Фабзавкомы в Октябрьских событиях
1. Миф о «штабах революции»
Тему участия фабзавкомов в Октябрьском перевороте неизученной не назовёшь. Но её освещение постепенно сужалось, пока не свелось к нескольким сюжетам – пусть и важным, но не охватывающим всего её многообразия1. Во-первых, прежняя историография повышенное внимание уделяла процессу большевизации фабзавкомов. Во-вторых, в центре находилось отношение фабзавкомов к подготовке большевистской партией вооружённого восстания. При этом советские историки в качестве источников, по их мнению отражавших «боевой настрой» рабочих масс, преимущественно привлекали многочисленные резолюции конференций, региональных советов и производственных объединений фабрично-заводских комитетов, а также самих фабзавкомов, принимавшиеся непосредственно накануне Октября.
На определённом этапе развития исторической науки внимательный учёт отмеченных двух факторов был вполне достаточен. Но сегодня безусловность подходов прежних лет вызывает большие сомнения уже в силу того, что многие, «неудобные», проблемы, связанные с участием органов рабочего самоуправления в событиях Октября 1917 г., оказывались вне поля зрения историков. К их числу относился, например, сюжет, затрагиваемый в воспоминаниях Г. Орджоникидзе о его визите в Разлив к скрывавшемуся там вождю. В разговоре с ним Ленин якобы поделился своими соображениями по поводу обстановки, сложившейся в стране после июльского кризиса. Меньшевистские Советы, утверждал Ленин, дискредитировали себя, – они могли взять власть без особого труда, но не сделали этого. Теперь считать их органами власти невозможно: власть у них отнята. По его оценкам, власть теперь можно было взять только путём вооружённого восстания. «Восстание будет не позже сентября – октября. Нам надо перенести центр тяжести на фабзавкомы. Органами восстания должны стать фабзавкомы»2, – так выглядела ленинская позиция в изложении Орджоникидзе3.
Эпизод, приводимый Орджоникидзе, конечно, с событиями октября 1917 г. напрямую не связан, – как известно, развитие революции уже в августе пошло по другому руслу. Но он, тем не менее, позволяет максимально заострить интересующую нас проблему: могли или нет, при известных условиях, большевики переориентироваться на фабзавкомы уже не как на метафорические, а как на реальные штабы вооружённого восстания? А это, в свою очередь, выводит нас на более широкую проблему зрелости рабочего производственного самоуправления и его политического веса в тот момент, когда вопрос о власти ещё не был закрыт и его решение зависело от того, какая из сторон располагала реальной силой.
Вопреки вроде бы очевидному, переориентация фабзавкомов в том плане, как об этом говорил Орджоникидзе, свидетельствовала бы не о зрелости, а наоборот, о зачаточном состоянии рабочего представительства. Как известно, к быстрому приспособлению к меняющимся условиям способны либо очень развитые, почти совершенные системы, либо, наоборот, наиболее примитивные. Говорить о совершенстве фабзавкомовского движения, когда оно в тот момент времени даже в самых элементарных своих проявлениях охватывало лишь четверть предприятий, понятно, не приходится. И если бы из органов борьбы за «рабочую конституцию» на отдельных предприятиях фабзавкомы бы вдруг превратились в органы борьбы, образно говоря, за уже настоящую политическую «конституцию» в общенациональном масштабе, это свидетельствовало бы лишь о неразвитости, недифференцированности и примитивности системы рабочего самоуправления.
Чтобы по-новому оценить участие фабзавкомов в Октябрьских событиях в контексте этой более общей проблематики, прежних подходов, о которых шла речь выше, недостаточно. Вопрос о месте и роли рабочего представительства в этот переломный момент всей революции видится нам как последовательное решение комплекса более частных вопросов.
1) Прежде всего, представляется важным разобраться: учитывая доктрину большевиков и настроения в среде их сторонников, возможен ли был отказ от поддержки Советов и переориентация на фабзавкомы?
