— Гайдуки! — заорали жандармы. — Мы пропали!
— Гайдуки? — переспросил я, обращаясь к Димону. — Благородные разбойники?
Я тут же вспомнил детские фильмы, обычно югославского разлива, восхвалявшие их подвиги.
— Какие же они благородные⁈ — округлил глаза тоже побледневший студент. — Самые настоящие головорезы! Грабят, режут и убивают без разбора!
Эх! Вот тебе еще с одним теплым воспоминанием детства придется проститься! А все — великая сила кино! Недаром Владимир Ильич так напирал на его значимость. Что, что, а кино почище любого лекарства одурманит мозги. Мне даже немного взгрустнулось.
— Это я виноват! — Димон уже трясся и орал.
Турки тоже были не в счёт как бойцы. Также дрожали, как осиновые листы. А времени на все про все оставалось совсем ничего. Было очевидно, что толку от них не будет никакого.
— С лошадей! — приказал им. — Все прячемся за коляску.
Все мигом исполнили.
Я начал представление. С изяществом достал оба своих револьвера. Любовался ими. Заряжать не требовалось. У меня теперь всегда оружие под рукой и обязательно готовое к бою.
— И почему это ты виноват? — спросил студента.
— Убедил тебя остаться, смотреть борьбу. Так бы поехали и не нарвались на них.
— Ерунду не говори! — кинул я ему. — Все — предопределено. И эта встреча.
Взглянул на Бахадура. Тот уже достал все свои ножи. Радовался, как ребёнок.
«И то! Почитай уже год, как никого не убивал, а только в павлиньих нарядах ходил!»
— Как обычно? — спросил его.
— Да. Я слева, — подтвердил он.
— Хорошо. Теперь вы двое, — обратился я к дрожащим туркам. — Не высовывайтесь и охраняйте Бахадура! Чтобы никто к нему не подкрался. Клянусь Аллахом, если у него хоть волосок упадёт с головы, лично вас расстреляю.
Турок такой расклад устроил. Моя угроза — тоже не сахар. Но все лучше, чем гайдуки.
— Ты охраняешь меня! — приказал Димону. — Соберись! Я же тебя предупреждал, что это тебе не бумажки на столе перекладывать. Ты сам рвался.
— Да, — согласился студент. — Но почему ты так спокоен⁈ Их же намного больше!
— Ты думаешь, в Черкесии было по-другому? Наслаждайся! — рассмеялся я.
Гайдуки между тем были уже рядом. Следовало начинать. Я посмотрел на Бахадура. Он кивнул мне, указывая на то, что готов.
— Давай! — призвал он меня.
— Только после Вас! — вежливо улыбаясь, ответил я.
Бахадур рассмеялся. Но тут же принял свирепый вид. Собрался. Присмотрелся. Занес руку с ножом.
[1] У черкесов было несколько категорий дворян. Первородные дворяне были крупными феодалами. Вторая категория — это уздени не менее благородного происхождения, но имеющие меньше власти. Третья степень — это дворяне типа польской мелкой шляхты.
[2] В документах той эпохи как только не называли военного вождя черкесов. Хаджуко, Хаджуоко, Хавджуко. Мы предлагаем свой вариант расшифровки его имени. Тем более, что в русских документах встречается вариант «Мансур Хаджи-оглы». Сохранился его портрет работы Дж.С. Белла.
[3] Ни на Северном Кавказе, ни в Закавказье не признавали русские ассигнации. Все расчеты, награды и штрафы производились исключительно серебром или золотом. По этой причине русские офицеры имели всегда при себе полуимпериалы. Когда кабардинцы схватили Ф. Ф. Торнау, у него с собой было 20 полуимпериалов, которые присвоил Тамбиев.
[4] Те самые ножи, которые использовались черкесами в быту и заменяли вилку. В ножнах недорогих кинжалов делали специальное углубление, в котором размещались мини-ножны. Именно такой нож для мяса использовал Коста, когда клеймил своих врагов. Сталь на их изготовление шла обычного качества.
[5] Турецкая масляная борьба (или киркпинир) до сих пор популярна только в Турции. Несмотря на всеобщее увлечение спортом, мирового распространения не получила.
Глава 9
Вася. Аул Псышопэ на реке Вулан, апрель 1838 года.
Новый раб Эдыга Исмал-ока прожил самые странные и чудесные полмесяца в Черкесии. Если бы не ноги… Вернее, благодаря именно им. Кормили на убой, работой не нагружали, свободного времени — вагон. Кузнец, показав кузню, приказал неделю отлеживаться, а потом приходить ненадолго работать с мехами.
— Когда нормально стоять на ногах будешь, тогда и работать начнешь в полную силу, — так решил Исмал-ок.
«Другой бы спорил. А я не буду!» — ответил про себя Вася, изобразив крайнюю степень разочарования.
Вышло у него неуклюже. Кто же поверит, что молодой парень предпочтет горбатиться в кузнице, когда есть возможность проводить время в обществе прекрасной черкешенки?
Вот и Эдыг не поверил. Но ловить на вранье не стал. Сам когда-то был молодым.
Постоянной спутницей Васи стала Коченисса. Первую неделю, пока Вася отлеживался, она меняла ему компрессы и без устали читала Коран. Иногда наклонялась над ним и дула ему на голову. Откровенно говоря, Милов несколько иначе представлял себе их свидания.
