому в ее отсутствие компания «Новый Ренессанс» назначалась фактическим опекуном Винсента.
Творческий работник, как его именовали в контракте, теперь целиком и полностью находился на нашем попечении.