Девушка вздохнула.
— Они считают себя волками, а русских — баранами, которых стоит стричь.
— Вот ты и ответила на свой вопрос. Быть может, многие русские подобны баранам. Но у них есть многочисленные сторожевые собаки, наученные драться с волками. Вам не победить.
— Ты умный, Василий, — грустно сказала она.
Они сидели в саду дома тетки Кочениссы, наслаждаясь весенним солнышком. Шел последний день Васиного «больничного». Назавтра его ждал полноценный рабочий день. Он решился на легкую шалость. Попытался обнять девушку, чтобы проверить границы дозволенного.
Девушка вздрогнула. Бросила свое шитье. Оттолкнула его руку. С несвойственной ей робостью прошептала:
— Харам! Станешь моим мужем, все будет твое. А теперь ничего не позволю!
Она вскочила и унеслась в дом. Вася застыл истуканом.
«Что это было?» — ошарашенно подумал он.
Коста. Адрианополь, апрель 1838 года.
Я начал стрелять. Через пару мгновений полетели ножи Бахадура. Первый наш удар с близкой дистанции оказался настолько же плодотворным, насколько разбойники и не поняли сразу масштаба потерь. А как тут можно осознать, если за пару секунд четверо грохнулись с лошадей в дорожную пыль⁈ И вставать не собирались. Те, кто заметил, в растерянности осадили лошадей. Двое, которые орали по инерции и уже пульнули в нашем направлении, ничего не осознали. За что и поплатились. Тут бравурный поход разбойников встал на паузу. Я подумал, что они похожи на Гору. В том смысле, что совершенно уверовали в своё превосходство. Привыкли, что при их виде все сразу лапки кверху и никакого сопротивления. А потому тактически оказались полными идиотами. Вот теперь и кружились на лошадях, не зная, что предпринять. Отступили на десяток метров, выходя из зоны поражения револьвера и ножей, подсчитывая первые потери. Половины отряда — как ни бывало.
Я оглянулся на студента. Тот продолжал дрожать.
«Надо его как-то заставить перешагнуть через страх. Или сейчас, или уже никогда. Либо станет мужчиной, либо будет с бумажками в обнимку всю жизнь»
— Сколько ни смотрю на то, как Бахадур ножи метает, — я говорил спокойно, отстреливая последний патрон в первом револьвере, — не могу привыкнуть! Каждый раз восхищаюсь! Нет, ну согласись, какое искусство! Перезаряди-ка мой револьвер!
— Дда! — выдавил студент.
Гайдуки, наконец, стали приходить в себя. У них и вожак объявился. Бородатый русоволосый здоровяк в такой рванине, что и стамбульский нищий побрезговал бы его нарядом. Начал приказывать. Все спешились, залегли.
«Ну, хоть что-то в плане тактики», – усмехнулся я.
— Эй, турки! — заорал бородач. — Хватит палить! Просто сдайтесь. Только ограбим и лошадей заберём. Вас не тронем. Клянусь, в живых оставим.
— А теперь послушай меня! — крикнул я в ответ. — Ты всем вяжешь руки. Все сдаётесь. Тогда больше никого не убьём. И, да! Лошадей ваших заберём. Очень нам нужны!
Гайдуки завыли, подражая волкам.
«Щенки, супротив черкесов — вы, дети малые! Стали палить в белый свет, как в копеечку».
— Ожидаемо! — усмехнулся я. — Придурки!
— Зачем же так? — удивился Дмитрий.
— Помнишь финальный бой богатырей? — студент кивнул. — Бахадур прав. Сила без ума — пшик! Тот Коренастый заставил Гору нервничать, потерять рассудок от злости. И взял его голыми руками. Так и эти разбойники сейчас. Только злостью и кипят. И ничего не соображают! Так, что: ванна — глыбокая, будем брать! Бум, бум!
Я пару раз пальнул под «бум, бум». Снял одного высунувшегося.
Прошло минут пять. Бородач стал думать.
— О! — воскликнул я, заметив его тактическую «хитрость».
— Что? — встрепенулся Дмитрий.
— Окружить решили. Растут на глазах.
Посмотрел на Бахадура. Указал ему на троицу, которая стала забирать влево.
— Вижу! — успокоил он меня.
— Постреляйте в том направлении, — предложил я туркам. — Чтобы не особо наглели.
Турки разрядили свои ружья в «обходчиков», заставив их прижаться к земле.
— Вы какие-то неправильные турки! — крикнул нам бородач.
— А мы не турки, болван! Мы греки!
— Коста, Коста! — позвал меня студент.
Двое с нашей стороны уже были на достаточно близком расстоянии.
«Теперь!» — подумал я.
— Перезарядил? — спросил трусишку. — Следи за ними. Не дай нас подстрелить.
— Хорошо, — выдохнул студент.
Я наклонил голову, изобразил полное погружение в перезарядку второго револьвера. Конечно, следил за разбойниками. Воспитание молодежи — воспитанием! Но жить-то — хотца! Не было никакой гарантии, что Цикалиоти найдет в себе силы и выстрелит. Я уже не говорю, что убьёт человека.
Один из разбойников, уверовавший в то, что, либо мы его не заметили, либо у нас с боеприпасами — швах, чуть приподнял голову, начал нахально целиться.
Бахадур это заметил. Уже поднял руку. Я шикнул на него. Глазами показал себе за спину. Алжирец все понял. Но руку не опустил.
«Мать твою, Димон! — я напрягся, и направил револьвер в сторону разбойника. — Давай уже!»
За спиной у меня раздался грохот выстрела.
То ли от страха, то ли Дмитрий был врождённым снайпером, но его пуля вошла аккурат по центру лба незадачливого гайдука. Пол черепушки в районе темени, практически, вышибло! И мозги — врассыпную! Эпичненько вышло!