— Зачем ты дуешь мне на голову? — не удержался он от вопроса. В своих фантазиях он додумался до некоего скрытого от него эротического контекста.
— Пытаюсь выдуть из твоего головы неправедные мысли, — ошарашила его девушка.
— У меня нет таких мыслей! — соврал он.
— Ты не понял. Я желаю, чтобы слово Аллаха утвердилось в твоей голове. Ведь я дую после того, как прочитаю тебе очередную суру. Быть может, злой дух, затуманивающий твой разум, тебя покинет.
— Ааа… Тогда понятно. Все правильно. Дуй дальше, — усмехнулся Вася.
— Издеваешься? — забеспокоилась Коченисса.
— Ну что ты!
Девушка очаровательно хмурилась, но своих попыток не прекращала.
Милов ей нравился. И она была полна решимости превратить его в правоверного мусульманина. И готова была терпеть сколько нужно. Даже людское злословие в ауле, от жителей которого не укрылись частые свидания двух молодых людей. Оно усилилось, когда Вася начал ковылять и уже сам навещал девушку в ее доме. Она жила вдвоем со вдовой теткой. Никто не возражал против пребывания Васи в частном помещении, где девушка занималась рукоделием.
— Хочет из русского мусульманина сделать. Коченисса прокладывает себе широкую дорогу в рай, — так неожиданно оценили сельчане их свидания.
Репутация девушки была так высока, что никто из них не подумал о ней дурно. Но болтать не перестали.
Между тем, возникшая симпатия давала свои плоды. Вася все чаще ловил на себе оценивающий взгляд черкешенки. Если Хан возбуждала фигура атлета, которую Милов накачал себе гирями, то Кочениссу таким не удивишь. В ее семье хлюпиков не было. Куда больше ее увлекали их разговоры, ведь они уже перешли от теологических вопросов к куда более прозаическим темам.
Девушка была от природы награждена острой наблюдательностью, трезвым взглядом на жизнь и любопытством, свойственном натурам, наделенным пытливым умом, а не легкомыслием. Ее вопросы всегда были точны и последовательны. Из объяснений Васи — порою довольно путанных из-за отсутствия информации об окружающем мире — она, несмотря на свою наивность, извлекала самую суть.
Например, они говорили о традициях христианского брака и принципах семейной жизни.
— Это очень правильно — иметь одну жену, — не прерывая ни на секунду своей работы на ткацком станке, призналась она, покусившись на святая святых — на мусульманскую полигамию. — Жене верить и не запирать в четырёх стенах — это хорошо. И споров между женами вы не знаете. Обид из-за детей нет. Хорошо.
Еще больше ее потрясли его рассказы о будущем. Верила им безоговорочно. Пообщавшись с Васей, она решила, что он — человек серьезного образования и широкого кругозора. Стало быть, ему подвластны некие сакральные знания, позволяющие видеть грядущее, заглянуть за горизонт и разглядеть мельчайшие детали. Вроде самобеглой арбы или огромной железной птицы. Или другой маленькой птички, послушной воле человеку и позволявшей ему смотреть ее глазами за тем, что происходит через много километров!
— Признайся, — как-то спросила она с хитрым выражением на лице, искусно вышивая серебряным галуном красные чувяки, — ты дворянского рода? Ты Василий, а не Ивась. Я понимаю разницу. Ты умеешь не только читать, но и писать?
— Я? Умею. Но с ошибками, — честно признался Вася.
— Я так и думала, — словно самой себе сказала Коченисса. — Зачем скрываешь свое происхождение? Таишься, чтобы большой выкуп за тебя не назначили твоей родне? Или бежал от всесильных врагов, чтобы укрыться в горах? Не бойся. Сюда русским хода нет.
— Как же нет, если они вам выход к морю перекрыли?
Коченисса помрачнела. Трагедия, случившаяся летом прошлого года, когда русские заняли устье Вулана, еще жила в сердцах многих. Прибрежные аулы были истреблены. Их жители бежали в горы. Многие погибли, включая совсем молодых.
Войска генерала Вельяминова с боями прошли через долину Пшады, неся смерть и разрушение. В устье реки Пшада, где ранее был невольничий рынок и стоянка турецких контрабандистов, заложили небольшое Новотроицкое укрепление. Далее русские батальоны Тенгинского, Новагинского, Кабардинского егерьского полков при поддержке черноморских пластунов двинулись вдоль побережья, отбиваясь от толп черкесов. Более всего доставалось арьергарду. Добравшись до Вулана, навели переправу и на господствующей возвышенности между реками Вулан и Тешебс заложили земляное укрепление. Действовали второпях, ибо к концу сентября ожидалось прибытие Государя с наследником и смотр войскам в Геленджике. Покончив с работами и оставив в форте две роты тенгинцев, выступили обратно. Разъяренные шапсуги и натухайцы, стекавшиеся к морю со всех окрестных аулов, пытались атаковать, но успеха не достигли. Единороги своей картечью, а мушкетеры и карабинеры — штыками навели знатного шороху. Счет убитых и раненных черкесов шел на сотни.
— Когда же твои соплеменники успокоятся? Зачем они строят крепости на нашей земле? — спросила она Васю.
— Кем считают себя мужчины народа адыгэ и кем — русских? — по-еврейски ответил Милов.