2) Далее, с точки зрения анализа органов рабочего представительства как системы, необходимо выяснить, насколько она была однородна, что стояло за процессом большевизации и протекали ли эти процессы синхронно на всех уровнях структуры?
3) Наконец, с точки зрения институционного анализа, представляется полезным посмотреть на фабзавкомы как на особые организации революционного времени и задаться вопросом, как их специфика могла проявиться в период борьбы за власть. После этого уже можно будет вести осмысленный разговор о конкретном участии фабзавкомов в перевороте и результатах для них этого участия, а также об институционной зрелости фабзавкомовского движения.
Для ответа на первый из обозначенных нами подвопросов придётся несколько расширить круг источников, используемых для анализа большевистской доктрины. В частности, интересную информацию содержат документы, отражающие позицию левых коммунистов. Изучение творчества левых коммунистов в прошлом велось преимущественно по их официальным заявлениям, известным по открытым источникам4. Вместе с тем публичная позиция левых не всегда и не вполне совпадала с тем, за что ратовали они на самом деле, оставаясь в кругу своих единомышленников.
Так, лидер московских левых Н. Бухарин в партийных изданиях называл Советы такой формой диктатуры пролетариата, которая была единственно возможной и желательной для России, учитывая её особенности5. В партийных кругах он считался чуть ли не образцовым парламентарием, о чём говорил, в частности, член фракции большевиков в Моссовете Обух: «Со вступлением тт. Бухарина, Бубнова и Ломова фракция в смысле парламентском организована великолепно»6. С трибуны Моссовета Бухарин провозглашал желательность перехода власти к Советам7. Между тем противоречивость отношения левых к Советам видна из выступления Н. Бухарина на заседании МК РСДРП (б) 21 июня, проходившем сразу же после июньского кризиса, который Бухариным был воспринят столь же эмоционально, как и июльский кризис Лениным. Бухарин откровенно заявлял: «Если у нас есть шансы для вооружённого восстания, можно пойти против Советов, за которыми идёт большинство». Выступавшие после него Смидович, Ольминский и Усиевич не высказали ничего, что шло бы вразрез с этим заявлением Бухарина. Наоборот, они горячо рассуждали о необходимости революционности в действиях, тем самым поощряя радикализм своего вожака8. Подчеркнём, что это было за две недели до июльских событий и за месяц до возможных переговоров в Разливе Ленина и Орджоникидзе.
С другой стороны, встречные настроения усиливались и в рабочей среде. Комментируя «Уроки Октября» Троцкого, В. И. Старцев делится важными наблюдениями: сопоставив резолюции солдатских и рабочих митингов, видно, что солдаты поддерживали власть Советов, но не партии, тогда как рабочие, напротив, чаще в своих резолюциях настаивали на передаче власти большевикам, выражали полное доверие им9. Не лишним будет вспомнить и то, что уже в марте представители некоторых московских фабзавкомов готовы были отказать Моссовету в доверии из-за его тактики проволочек с введением 8-часового рабочего дня. Таким образом, в предоктябрьские дни партийный радикализм смыкался с радикализмом, нараставшим в рабочей среде10.
В этом смысле по-новому может восприниматься и проводившаяся с 17 по 22 октября, то есть в самый канун большевистского переворота, I Всероссийская конференция фабрично-заводских комитетов11. Если принять во внимание тот факт, что возможные сроки начала восстания в планах большевистского руководства колебались с 20 по 26 октября и примерно в тех же числах планировался съезд Советов, а также чрезвычайный съезд большевистской партии, то можно предположить, что конференция могла стать как бы запасным вариантом для большевиков в случае неудачи на съезде Советов. В пользу допустимости такой версии говорит и тот тон, который звучал в докладах Л. Троцкого и Л. Каменева, от имени руководства партии излагавших позицию большевиков по текущему моменту12.