Я оглянулся на студента с вытянутым от удивления лицом. Цикалиоти было не до моего восторга. Он, не отрываясь, смотрел на дело своих рук. Потом согнулся пополам. Его вырвало. Я протянул ему воду.
— Спасибо! Спас! — улыбнулся ему.
Студент покачал головой, схватил фляжку с водой. Сделал глоток, прополоскал рот, выплюнул. Потом полил воду себе на голову.
— Порядок? – спросил его.
— Не то, чтобы очень! — студент нашёл в себе силы улыбнуться. — Терпимо.
— Хорошо. Успокаивайся. Дыши глубоко. Дальше мы сами!
Я обернулся к Бахадуру.
— Пойдём? — спросил.
— Давно пора! — «проворчал» он и добавил, явно преувеличивая. — Сколько можно в пыли валяться⁈
Дальше сработали очень быстро. Выскочили из-за коляски. Бегом, под углом, бросились вперед в разных направлениях. Эффект неожиданности сыграл свою роль. И беспрерывные выстрелы, и ножи-молнии также не дали гайдукам опомниться. Последнее, более-менее боевое действие предпринял главарь-бородач. Но только он поднял руку с пистолетом, как тут же взвыл, выронив его. Нож Бахадура вошёл ему в предплечье. Оставшиеся невредимыми трое его последних соратника, тут же подняли руки вверх, сдавшись на милость победителям. То бишь — нам!
Дальше разобрались быстро. Приказал туркам эту четверку связать. Собрать все ножи великого мастера Бахадура, вытереть их и вернуть кудеснику. Позвал кучера, спрятавшегося в кустах в метрах ста от побоища. Тот, испуганно таращась на гору трупов, приблизился к коляске.
— Мы доберемся сами. Из вас, доблестный конвой, такая же охрана, как из нашего Димы — пехлеван-богатырь. Один остается сторожить пленных, другой скачет вызывать местное начальство. Ферштейн⁈
Жандармы хмуро кивнули. Потом сообразили, что их ждет награда. Дружно закивали и заспорили, кому остаться, а кому — ехать.
Студент молчал. Продолжал переживать.
— Ты тоже так…? — спросил он меня.
— Конечно! — ответил я, чуть соврав, чтобы успокоить его окончательно. — И похлеще тебя рвало! А как иначе? Это же человек! Какой-никакой, хоть тысячу раз подлец и гнида! И потом. Не убей ты его, сейчас бы мои мозги подбирал!
— Да, так! — согласился Дмитрий-воин.
Его лицо, наконец, ожило в робкой улыбке. Я хлопнул его по плечу.
— И никак по-другому! Задали перцу арнаутам! — вдруг раздухарился бывший юнкер.
— Арнаутам? — не на шутку удивился я, припомнив словечко, которым окрестили крымские татары моих любимых балаклавцев, отчего они бесились.
— Ну, да! Так еще прозывают разбойников-гайдуков.
Еще один пазл встал на место. Выходит, не албанцами называли татары греков, а просто бандитами. Враки! Балаклавцы есть лучшие и преданнейшие солдаты Государя Императора! И уж точно смелее турок. В пыли валяться при виде гайдуков не будут!
… Нужный нам город лежал на берегу реки Мерич посреди широкой плоской равнины. Цикалиоти мне все уши прожужжал про то, какие прекрасные шелковичные и виноградные сады окружают Адрианополь. Но со стороны, с которой мы подъезжали к городу, я увидел мраморный лес — колонны и столбы, увенчанные каменными тюрбанами и прочими восточными головными уборами. Мусульманское кладбище, а не тутовые деревья и виноградная лоза встретили нас у крепостных стен с пробитой в них аркой въездных ворот. Вдалеке болгарин в синей чалме и темной куртке пахал свое поле.
— В сельской местности живут одни болгары, — пояснил мне Дмитрий. — Зато сам город — преимущественно греческий.
— Можно ли доверять местным грекам? — спросил я, настраиваясь на деловой лад.
— Сложно сказать. С момента, когда русские войска покинули город, прошло почти десять лет. Открытые симпатизанты России постарались получить наши паспорта и покинуть город. Оставшиеся или скрывают свои чувства, или не имеют ничего против султанского правления.
Я уже знал, что во время греческого восстания и русско-турецкой войны здесь творились страшные дела. Погромы и убийства греков потрясли древнюю столицу Фракии. История умалчивала лишь об одном: как ответили свои мучителям уцелевшие, когда город сдался войскам Дибича? Ведь русская армия обрушилась на Адрианополь столь внезапно, столь стремительно спустилась в страшный зной с Балканских гор, что город никто не успел покинуть. Гарнизон позорно разбежался. Растерянные горожане раскрыли ворота. Боя не случилось. Крепостные стены не пострадали. Они не хранили следы пуль и картечи, в отличие от бастионов Варны, в которой я побывал со Спенсером два года назад.
Город императора Адриана мне приглянулся. Обилие мечетей его не портило. Отсутствие мостовой могло создать проблему горожанам в дождливый период, но я иллюзий не строил. Насмотрелся уже на состояние городских дорог и в Тифлисе, и в Центральной России. Все было в духе времени. А Адрианополь дышал стариной, и это было прекрасно. Его древние мосты через полноводный Мерич были восхитительны. Сады и тополя с кипарисами, соперничая высотой с минаретами, давали много тени и радовали глаз весенней зеленью. Розовые и темно-красные, голубые и коричневые дома образовывали подчас прелестные уголки, если не замечать, что местами город имел вид неопрятный и бедный. По цвету домов можно было безошибочно определить, какой национальности их владельцы. У турок, например, в чести были красные.