Кавказцы были настроены крайне решительно. С этим сложно было спорить. Но что же было делать русскому мужику, влетевшему по полной программе? В голову ничего не приходило. Вася застонал. Скрючился в углу, завалив себя надранной с крыши соломой и лохмотьями, обнаруженными в брошенном пленителем свертке. Забылся в тревожном лихорадочном сне.
… За ним пришли на третий день. Вася лежал в углу сарая, не в силах пошевелить даже пальцем. Он окончательно окоченел. Измучился от жажды и голода.
Вошедшие держали в руках толстую ржавую цепь. Ее обмотали вокруг шеи Милова, замкнув каким-то нереальным допотопным амбарным замком. Свободный конец цепи просунули в небольшое отверстие в стене. Наверное, закрепили где-то во дворе.
Горец, «гордый птиц», радостно скалясь, начал брить Васе голову. Содрал с него всю одежду. Даже нательный позолоченный крестик забрал. Закончив, удовлетворенно похлопал Васю по плечу.
— Надевай! — кавказец ткнул пальцем в лохмотья.
Вася, плавая в полубессознательном состоянии, оставался безучастным. Ни на что не реагировал. Даже на весело занявшийся огонь в очаге, который развел горец. Лишь миска с кашей, которую ему бросили в ноги, заставила его очнуться. К миске прилагалась искусно вырезанная из самшита ложка. Стремление к выживанию настолько прочно укоренилось в человеческой породе, что Вася отбросил колебания и принялся за еду, поднося ко рту дрожащей рукой саму жизнь.
— Был бы ты девкой, Ивась, отдали бы тебя под присмотр женщин! Но ты мужчина с бородой и усами, который родился не рабом. И только железо способно тебя приструнить! Я уважаю тебя и твой бойцовый дух, гяур. Но не усложняй свое положение, — объяснял Васе его новый хозяин.
Горец что-то втолковывал, скалясь щербатым ртом. Вася не нуждался в переводе. Ему было очевидно: все проделанные манипуляции — бритье, цепь, обноски — означали, что он превратился из свободного человека в раба.
Коста. ЮБК. Рождество — 1838.
Попрощались с Розенами. Уселись в коляску с «персидским падишахом». Тюрбан небесного цвета из дорогущей газовой ткани с огромным пером был хорош!
— Ну, теперь про его подвиги подробнее! — обратился к жене. — Что за юбки он не пропускал?
— Все! — рубанула Тамара.
История была проста. Бахадур, воспользовавшись своим служебным положением, встал на «преступный» путь мздоимства. Весьма своеобразного. Так как к нему широкой рекой потянулись все дамы из круга баронессы, наивно полагая, что он сможет замолвить за них словечко (!), он, ни секунды не раздумывая, принялся их «топтать». Подобно единственному петуху в большом курятнике. (Строго говоря, петухом он и выглядел из-за причуд кутюрье-баронессы). И делал это с таким размахом, что вскоре среди обманутых мужей стал подниматься справедливый ропот, грозивший перейти в реальное «восстание» с непредсказуемыми последствиями. Тамара уже опасалась не только за его жизнь, но и за свою. Так что отъезд в Крым оказался, как нельзя, кстати.
Её рассказ часто прерывался моим смехом. К неудовольствию царицы. Надеявшаяся получить от меня полную поддержку, она не ожидала, что подвиги Бахадура, наоборот, развеселят меня и вызовут естественное чувство мужской солидарности.
— Все вы мужчины одним миром мазаны! — махнула рукой моя грузинка.
— Любовь моя! Я думаю, что Бахадур делал это не только из-за мужских привычек.
— А что еще тут может быть причиной? — возмутилась Тамара.
— Месть, — пожал я плечами. — Тонкая изощренная месть.
Тамара задумалась.
— За то, что баронесса выставляла его в таком виде?
— Ну, да. Ты разве так не считаешь?