Но не стоит забывать, что левые коммунисты составляли особую, в определённом смысле даже маргинальную группу внутри большевизма. Их потенциал мог реализоваться только в случае формирования определённых условий в обществе. Из политических же партий последовательно отстаивали необходимость переориентации революции с Советов на фабзавкомы даже после Октября только некоторые группы анархистов13, но и их можно назвать маргиналами в среде левых14.
Вместе с тем понятно, что сама по себя переориентация даже более широких групп «революционной демократии» с Советов на фабзавкомы ничего не давала, если к такой переориентации оказались не готовы сами фабзавкомы как органы рабочего самоуправления. Это и объясняет важность второго подвопроса, поставленного нами, и вытекающей из него задачи более детально проанализировать шедшие процессы внутри фабзавкомовского движения. И здесь картина оказывается иной, чем представляется это обычно.
В прежней историографии считалось правильным воспринимать органы рабочего представительства как некую единую, внутренне недифференцированную данность. Но это мало отражало действительное положение вещей – к октябрю 1917 г. фабзавкомовское движение уже прошло несколько этапов. В нём разворачивались важные организационные процессы, формировались свои «верхи» и свои «низы». Во всём ли их позиция совпадала?
Отвечая на этот вопрос, следует признать, что взгляды Старцева на доминирующие накануне Октября настроения в рабочем классе нуждаются в некоторой корректировке. Известные на сегодняшний день материалы конференций и других руководящих органов фабзавкомовского движения действительно свидетельствуют о значительной степени их политизации и большевизации накануне и во время переворота. Так, резолюция уже упомянутой I Всероссийской конференции фабзавкомов провозглашала, что «спасение революции» заключается «в переходе власти в руки Советов»15. Решение это отражало настроения большинства региональных центров фабзавкомовского движения в стране. Пробольшевистскую резолюцию принимает проходившая с 18 по 26 сентября 1917 г. конференция заводских и промысловых комиссий Баку16. II конференция фабзавкомов Москвы, состоявшаяся 12-17 октября, высказалась за переход власти в руки Советов, причём в такой формулировке, которая не оставляет сомнений в том, что большинство делегатов в этом видело возможность обеспечить чисто физическое выживание рабочих17. Такие же мотивы звучали и в резолюции от 15 октября текстильщиков Москвы18. Один из наиболее примечательных в плане изучения большевизации средних и верхних этажей фабзавкомовского движения документов был принят в начале сентября 1917 г. конференцией фабзавкомов промышленных предприятий Астрахани – в него был дословно включён текст резолюции VI съезда РСДРП (б) «Об экономическом положении» в той ее части, в которой шла речь о рабочем контроле19.
Представляется, что в конкретных условиях осени 1917 г., когда происходит обострение политической борьбы, усиление большевистского влияния на руководящие органы фабзавкомовского движения приобретало решающее значение. На их поддержку большевики могли опереться в решающие часы борьбы за власть. Однако, если спуститься ниже, на уровень предприятий, ситуация окажется несколько иной. Бесспорно, симпатии к большевистской партии и надежды, связанные с лозунгом перехода всей полноты власти к Советам, были широко распространены и здесь. В частности, в своей резолюции рабочие Мастерских тяжёлой и осадной артиллерии, расположенных в Благуше-Лефортовском районе Москвы, не просто поддержали, а потребовали «от Советов, чтобы они уже теперь приступили к действию», и заявили, что поддержат Советы «всеми имеющимися» в их распоряжении силами20. А в распоряжении Мастяжарта находилось до 1000 вооружённых рабочих и около 60-ти отремонтированных орудий. Три дня спустя, 18 октября 1917 г., созвучное этому решение принимают рабочие завода Михельсона. На своём общезаводском собрании они заявили, что спасение «полуразложивгиегося государства» видят только в установлении твёрдой власти в лице Советов21. Или, уже в разгар событий, 25 октября, резолюцию с поддержкой питерских рабочих и с требованием перехода всей полноты власти в руки Советов принимают на заводском митинге 500 рабочих известной своей революционностью Рябовской мануфактуры22.
