Саша стал вспоминать тот день, когда они сделали эту фотографию: Вика сказала, что у нее есть время до девяти утра, а Саша только в шесть утра вернулся с банкета приятеля, защитившего диссертацию. Отменять приход фотографа было поздно. Сначала Саша решил дождаться Викиного приятеля, но стоило ему прилечь на диван, как убаюканный алкоголем организм мгновенно выключился. Потом пришел фотограф. Пока ставил свет и готовил композицию, Саша, хмурый и сонный, бродил по квартире, не находя себе места. Естественно, все попытки Викиного приятеля заставить Сашу улыбнуться в кадре оказались бесплодными. После съемки Вика закатила Саше скандал, обвинив в черствости, равнодушии и прочее. Дурацкий был день…
Саша мысленно перепрыгнул с этого дня на их с Викой знакомство, потом еще на что-то. Водоворот мыслей уносил его все дальше и дальше. И он с покорным равнодушием отдался его кружению. Хотя знал, что рано или поздно Вика вернет его на землю. Вернет, чтобы возобновить этот идиотский разговор, который они ведут не в первый раз и который всегда заканчивается ссорой. Разговор, в котором нет никакого толку, в котором все доводы и аргументы уже сто раз приведены, а потому хорошо известны и ему, и ей. Но почему-то каждый раз они ведут этот спор яростно и непримиримо. Как будто надеются, что однажды в конце наезженной колеи окажется не тупик, как обычно, а поле или развилка. Может быть даже, на этой развилке будет стоять сказочный камень, где будет написано, куда можно пойти и что их там ждет.
— Черт бы все это побрал! — выругалась Вика, и Саша вздрогнул, поняв, что, кажется, началось. — Я устала. Ты можешь это понять? Ус-та-ла. Притомилась. Изнемогла. Лишилась сил. Выдохлась. Блядь, Саш, я не знаю, какие тебе еще нужны синонимы, чтоб твои филологические мозги это наконец усекли. Мы не можем вечно жить в долг!
— А у меня нет нормальной работы в этом городе! — завелся Саша в ответ, но как-то больше по привычке, устав вечно оправдываться. — Я и так бегаю с высунутым языком! Что такое «высунутый язык» ты понимаешь? Своими нефилологическими мозгами. А то могу показать.
Он демонстративно высунул язык и задышал, как собака.
— А моих денег не хватает! — разозлилась Вика. — Мы и так едва сводим концы с концами!
— Не кричи, Ваську разбудишь!
— Ты сам кричишь.
— Я не кричу. Я просто пытаюсь тебе сказать.
— Что?
— Что это ты, ты сама его взяла из детдома! Это было твое решение! Что же теперь меня во всем обвинять?
Вика сверкнула глазами и швырнула щетку для расчесывания на трюмо.
— Я?! Да ты что?! А кто его в детдом сначала сдал? И потом, разве мы оба не переживали? Разве мы оба не мучились эти два с половиной года?! Или все это только моя блажь была?!
— Но я же ничего не говорю, — забормотал Саша, мысленно чертыхнувшись, что его опять занесло. — Я же просто тебе тогда сказал: давай еще немного подождем, пока у тебя будет работа, у меня — деньги…
— Сколько? — деловито перебила его Вика, развернувшись к Саше на стуле. — Сколько мы должны были еще жДать? Ну, скажи. Он был уже не маленький, он все понимал. Они бы там его просто искалечили. Или забили. Или… я не знаю. И так намаялись туда-сюда бегать, проверять, навещать его там.
— Только не забывай, что эту двушку я выменял. А то так бы и торчали все вместе в одной комнате. А ты прекрасно знаешь, что в этом сраном городе ничего невозможно ни купить, ни обменять, ни продать!
— Ты меня что, всю жизнь этим попрекать будешь?! Но ведь на обмене квартиры жизнь не закончилась! Надо же дальше жить. Ты же это делал из-за Васеньки или была какая-то другая причина? Скажи мне!
Саша раздраженно засопел носом, сам не зная, что хочет сказать.
— Ай! — махнул он рукой и пошел курить на кухню.
Вика вскочила и побежала за ним следом.
— Нет, ты скажи! Давай уж договорим, наконец! Сколько еще? Сколько еще нам жить, как в тюрьме? Сколько занавешивать окна?! Сколько его прятать? Сколько самим прятаться, а?!
— Не ори, — зашипел Саша. — Ваську разбудишь.
Но Васька не спал. Он слышал, как спор переместился на кухню. Затем мама заплакала и вернулась в спальню, хлопнув дверью. Папа чертыхнулся и пошел за ней. Из-за стены донеслись мамины всхлипывания и тихий папин голос. Что он говорил, Васька уже не слышал. Потом стало совсем тихо.
Васька подождал, пока в квартире воцарится абсолютная тишина, а потом медленно стянул с себя одеяло и спустил ноги на пол. Нащупал под матрасом припрятанный маленький фонарик и щелкнул кнопкой. Комната озарилась голубоватым светом. Свет этот дрожал, потому что и сам Васька дрожал. Что это было, он не знал. Что-то вроде лунатизма, только осознанного. Какая-то сила, которая поднимала его из кровати и заставляла делать то, что он делал почти каждую ночь. Это было его тайной. Ни мама, ни папа не знали о ней. Васька соскочил на пол и прошлепал к книжным полкам, что находились у самой стены за кроватью. Там он опустился на коленки и медленно пополз вдоль нижней полки к самому углу комнаты. Свет фонарика выхватывал корешки книг, а Васька продолжал упорно продвигаться все дальше и дальше вглубь. Наконец он достиг стены. Все книжки, стоящие на нижней полке, были большими, но самая крайняя выделялась даже на их фоне. К ней Васька и полз. Он перепел дыхание и, уцепившись пальцами за шероховатый корешок, стал медленно вытягивать ее наружу.
