Подковырнул! И — вуаля! Бриллианты радостно мне «мигнули». В моих руках оказалась знакомая табакерка. Та самая. Которую крутил в пальцах Сефер-бей во дворце Эмин-паши. Подарок султана! Он перекочевал в мой карман. Плашка была возвращена на место. Улыбаясь, вышел. Бахадур по моей сияющей физиономии понял, что все сладилось. Кивнул.
— Пойдём, план разработаем, как будем брать гада! — сказал я, предъявив товарищу находку.
— На хрена план⁈ — удивился алжирец, показал на ногу и на свой нож. Типа метну туда — клиент готов.
— Ээээ, нет! — я не согласился. — Эта табакерка пока еще ничего не доказывает. Боцман — а кто еще? — плюнет нам в лицо и скажет, что нашёл. Или что Сефер-бей, наверное, сам припрятал и второпях забыл. И что тогда? И как вообще доказать, что она принадлежала черкесу? Слово против слова!
— Тогда еще одну ногу проткну! — пожал плечами кровожадный пират, поигрывая ножом. — Потом руки. Пока не признается.
— Да ну тебя! Тебе лишь бы ножами потыкать! — спорить дальше не хотел. — Нет! План!
— Хочешь поиграться? — усмехнулся Бахадур. — Воля твоя!
[1] Раевский не обманул адмирала Лазарева. На морских офицеров пролился дождик из орденов за туапсинскую викторию. Но бог — не Ерошка, видит немножко. Дорогую цену заплатил Черноморский флот буквально через две недели. Об этом в следующей книге.
[2] Это не авторский вымысел. В то время, когда Россию сотрясали картофельные бунты, солдаты на Кавказе охотно готовили себе блюда из картофеля. Вероятно, толкли в манерках отварную картошку, смешивая ее с обжаренным салом или солониной.
[3] В данном случае пространство между двумя палубами для размещения личного состава корабля.
Глава 22
Вася. Укрепление Вельяминовское, 30 мая 1838 года.
Лагерь постепенно втягивался в бивуачную жизнь. В однообразную и томительную. По распорядку. С ежедневными нарядами на работу. С ночными секретами на удобных тропинках, ведущих к лагерю из леса. И с ночными же перестрелками. Горцы малыми партиями подкрадывались в темноте к засекам и стреляли на огонь в офицерских палатках или в кружки у костров. Выстрелы эти были большей частью безвредными, но производившими тревогу в лагере. Впрочем, виновниками ночных алармов часто оказывались… бабочки. Переливчатый свет от этих светлячков принимали за сигналы горцев и открывали по ним ружейную пальбу по всей линии.
В одно из дежурств, после пробития зари, Вася с Никифором залегли в кустах. Зорко следили за густой зеленкой, буйно разросшейся вдоль берега Туапсе. Послышался топот, сдавленные крики и странное шипение. Поблизости от секрета на землю упала стрела. «Индейцы, блин!» — подумал Милов и чуть не нажал на спусковой крючок. Прямо на него выскочили два оборванца. В них он безошибочно узнал рабов. Сбежали от горцев, воодушевлённые появлением русского укрепления на берегу моря. Один зажимал окровавленное плечо.
Милов знаком показал Никифору, чтоб не стрелял. Старый солдат сразу все понял.
— Сюдой бёгте! — негромко крикнул беглецам.
Кавказские пленники рванули на крик. Попадали рядом с солдатами. Вася, недолго думая, выстрелил в направлении, откуда они прибежали. Потянул за кольцо штык из портупейного ремня. Но все обошлось. Горцы отступили.
— Кто такие? — грозно вопросил Никифор.
— Полоняники! — ответил за обоих тяжело дышавший раненый.
Его товарищ с ошалевшими глазами вжимался в землю и помалкивал.
— Что с плечом? — спросил Вася, перезаряжая ружье.
— Стрела! Выдернул, но болит зараза.