Но так было далеко не везде. В прежней историографии вопрос об окончательной победе большевиков в фабзавкомовском движении не был решен окончательно. Дискуссия, однако, велась о том (как это видно на примере работ, посвящённым фабзавкомам Московского промышленного региона и Москвы), какой из летних месяцев 1917 г. следует считать переломным в отношении окончательного перехода фабзавкомовского движения на сторону большевиков23. Но о какой окончательной победе большевиков могла идти речь, если часть органов рабочего самоуправления даже на таких крупных предприятиях, как Прохоровская мануфактура, Трубочный завод, «Айваз», переходят под их контроль только осенью?
Обобщающих работ на этот предмет так и не появилось, но если суммировать имеющиеся данные, то получится, что даже в крупнейших центрах фабзавкомовского движения в конце октября оставались, что называется, солидные «резервы» для дальнейшей большевизации24. На Украине, к примеру, около трети рабочих работало на предприятиях, где фабзавкомы не были большевизированы25, 16% рабочих крупнейших петроградских заводов также не шло за большевиками26, причём на мелких, особенно текстильных, предприятиях столицы ситуация была ещё более неприятной для большевиков27. Даже на I Всероссийской конференции фабзавкомов, несмотря на то что её подготовка и ход контролировалась большевиками, около V делегатов оказались их оппонентами28. Очевидно, новые массовые источники и методы их обработки могут дать и дадут ещё более красноречивые результаты. Особых сенсаций ждать, разумеется, не приходится: оценка большевистского влияния в рабочей среде как преобладающего вряд ли окажется поколебленной, но многие противоречия, которые вскоре после Октября проявятся в рабочем движении, зарождаются и существуют уже осенью 1917 г. Выявить их и распознать их природу – важная задача исторической науки ближайшего будущего.
Более того, уже сейчас можно предположить, в каком направлении могут идти эти уточнения. Как и в некоторых других случаях, в тот момент симптомы новых настроений проявятся, прежде всего, в психологии женщин-рабочих. О чём идёт речь? На состоявшемся 15 октября 1917 г. I Общегородском митинге работниц Москвы была принята во многом типичная для того времени резолюция с требованием перехода власти к Советам. Как сообщал в отчёте корреспондент большевистской газеты, «митинг закончился пением Интернационала»29. Но что важно, несмотря на широкие пропагандистские мероприятия, предпринятые Комиссией по агитации и пропаганде среди работниц при МК РСДРП (б), в нём приняло участие немногим более 600 человек. И это было правилом. Петроградским большевикам пришлось даже выпустить специальную листовку, в которой отмечалось, что большая часть женщин-работ-ниц на приглашение принять участие в митинге «только и знает отнекиваться: куда там митинг! Когда на уме покупка сахара, когда мыла вторую неделю не достать, когда на завтра обеда не из чего варить!»30.
Очевидно, в предстоящих исследованиях уточнению подлежат позиции и других слоёв русского пролетариата: молодёжи, кадровых рабочих, представителей разных профессий (особый интерес вызывает позиция печатников и железнодорожников). В том числе важно рассмотреть влияние этих и прочих групп пролетариата на деятельность органов рабочего представительства. Что же касается отмеченной на примере женщин-работниц тенденции к «остыванию» революционных «страстей», то она к октябрю 1917 г. успела проявиться чуть ли не повсеместно, что было подмечено уже современниками и крайне тревожило, по понятным соображениям, лидеров большевизма. Ленину пришлось даже выступить с официальным разъяснением своей позиции по этому поводу. Он уверял, что в рабочей среде приходится иметь дело не с кризисом революции, а с кризисом доверия к мирным способам её обострения31. Возможно это и так, но неужели Ленин не понимал, что, возникнув, кризисные явления могут распространиться и на все стороны психологии масс, в том числе и на их готовность к массовым вооружённым выступлениям?
