Накрапывал дождь. Горцам, завернувшимся в бурки и башлыки, он доставлял минимум неудобства. А вот Васе пришлось несладко. Его рубище быстро промокло. Поднялся холодный северный ветер. Тысячи иголочек впились в и без того израненное тело Милова. Он брел спотыкаясь, но не издал и стона. Иногда падал, дергая при этом седло коня, на котором ехал Хази.
Черкес каждый раз начинал ругаться. Его все бесило. Татарин пропал с концами. Русского нашли, но придется делиться с теми, кто поймал беглеца. Еще и за одолженную лошадь придется заплатить. Он наливался яростью и не оглядывался на шатающуюся позади фигуру. Была бы его воля, угостил бы уруса нагайкой.
Есть предел человеческих сил. Наступил момент, когда Вася дальше идти уже не мог. Ноги отказали. Упал прямо на размокшую дорогу. Лошадь протащила его по грязи несколько метров. Только тогда на него обратили внимание.
Хази снова разразился ругательствами. Хуци сплюнул. Спрыгнул с коня. Помог Васе подняться и взгромоздил его поперек лошади, пристроив перед собой.
Тронулись. Васина голова бессильно моталась, ударяясь о коленку Хуци.
— Что ж вы за люди такие? — сердито спросил он горцев из аула Дзжи. — Должны будете!
Коста. Бююкдере-Стамбул, апрель 1838 года.
Судя по тому, что Дмитрий сразу заговорил с нами на турецком, друзья его уже предупредили о Бахадуре. Обнимаясь с ним, я улыбался. Думал о том, как, наверное, батюшка говорил Дмитрию о новом соратнике «нашего Косты». То, мол, мавру приведёт. А теперь –берберу-пирата! Никак не успокоится! И пират-то — безъязыкий, страшенный, ужасть! А с другой стороны, и хорошо, что такой. С таким по улицам ходить — безопасно. Все разбегаются!
Цикалиоти воспринял улыбку на свой счёт. Что, безусловно, по большей части так и было. Я был рад и счастлив видеть Горшка. Он совсем не изменился. Годы его не брали. Все такой же юнец, застенчивый всезнайка.
«Такими темпами, — думал я, — его не скоро начнут называть по имени-отчеству. Если, вообще, начнут!»
Дмитрий, меж тем, не давал вставить слова. Ну, и к этому я был привычен.
— Ух, ты! Ты уже – поручик! Всего за год! — восхищался он. — А я так и сижу в 14-ом классе!
Вздохнул. А я подумал: выходит, студент уже не студент, а коллежский регистратор. Но для меня он был и останется вечным юнкером. Так — звучит красиво!
— А твои шпионские дела с англичанами?
— А! — Цикалиоти отмахнулся. — Разве это дела⁈ Могли бы просто почтальоном обозвать! Бегаю иногда туда-сюда, бумажки передаю. Будто у себя в посольстве за столом перекладываю. Никакого размаха. А, стало быть, и толку… И славы.
Опять вздохнул.
«Совсем его замордовал Феликс Петрович! Не видит, что ли, что совсем закис наш студент⁈ Что ж не доверить чего посерьёзнее?»
— Ну, ну, Дмитрий. — я решил его поддержать. — Чего это ты? Заканчивай с тоской, взбодрись! Ты думаешь, что вся жизнь — стрельба и погони?
— А чего думать⁈ — Цикалиоти улыбнулся. — Я знаю. У меня друг есть, — хитро глянул на меня, — так он так и живёт! И грудь орденами богатеет!
«Это я зря записал его в вечные студенты! Он растёт, мужает, умнеет. Хотя с последним, казалось бы, куда ещё? Умнеет в смысле житейском!»
— Подловил, подловил! — признался я. — Значит, скучаешь по нашим приключениям?
— Ох, Коста! Не то слово — как! Прям, иногда так засвербит, хоть вой! Или стол разломай, выбрось все бумажки! Так хочется дела настоящего! Чтобы, как тогда с тобой! Чтобы был смысл, польза! Чтобы кровь бурлила! Да даже, черт с ним, чтобы страшно было! И бороться с этим страхом. Бояться — но делать! Идти вперёд! К цели!