— Может быть…
В общем, я сам не был уверен в своей версии. Совсем. Но хотел прикрыть своего верного друга и ослабить гнев грузинки. Вроде, получилось.
— И потом, — я продолжил. — Зная его, я уверен, что он, как и всякий восточный человек, не только в таком виде воспользовался своим положением. Наверняка же, были какие-то щедрые подарки. Вполне возможно, просто — деньги! Нет? Бахадур?
Алжирец, услышав перевод, расплылся в широкой улыбке. Кивнул. Потом неожиданно для меня, достал сбоку красивый ящик. Передал мне, по обыкновению, коснувшись руками сердца.
— Подарок? Мне?
Бахадур кивнул.
— Открывай! — улыбнулась Тамара.
Я открыл. О, Господи! Моя прелесть! Револьвер! Пара к моему. На замену тому, который я отдал Маршанию в обмен на свободу алжирца.
— Бахадур! — я не находил слов. — Это! Это! Спасибо!
Я обнял алжирца. Он был доволен.
— Вот черт! – вздохнул. — А я же ничего вам не купил в подарок. С этой беготней!
— То, что ты живой и вернулся, лучший подарок, любимый, — ответила моя мудрая жена.
Я уж был готов в очередной раз задохнуться от счастья. Но Тамара меня опередила.
— Но в Москве ты исправишь эту оплошность с подарками! — рассмеялась лиса.
— Ох! — я притворно вздохнул.
— Да, да, да! — Тамара была безжалостна. — Теперь рассказывай: почему тебя вызывает Император?
Оставшийся час я рассказал Тамаре про свои приключения. Как всегда, опуская жестокие подробности. То, что, скорее всего, мне светит очередная награда, Тому порадовало.
— Это очень хорошо!
— Да.
— Коста, любимый. Это хорошо не потому, что очередная награда. Нам нужно что-то решать. Как дальше жить? Где? На что? Мы не голодаем, конечно. И не будем голодать. Но…
Я задумался. Моя грузинка, как всегда, указала на самую важную проблему. Бегать в горах и получать награды — дело мужское, заслуживающее уважения и восторга. Но святая обязанность каждого мужчины, прежде всего, заключается в том, чтобы обеспечить достойное существование для своей семьи. Так меня учили дед и отец.
— Но об этом мы подумаем завтра! — вдруг высказалась Тамара словами такой же бестии, как и она, вытащив меня из тяжелых раздумий.
Я уставился на неё.
— Что? — Тамара удивилась.
Я молчал. В голове пронеслась мысль, что, может быть, Скарлетт — реинкарнация Тамары? Потом тут же мысль была признана идиотской. Скарлетт — выдуманный персонаж, а моя Тамара — вот она, сидит напротив, ждёт ответа.
— Коста?
Вместо ответа я поцеловал жену.
— Ты права. Подумаем об этом завтра. Сегодня будем веселиться!
…Попросил кучера остановиться метров за сто до таверны. Очень хотелось сделать настоящий сюрприз семье. Неожиданный!
Пошли к таверне.
— Странно, — удивилась Тамара.
— Тихо? — догадался я.
— Да. Очень. Они точно здесь справляют?
Упс! Я заволновался. А что, если все сейчас в Балаклаве? Нет, не может быть. Не могут они оставить все хозяйство на такие праздники. Когда гостей у княгини Голицыной, наверняка, навалом. Но почему гостевые домики стоят пустыми⁈
Открылся вид на таверну. Мы вздохнули с облегчением. Свет в окнах горел. Я заметил, как Тамара вдруг заволновалась. Выпрямила спинку. Собралась.
— Волнуешься?
— Конечно! — призналась жена.
— Зря.
— Нет, не зря. А вдруг…
— Не может быть никаких вдруг, — отрезал я. — Такая девушка, как ты, не может не понравиться!
Тамара расслабилась.
Подошли к дверям. Я остановился.
— Что? — недоумевала Тамара.