Словом, говорить о единообразии в созревании условий большевистской революции на разных уровнях иерархии органов производственного самоуправления не приходится. Наиболее быстро и полно процессы большевизации охватывали верхние и средние этажи фабзавкомовского движения. На конкретных предприятиях темпы и формы большевизации могли быть самими различными, а сама большевизация низовых органов производственного самоуправления могла приобретать самые разноплановые очертания. Такая «структурная рыхлость», впрочем, не позволяет говорить о неготовности производственного самоуправления к масштабным переменам в жизни страны, но очевидно, что для деятельного руководства предстоящим взятием власти было целесообразней опираться на более мобильные органы, органы, имеющие статус не экономических, а политических объединений рабочего класса -то есть на Советы, как на практике повсеместно и происходило.
Суммируя высказанные соображения по первым двум вопросам (о вероятности переориентации большевиков с Советов на фабзавкомы как на «штабы восстания», а также о готовности к подобного рода переориентации самих фабзавкомов) приходится признать несколько важных моментов. Процессы большевизации не были мифом, хотя протекали гораздо более неоднозначно, нежели пыталась это представить советская историография, но перенос в политической борьбе акцентов с Советов на заводские и фабричные комитеты означал бы неминуемую маргинализацию большевиков, постепенное разрушение их как партии, претендующей на государственную власть в силу своей общенациональной значимости. Сами фабзавкомы также не стремились сыграть чужую для них роль. На определение их позиции в Октябрьские дни решающее значение оказывали не столько процессы большевизации, крайне неравномерные и противоречивые, сколько процессы внутреннего развития, о которых подробно говорилось в предшествующих главах. Несмотря на то что развитие фабзавкомов было далеко до завершения, но специфика их как органов, связанных преимущественно с поддержанием и налаживанием производства, успела проявиться в полной мере: к осени 1917 г. фабрично-заводские комитеты уже сложились как низовые органы производственного самоуправления трудовых коллективов.
Тем самым любой, самый тщательный и беспристрастный анализ фабричных и заводских рабочих комитетов покажет, что никакими «штабами революции» они не были и не могли быть. Об этом свидетельствует как структура фабзавкомов, так и предшествующая их деятельность на различных этапах революции. В определённом смысле, признавая важную роль рабочего представительства в целом в 1917-1918 гг., можно согласиться с мнением руководителей ЦС ФЗК Петрограда, позже писавших, что «фабзавкомы и их объединения … являлись организующими и снабжающими центрами и базами» для передовых частей наступающей революционной армии. Единственным замечанием к сформулированной столь жёстко позиции будет то, что, вопреки убеждению лидеров фабзавкомовского движения, отнюдь не фабзавкомы занимались общей мобилизацией и организацией сил на левом фланге, а сама большевистская партия. А что касается «снабжающих центров» – то с этим не поспоришь, утверждение совершенно справедливое. Только вот подобные «центры» являются отнюдь не «штабами», а «интендантскими отрядами», в лучшем случае – «тыловыми гарнизонами»32. Фабзавкомы как особые органы рабочего самоуправления в большей мере тяготели к борьбе за интересы рабочих в области экономики. Политическую же сферу они готовы были уступить другим рабочим организациям.
2. Фабзавкомы и переход власти в руки Советов
Более подробно следует остановиться на третьем из поставленных выше подвопросов. Итак, если фабзавкомы не превратились и не стремились превратиться в своеобразные штабы восстания, в чём же в таком случае проявилось их реальное участие в установлении новой революционной власти в октябре 1917 года? Кампания по принятию деклараций, наказов и постановлений с требованием передачи власти Советам, о которой было сказано чуть выше, безусловно, сыграла свою пропагандистскую и мобилизующую роль: голос низовых комитетов и особенно их руководящих центров не мог не воздействовать на общий политический климат. Но слова остаются словами. Они влияют на изменения в настроение масс, но мало эффективны против штыков и государственных канцелярий. Несколько видных деятелей рабочего вдижения, в 1917 г. возглавлявших ЦС ФЗК, среди которых П. Н. Амосов, Н. К. Дербышев, М. Н. Животов, Н. А. Скрыпник, С. Г. Уралов, В. Я. Чубарь и др., в подготовленном ими после революции сборнике документов «Октябрьская революция и фабзавкомы» в силу отмеченного обстоятельства совершенно справедливо пытались сосредоточить своё внимание на практической стороне вопроса. Ключевой мыслью содержащихся в книге комментариев является утверждение, что в октябрьские дни 1917 г. фабзавкомы вовсе не ограничивались «только политическими резолюциями и посылкой своих представителей на всевозможные политические собрания», они последовательно и активно действовали33.