— Понял, понял! — я остановил чересчур возбудившегося студента.
Задумался.
— Тебе Фонтон сказал о моей надобности?
— Ну, да, предупредил, – Дмитрий, которого я подстрелил на пике его проникновенной речи, опять сник, отвечал со вздохом. — Бумаги нужно выправить, чтобы в Адрианополь попасть. Дело ерундовое.
— Так я и не сомневался, что для тебя — плёвое. Я о другом. А как ты к тому отнесёшься, мил-человек (Фонтон, зараза! Вечно прилепится со своими присказками и прибаутками, словечками!), если я предложу тебе поехать со мной?
— Коста…! — Дмитрий в мгновение загорелся.
— Ты подумай, подумай. Это — совсем не прогулка. Дело опасное! Почти гарантированно дойдёт до стрельбы, — стращал я студента.
— Да, хоть… — студент запнулся в поиске какого-либо понятия посильнее, чем «стрельба», — каждый день будет перестрелка!
— Да, уж! Теперь вижу, что совсем ты тут закис и заржавел! – я рассмеялся. — Тады — ой! Но тут, Дмитрий, всё от тебя зависит! Тебе Феликса Петровича убедить нужно. На меня ссылайся. Да и я поговорю!
— Не слезу с него, пока не согласится! — загорелся Дмитрий.
«Вот уж не думаю, что прям таких усилий потребуется. Феликс Петрович понимает, что это — всего лишь рекогносцировка. Особых ужасов, что я описал студенту — не предвидится. Отпустит с чистой совестью. Он человек очень умный. И сам понимает, что Диме нужно встряхнуться!»
— Что ж — решено! — подытожил я наш разговор.
— Спасибо тебе, Коста! — студент не удержался, обнял меня.
Потом взглянул на Бахадура…
— А ты знаешь, что алжирские пираты…
А я всё ждал: когда же он оседлает конька своего любимого и заработает «энциклопедией»! Дождался! Дима посыпал фактами, интересными подробностями. Чертяка умел привлечь внимание! Бахадур сразу же навострил уши. Внимательно слушал. Качал головой. Цокал языком. Поневоле и я поддался. Дальше мы с алжирцем сами выступили студентами на лекции «профессора Горшка»!
Закончилась она на пороге Фонтоновского «лежбища», куда мы прибыли из Бююкдере. Пылавший дотоле решительностью студент сразу сник, не решаясь даже войти. Я хлопнул его по плечу.
— Не боись, Димон! — подбодрил. — Я буду рядом. Но убеждать, тут извини, будешь сам! Я такой грех на душу не возьму. Не пойду в разведку с человеком, в котором не уверен до конца! Мне нужно понимать, что тебе эта поездка — необходима!
Цикалиоти на Димона не обиделся. Внял моим наставлениям. Вошли.
— А! Явились, голубки! — приветствовал нас Феликс Петрович. — Как прошло?
— Как было обещано! — заверил я шефа.
— А ты чего здесь? — спросил Дмитрия. — Тебе же поручили проездными документами заняться для нашего бонвивана.
— Феликс Петрович! — заблеял было Цикалиоти.
Бросил взгляд на меня. Я вытаращил глаза, призывая его взять себя в руки, перестать мямлить. Студент собрался.
— Чего тебе? — сурово спросил шеф.
Мимо Фонтона не прошла эта короткая сценка. Я готов был поклясться, что он, спрашивая, еле скрыл улыбку и суровый тон напустил для виду.
— Прошу вас, — Дмитрий выпрямился, убрал дрожь в голосе, — разрешить мне сопровождать господина поручика в его поездке!
— Чтооооо? — гаркнул Фонтон.
Дмитрий был на грани падения в обморок. Но я-то видел, как шеф бросил короткий взгляд на меня. В его глазах плясали веселые чертики.