— Сейчас.
Подошёл к окну. Заглянул.
Вся семья была в сборе. Я застыл. Смотрел. Сдерживал слёзы. Я очень по ним соскучился.
Ваня, по обыкновению, разливал свои водки по рюмкам. Варвара — ворчала. Эльбида, обняв Яниса, кормила его с ложечки, целуя в макушку после каждой съеденной порции. Сальти весело шумел, кажется, подначивая Умута. Неожиданно к столу подошли Миша и Микри. Миша нёс громадное блюдо с бараниной. Следуя указаниям своей маленькой госпожи, поставил блюдо в центр стола. Все ликовали.
И только Мария, моя сестра, выглядела потерянной. Улыбалась через силу. Явно нервничала. Отвечала невпопад. Все время оглядывалась на дверь.
«Она чувствует! — догадался я. — Ждёт меня и чувствует! Сестра!»
Мария перевела взгляд от двери на окно. Наверное, не понимала до конца: точно ли это я смотрю сейчас на неё? Или её просто привиделось, потому что она все время думает про меня, ждёт, и хочет, чтобы я сейчас оказался за этим столом рядом со всей семьёй?
Вскрикнула так, что перепугала всех. Потом вскочила и побежала к дверям. Все, ничего не понимая, бросились за ней.
Я оторвался от окна. Подошёл к своим. Стал на шаг впереди.
— Готовьтесь! — предупредил. — Сейчас нас снесет греко-турецкая волна!
Дверь распахнулась. Сестра вначале застыла на пороге. Все-таки боялась, что ей показалось. Увидев меня, выдохнула. Губы задрожали.
— Братик мой! — бросилась ко мне.
Уже рыдала, всхлипывая, как ребёнок.
— Я знала, знала… — больше ничего вымолвить не могла.
Обещанной волны не последовало. Вся семья застыла, вылетев наружу вслед за Марией. Плач Марии и её детский лепет были настолько пронзительны, что все понимали: не нужно мешать. Пусть брат и сестра до конца переживут встречу. Так мы и стояли в полной тишине, обнявшись. Эльбида, Варвара и Микри тоже плакали. Мужчины улыбались.
Наконец, Мария оторвалась от меня. Вытерла мои слёзы. Утирая свои, посмотрела на Тамару.
— Ой! — выдохнула. — Тамара?
Я кивнул.
Мария бросилась теперь к ней.
— Здравствуйте! — Тамара только и успела произнести, после чего чуть не задохнулась в крепких объятиях сестры.
— Здравствуй, здравствуй! Добро пожаловать в семью! Какая же ты красивая!
Мария с гордостью обернулась ко всем.
— А? — спросила не без хвастовства.
Все, как ни странно, уже не обращали на меня внимания. Разглядывали Тамару. Жена смутилась.
— Ай-яй-яй! — Эльбида покачала головой. — Теперь все понятно. Если бы мы нашли даже тысячу Афродит, не помогло бы. Молодец, Коста! Такую жену взял!
После чего волна нас, наконец, снесла. Женщины все бросились к Тамаре. Мужчины ко мне. Бахадур, персидский шах, улыбаясь, скромно стоял в стороне.
…Мои мечты о трёх бочках вина почти сбылись. Никогда прежде, ни в прошлой своей жизни, ни в этой я не переживал подобной веселой и пьяной вечеринки. Все смешалось в сплошном потоке беспрерывных тостов, разговоров, смеха. Мы с Тамарой, сменяя друг друга, поочередно отвечали на тысячи вопросов. Вот уж когда можно было позавидовать Бахадуру. Он сейчас сидел рядом с Умутом, слушая перевод. К слову, алжирец тоже получил свою порцию восторгов и восхищения. Никого не удивил его наряд. Никто не испугался его вида. Всем было достаточно того, что я сказал о нем, как о нашем ближайшем друге и спасителе. Венцом его принятия в семью стало заявление Варвары.