— Да, у тебя, братишка, наконечник в ране остался, — со знанием дела молвил Никифор. — Вредная штука, доложу я вам. Под Анапой насмотрелся. Черкес кизиловое древко туго обтягивает на клею корой от черешневого дерева, чтоб от теплой крови оклейка отстала и копьецо в ране осталось. Айда до лекаря. Операцию трэба делать.
Милов с Никифором проводили беглецов до засеки, за которой залегла основная цепь. Боевое охранение стерегло солдат-дровосеков, которым приказали свести весь лес и кусты вокруг будущей крепости на два пушечных выстрела. Жаркие майские солнечные лучи принялись уже сушить открывшуюся сырую почву. От нее тянуло каким-то болотным духом. Неприятно пахло прелью.
— От сиих миазмов, говорит наш лекарь, проистекают огненные лихорадки, кои потребно лечить кровопусканием, — на голубом глазу уверил Васю Никифор.
Они шли вместе с беглецами в лагерь, получив указание от унтера сопроводить беглых к командиру роты.
— Малярия, что ли? Чушь несусветная! Лихорадку вызывают комары, а лечить ее нужно хинином!
— Много ты понимаешь! Скажешь тоже: комары… Чтоб ты знал. На Кубанском кордоне москита этого, вреднючего, видимо-невидимо. Если в секрет отправят, с ума сойти можно. Трубочку-то не закуришь! Искусают тебя всего с ног до головы, пока в болоте в камышах сидишь. Но лихоманка не пристает. Говорю же: миазмы!
Вася спорить не стал. Чай, и сам не профессор. Ему было абсолютно ясно, что в прибрежном кавказском климате, при той скученности людей на небольшом пятачке, медленно, но верно превращавшимся в грязную и мокрую глиняную яму, от болезней не спастись. Придёт осень, и люди в гарнизоне начнут помирать как мухи. Страшную цену платит Россия за то, чтобы в будущем неблагодарные потомки могли приезжать на кавказское побережье, чтобы загорать и купаться.
«Кстати, о купании. Морские ванны мне точно не помешали бы», — подумал Милов отстраненно.
Солдаты с полоняниками миновали растущие на глазах земляные валы. Поверх насыпи устраивали ружейные амбразуры, обкладывая их сырым сырцовым кирпичом. Мокрая глина на насыпи еще держалась, но недалек был тот день, когда сильные дожди размоют бруствер. Или скрытые пока от глаз родники подточат укрепление изнутри. Когда отрывали котлованы под будущие землянки, несколько таких родников уже обнаружили.
Чавкая в грязи и с трудом выдирая сапоги из илисто-глиняного плена, добрались до командирской палатки. Ковырять такую жижу тяжеленным недоразумением под названием солдатская лопата — то еще удовольствие. Вася, как мог, старался откосить от работ с шанцевым инструментом. Проще детским совочком копать — толку выйдет больше.
После столь счастливого штурма возвышенностей у Туапсе офицеры расслабились. Больше времени проводили в лагере, чем на засеках. Жаловались на скуку бивуачной жизни. На то, что нет фуражировок, а, стало быть, и боевки. Лошадей было мало. Их кормили прессованным сеном, доставленным пароходами. И выходить из лагеря на покосы не имело никакого смысла.
— Новые перебежчики? — догадался ротный командир поручик Цеге-фон-Мантейфель. — Что слышно у горцев?
— Бывший солдат Кабардинского полка Матвей Лазаренко! — доложился раненый. — Захвачен в плен восемь лет назад. Не имел возможности раньше бежать. Как услышал про десант, тут же подбил товарища и был таков.
— А этот молчун? Кто такой?
— Товарищ мой, Вашбродь! Он немного не в себе. Его крепко бил хозяин. Отойдет!
— Что слышно у горцев?