Развивая свою концепцию фабзавкомов как «штабов революции», бывшие лидеры ЦС ФЗК в третьем томе подготовленного ими издания документов по истории фабзавкомовского движения доказывали, что одним из важнейших направлений деятельности рабочих комитетов в период Октябрьских событий становится организация и руководство деятельностью Красной гвардии34. Роль фабзавкомов в создании и материальной поддержке рабочей милиции – Красной гвардии бесспорна и о ней уже упоминалось в нашем исследовании. На некоторых петроградских предприятиях непосредственно накануне вооружённого восстания фабзавкомы принимали решения активизировать запись рабочих в отряды
Красной гвардии, содействовать красногвардейским отрядам материально. Так, заводским комитетом «Арсенала Петра Великого» 24 октября 1917 г. была одобрена резолюция, в которой говорилось о решимости рабочих повысить боевую готовность заводской Красной гвардии. В резолюции звучал призыв записывать «в Красную гвардию … более энергичных и не останавливающихся ни перед какой крайностью, более надёжных [рабочих], если даже и потребуется пустить в ход оружие». В другом протоколе заводского комитета за тот же день воля рабочих сформулирована не менее категорично: «Постановили: Красную гвардию поставить в боевую готовность. Организовать контрразведку. Телефоны городские разъединить, за исключением телефона заводского комитета»35.
Всемерную поддержку Красной гвардии фабзавкомы, а также их руководящие органы оказывали и после перехода власти к большевистскому Совнаркому. В сборнике «Октябрьская революция и фабзавкомы» приводится очень любопытный случай, показывающий ту решимость, с которым ЦС ФЗК поддерживал усилия большевистской власти по организации отпора вооружённой контрреволюции. В период похода на революционный Петроград карательного корпуса Краснова-Керенского у нового руководства страны возникла потребность в организации работ по созданию линий укреплений на подступах к столице. Но на военных складах не оказалось нужного инструмента, прежде всего лопат, а может быть, в суматохе из-за недостатка опыта на склады просто забыли заглянуть. Обеспечение выступающих на фронт войск инвентарём было возложено на ЦС ФЗК. Лопаты были обнаружены на лопаточном заводе Шпингеля, но владелец отказался предоставить их отрядам Красной гвардии. И тогда ЦС ФЗК, со свойственной ему решимостью, совместно с местным заводским комитетом просто реквизировали всю имевшуюся на заводе готовую продукцию – у владельца было изъято несколько тысяч лопат36.
Вместе с тем, подобно самим фабрично-заводским комитетам, Красная гвардия к октябрю 1917 г. успела проявить свою специфику, сложиться в качестве вполне самостоятельной ветви рабочего движения. Не только фабзавкомы, в некоторых случаях даже Советы, сама большевистская партия не могли контролировать и направлять отдельные красногвардейские формирования. Другое дело, что Красная гвардия развивалась по общим для всех рабочих организаций революционного времени законам, и вступавшие в неё рабочие были настроены бескомпромиссно на переход власти в руки Советов, это укрепляло сотрудничество и союзнические отношения между различными ветвями рабочего движения. Отказываясь от мифотворчества постреволюционного времени, приходится признать, что, вопреки позиции отдельных советских авторов, основная деятельность фабзавкомов в дни, когда вопрос о власти стоял особенно остро, не могла далеко выходить за рамки будничной практики органов, связанной с решением производственных задач. Именно эта сторона и является определяющей для понимания их роли в октябре 1917 г., именно она и должна находиться в центре внимания историков в первую очередь. Можно не сомневаться, что такой нетривиальный подход уже сам по себе позволит исследователю увидеть много нового и, на первый взгляд, необычного.