На секунду Ваське показалось, что в спальне продолжается спор родителей. Он вздрогнул, приподнял голому и прислушался. Нет, тихо. Только его собственное тяжелое прерывистое дыхание и колотящееся сердце. Он вытащил книгу и, положив на пол, чтобы было удобнее подсвечивать фонариком, стал медленно-медленно переворачивать страницу за страницей, двигаясь к какой-то известной только ему цели. Мелькали картинки: сказочные персонажи, зверюшки, драконы, добры молодцы и красны девицы. Наконец, Васька приблизился к цели. Его тело стала сотрясать крупная дрожь, а на лбу выступил пот. Он затаил дыхание перед решающей секундой. Затем отвел взгляд в сторону и медленно-медленно перевернул страницу. Вот и все. Он выждал еще пару секунд, потом набрал в легкие воздуха и так же медленно перевел глаза на книгу. И буквально затрясся от ужаса. С картинки на него смотрел страшный урод: маленькое кривое тельце и непропорционально огромная голова. Длинный нос, покрытый волосатыми бородавками, оттопыренные уши, красные глаза, густые лохматые брови и невероятно большой рот во все лицо. Самое ужасное было то, что уродец смотрел Ваське прямо в глаза и улыбался. Улыбался той пугающей улыбкой, которой улыбается человек, знающий, что ты весь в его власти. «Ты — мой, — говорила эта улыбка. — Ты можешь отвести глаза, убрать фонарик и пойти спать, но я всегда буду приходить к тебе, а ты ко мне. И когда-то останешься со мной навсегда». Васька смотрел на это сказочное чудище, и казалось, нет в эту минуту на свете больше ничего и никого, кроме того, что глядело ему в глаза со страниц книги. Казалось, вся Вселенная в это мгновение сжалась до размера крохотного пятачка в шестнадцатой квартире по Градостроительной улице маленького провинциального городка. До вот этого страшного уродца, выхваченного дрожащим светом маленького фонарика.
Васька вздрогнул, как будто внутри него что-то лопнуло. Он судорожно захлопнул книгу и быстро запихнул ее обратно на полку. Вскочил на ноги и бросился обратно к кровати. Фонарик плясал в его руках, освещая то книги, то стену, то потолок. Васька щелкнул выключателем и сунул фонарик под матрас. Впрыгнул под одеяло и, натянув его на голову, замер, дрожа всем телом.
Утром Васька сидел за кухонным столом и возил большой ложкой по тарелке с недоеденной и уже остывшей овсяной кашей. Наконец, он бросил ложку и стал, булькая, допивать чай. Погрузил нос в чашку и глазами оценил обстановку: папа читал газету, одной рукой теребя душащий его галстук, мама в домашнем халате возилась у раковины. Васька поставил пустую чашку на стол, спрыгнул на пол и приготовился бежать к себе в комнату.
— Стоп, машина! — ловко схватил его за низ майки Саша. — Молодой человек, а кто кашу будет доедать?
Васька засмеялся и попытался высвободить майку.
— Да отпусти ты его, — не оборачиваясь, буркнула Вика. — Он уже полчаса эту кашу туда-сюда возюкает.
Саша выпустил майку сына и легонько шлепнул того по попке.
— Ладно, беги.
Васька побежал к себе в комнату.
Саша с досадой бросил газету на стол и стал вертеть головой.
— Этот галстук меня просто задушит когда-нибудь.
Вика подошла к столу и стала собирать посуду.
— Неужели в такую жарищу вы должны одеваться, как полярники?
Она открыла кран в раковине и принялась мыть посуду.
— Да, наверное, если б не экзамены и комиссия эта чертова, не должны были бы, — сказал Саша, снова затягивая галстук и надевая пиджак. Он глянул на настенные часы и быстро допил чай. — Ладно, послезавтра последний экзамен и все. На хер это все.
Вика подошла к столу, чтобы забрать Сашину чашку. Он неожиданно взял ее за рукав и притянул к себе на колени. Вика стала вяло вырываться.
— Саш, я же не накрашенная еще.
— Ой, да брось! — улыбнулся Саша и, взяв ее за плечи, притянул и поцеловал в губы. Вика закрыла глаза и положила руку на Сашин затылок.
— Тебе надо постричься, — неожиданно сказала она, отстраняясь. — Ну-ка, поверни голову. Ты же зарос, как неандерталец.
Саша усмехнулся и чмокнул Вику в щеку.
— Обязательно. После Васькиного дня рождения.
— Ой, кстати, Саш, — стала слезать с коленей мужа Вика.
— Что?
Она быстро глянула в сторону Васькиной комнаты и тихо спросила:
— А что с подарком-то?
— Да не волнуйся, я уже кое-что присмотрел, — успокоил ее Саша.
— Только никаких пистолетов, ружей, что-нибудь мирное.
— Да не волнуйся, все под контролем.
Саша встал и, прихватив со стола газету, двинулся в коридор. На полпути обернулся.
— Я Борьку с Ленкой пригласил, ты не против?
— Господи, ну конечно нет, — ответила Вика, вытирая руки о кухонное полотенце. — Если не их, то кого тогда вообще? Они с Катькой придут?