— Лютуют! Многих потеряли. И грозятся всякого, кто с русскими в сношение войдет, наказать. Сожгут усадьбу или убьют, коли поймают. Выставили секреты, чтобы никого не пропускать к крепости. Вот только мы проскочили! — с неподдельной радостью похвастал беглец.
— Вашбродь! — обратился Милов к поручику. — Разрешите обратиться?
— Валяй!
— Дозвольте к морю сходить искупаться!
— В холодную воду полезешь⁈ — изумился ротный. — И плавать умеешь?
— Так точно!
— Ха! Хочу посмотреть на сей концерт! Пойдем вместе. Никифор! Присмотри пока за беглецами. К лекарю их своди. Пущай полечит.
Ротный, помнивший Васю еще по Михайловскому укреплению, посматривал на него с интересом. Занятный парень. Не знаешь, что от него ждать. Что еще придумает?
Вышли к морю по уже протоптанной широкой тропе. Еще недавно Вася с товарищами карабкался здесь, помогая себе штыком. Ныне весь пляж под крутым берегом был заставлен бочками и штабелями строительного леса. На рейде болтался пароход «Язон», бриг «Фемистокол», тендеры и купеческие суда. Всего 13 кораблей. Несчастливое число. Шлюпки сновали туда-сюда, доставляя на берег новые грузы. Азовцы ладили себе новый блокгауз из отесанных брусьев. Свои ладьи они затянули повыше кабестаном на песок.
Милов без стеснений разделся догола и бросился в воду, как ребенок, впервые попавший на море. Лишь от визга удержался. Поднял кучу брызг. Погреб уверенно саженками в сторону кораблей.
— Ваш молодец? — спросил ротного полковой священник тенгинского пехотного полка отец Григорий Романовский.
— Мой, — отозвался Цеге-фон-Мантейфель. — Погода-то какая! Завтра последний день весны!
Невдомек было беседовавшим, что тучи собирались над русской армией и флотом на Кавказе. Взбешенные появлением за апрель-май двух новых крепостей на побережье, горцы набирались мужеством. Им был нужен вождь. Убыхский князь Хаджи Исмаил Догомуко Берзег поднимал на войну всех черкесов побережья. Он, прославивший свое имя набегами на Грузию и знавший названия всех деревень Имеретии, поклялся сражаться с урусами до конца. Но его час еще не пришел.
Первый удар Кавказскому отдельному корпусу и Черноморскому флоту нанесла природа Северного Кавказа. Мгла надвигалась от горизонта.
Коста. Черное море-Севастополь, май-июнь 1838 года.
План, придуманный мной, Тамарин любимчик воспринял спокойно, что меня несколько задело. Мне-то казалось, что он очень изящный. И гарантирующий стопроцентный успех! Я гордился своей задумкой. А Бахадур лишь скривился, считая такое изящество и такую навороченность делом пустым и излишним. Но, конечно, согласился всё исполнить, как я наметил.
По моему выдающемуся (иначе про себя его не называл) плану, я в течение оставшегося до ночи дня должен был предъявить взору Рахимки табакерку в своих руках. Просто буду вертеть её с индифферентным выражением лица. Мол, погулять вышел, табачку нюхнуть. Это должно было стать наживкой, которую, я был уверен, боцман обязательно проглотит. Также был уверен, что в открытую не нападет. Но и оставить все без каких-либо действий уже не сможет. Когда поймёт, что капитану я не нажаловался, что его никто к стенке не прижимает, решит, что либо я ее просто присвоил, либо у меня есть ещё более коварный план. В любом случае, он с момента, когда увидит табакерку в моих руках, будет понимать, что меня оставлять в живых нельзя. Я становился для него проблемой! А, как известно, нет человека — нет и проблемы. Далее я предоставлю ему шанс исполнить свой чёрный замысел. Выйду ночью на палубу. Идеальный для него вариант. Он не сможет не проглотить и эту наживку! Тут у меня было два варианта развития событий.