Так, если мы посмотрим на происходящее в столице не с точки зрения баталий в центре города, а с точки зрения продолжавшейся повседневной жизни в рабочих кварталах, то здесь в момент перехода власти к Советам, то есть во вторник 24 и в среду 25 октября, на фабриках и заводах, как правило, жизнь шла своим чередом. Образно говоря, царил почти полный «штиль», и только изредка набегавшая «рябь» выдавала бушующую совсем неподалёку «бурю». Работа на питерских заводах и фабриках не прекращалась (хотя вечером 24-го на целом ряде предприятий и состоялись организованные большевиками митинги), о чём в те дни и сообщала кадетская «Речь»37. Соответственно вели себя и рабочие комитеты. Известные на сегодняшний день материалы позволяют говорить, что каких-либо важных корректив в исполняемых ими функциях или организационной структуре в эти дни не происходило. В частности, в протоколах фабзавкомов мы сталкиваемся со всё той же хозяйственной рутиной, которая лежала в основе деятельности органов производственного самоуправления рабочих и до, и после интересующих нас событий.
К примеру, на Адмиралтейском судостроительном заводе с 21 по 26 октября были рассмотрены следующие вопросы: о результатах общего собрания мастеровых и служащих завода, о помещении для центральной расценочной комиссии, об экстренных ремонтных работах на крейсере «Аврора», об открытии рабочего клуба и приглашении священника, о поездке за тканями и обувью, о доплатах через примирительную камеру, об отпуске автомобилей по требованию комиссаров заводской милиции, о ночном дежурстве членов комитета для связи с рабочими организациями, о вопросах внутренней дисциплины.
То же самое можно видеть на Сестрорецком оружейном заводе. Здесь на заседаниях завкома с 24 по 26 октября обсуждались вопросы: о выдаче аванса; о порядке выдачи средств в ствольной мастерской; о добавочных деньгах комитета кузнечной мастерской; о конференции завкомов Адмиралтейского ведомства; о заявлении некоторых товарищей о неправильном увольнении; о нормах противопожарной безопасности; о заявлении комиссара об уплате милиции до 1 ноября; о пенсии и сокращении производства, о поступлении на завод мастеровых и рабочих. Таким образом, непосредственно с борьбой за власть, развернувшейся в те дни в городе, были связаны только два вопроса, обсуждённых завкомом судостроительного завода: вопрос о ночном дежурстве и о разрешении милиции пользоваться транспортом. Но оба эти вопроса убедительно свидетельствуют, что непосредственно в вооружённом восстании низовые органы рабочего самоуправления завода сами по себе не участвовали38.
Не менее примечателен протокол заседания комитета 1-й электрической станции ОЭО 1886 г. от 25 октября. От Военно-революционного комитета на станцию, как на объект повышенной важности, был откомандирован комиссар. После обсуждения комитет принял следующий текст обращения к рабочим: «В ночь на 25 октября Военно-революционный комитет назначил на электрическую] станцию комиссара, которому поручили поддерживать непрерывную работу станции. Так как правильным ходом станции озабочен и сам заводской комитет, то мы призываем всех товарищей рабочих и служащих всемерно содействовать непрерывной работе станции и в случае попыток нарушить правильный ход работ противодействовать этому всеми силами». На этом же заседании был обсуждён вопрос о том, возложить ли комитету задачу охраны станции на себя в целом или избрать специальное лицо. Решено было «всему комитету быть ответственным за охрану станции»39.