«Развлечься решил! — был я убеждён. — На вшивость проверяет студента. Просит подыграть!»
— Твоя идея, поручик? — гремел шеф.
— Никак нет! Дмитрий сам изъявил желание! Горит, так сказать, жаждой подвига во имя Отечества!
— Он на женщине пусть горит! — Фонтон незаметно показал мне кулак, призывая его не смешить. — А я тут без него, как без рук!
— Феликс Петрович, так это ненадолго, — Дмитрий покрылся пунцом после слов о его незаменимости. — А дела все в порядке. К англичанам еще не скоро. А дело Косты важное, ведь? Так лишняя пара рук и глаз… И греки… Там же одни греки в Адрианополе.
— Так, ведь не только важное, но и опасное? — Фонтон взглядом и проникновенным тоном выдал подлинный МХАТ. — А, если струсишь? Это же тебе не с бумагами шастать! Это, брат, дело страсть как страшное!
— Честью клянусь, не подведу. Не струшу, Феликс Петрович!
— Да?
— Да!
Фонтон «задумался».
— Ладно. Беги оформляй проездные. И на себя тоже!
— Феликс Петрович! — Дмитрий был готов броситься с обнимашками.
— Потом благодарить будешь. Когда вернёшься. И в глаза мне сможешь посмотреть без стыда и страха!
Эка Феликса «Качалова» понесло!
— Марш! Марш!
— Бахадуру проездные паспорта выправь! — только и успел я крикнуть ему в спину.
Дмитрий выбежал пулей. Едва дождавшись момента, когда затихли его шаги, мы с Фонтоном сложились пополам. Долго смеялись.
— Правильно вы решили, Феликс Петрович! — сказал я, утирая слёзы. — Это ему сейчас необходимо.
— Да, знаю, знаю, — вздохнул Фонтон. — Сам вижу, что совсем закис наш студент. Он после ваших эскапад с похищением, кровь-то распробовал. А с тех пор только кашкой и питается. Пусть развеется. Но ты, смотри, присматривай за ним. Парень умный. Нужен он мне.
— Феликс Петрович, начистоту?
— Ну, давай! — хмыкнул Фонтон.
— Если умный и нужен, что ж вы его мальчиком на побегушках? Да еще до сих пор в 14-ом ранге сидит?
— Так, мямля же! Ходит, страдает, а молчит! Это же ты его надоумил?
— Врать не буду. Я.
— А мне нужно, чтобы он сам!
— Поэтому сцену устроили?
— Ну, да. Честно говоря, думал, опять сорвётся. Не пойдёт до конца. Но ничего. Дрожал, но удержался. Голосом окреп. Так, глядишь, скоро из юнкеров в воины перешагнёт!
— То — верно!
— Ну, ладно! Ты чего дальше?
— Еще одна встреча нужна.
— С лавочником? С Тиграном?
— Феликс Петрович, — я вздохнул, — есть что-то на этом свете, чего вы не знаете?
— Есть! — усмехнулся Фонтон. — Твоя тайна! Но к Тиграну сейчас идти запрещаю. Хватит тебе гоголем разгуливать по Константинополю. Да еще с таким провожатым! Все! Ложитесь на дно. Отсыпайтесь. Отъедайтесь! Вернешься из Адрианополя, тогда и решим.
Я вздохнул.
— Не слышу! — сейчас Фонтон покинул сцену МХАТА и громыхал на полном серьёзе.
— Слушаюсь! — вытянулся я.
… Для поездки в Адрианополь требовалось выправить проездные документы — буюрулду. Чиновник-каймакам, выдававший паспорта, назначил нам в сопровождение двух жандармов. По-другому иностранцы сухим путем по Турции не передвигались. Наша поездка была оформлена официально. Ее цель — инспекция работы русского консульства в Адрианополе. Работы у него было много. Как объяснил мне Дмитрий, после последней войны возникло множество вопросов, связанных с судьбой греков и болгар, воевавших на стороне России. Их не должны были преследовать согласно пункт