Перед нами типичная ситуация тех дней без идеологических напластований. Заводской комитет признаёт ВРК постольку, поскольку совпадают их цели, но не по установлению власти, а по сохранению производства. Что же касается вопроса об охране, то он тоже позволяет сделать интересные предположения: в силу стратегического значения станции, она могла быть вовлечена в вооружённую борьбу и без воли её коллектива. С целью минимизировать возможные результаты завком и принимает ряд мер, но не по организации восстания, а по организации самообороны.
С точки зрения необходимости отказа от прежних идеологических штампов, нуждаются в дополнительном анализе и широко известные, часто упоминаемые мероприятия, предпринятые 24-25 октября завкомом Патронного завода. Им на нужды ПВРК были переданы имеющиеся на заводе боеприпасы, за что в советской историографии завод был очень примечательно назван «подлинным революционным складом боеприпасов»40. Но, во-первых, эти решения перемежались с обычной хозяйственной деятельностью, во-вторых, вряд ли именно передача завкомом 34 ящиков с патронами Военно-революционному комитету решила исход вооружённого восстания, в-третьих, снабжение революционных сил продукцией завода вполне вписывается в те усилия, которые фабзавкомы предпринимали для поиска новых заказчиков и потребителей. Вряд ли члены завкома Патронного завода совсем не думали о том, что, снабжая ВРК патронами, они закрепляют свой приоритет как поставщика Красной гвардии на тот случай, если столкновения примут затяжной характер, хотя вполне можно предположить, что конкретно в тот момент, 24 октября, этот мотив не был определяющим.
Помимо петроградского, в те дни разворачивались и другие сценарии перехода власти к Советам. Своей спецификой отличались события в Центральной части страны. В ЦПР развитие органов рабочего самоуправления в плане массовости опережало столичное, хотя в плане зрелости и уступало ему. Важной особенностью региона стали широкомасштабные забастовки (вне зависимости от того, сопровождались они или нет вооружёнными столкновениями). Наиболее отчётливо специфика региона в период Октябрьского переворота проявилась в Иваново-Кинешемской промышленной области, где переход власти к Советам был логическим продолжением целой череды массовых стачек, будораживших район начиная с сентября 1917 г., и где рабочее движение развивалось на базе «не самых передовых», с точки зрения прежней историографии, групп рабочего класса. Переломной в плане борьбы за власть стала здесь октябрьская стачка текстильщиков – самой многочисленной группы промышленных рабочих края, хотя и началась, и развивалась она как преимущественно экономическая (об этом событии речь велась выше).
На течении стачки самым непосредственным образом отразились октябрьские события в Петрограде и Москве. Вечером 25 октября сообщения о них поступают в Иваново-Вознесенский Совет, проводивший в те минуты своё заседание. По решению депутатов Совета в городе немедленно был установлен вооружённый контроль над почтой и телеграфом, реквизированы средства передвижения. Попытка местного отделения Викжеля взять под сомнение происходившее в столицах поддержки не получила. Уже 26 октября на базе рабочих организаций и стачечных комитетов в Шуе был образован ревком, во главе которого стал М. В. Фрунзе. Ревком Шуи не только контролировал ситуацию в городе, но и послал помощь рабочим Москвы41. Но в самом Иваново-Кинешемском крае крупных военных столкновений не наблюдалось.
Таким образом, несмотря на то что перед нами две принципиально различные формы перехода власти в руки Советов (условно назовём одну из них «петроградской», для неё характерно массированное использование Красной гвардии\ и другая – «иваново-вознесенская» – мирная, ненасильственная, фактически легальная), мы чётко можем проследить общее в участии фабзавкомов в перевороте. Прежде всего, сами они в большинстве случаев не являлись органами вооружённого восстания. Если дело и доходило до оружия, то в основном фабзавкомами оно использовалось для локальной, оборонительной деятельности. Фабрично-заводские комитеты и в дни переворота продолжали заниматься своими производственными и бытовыми вопросами, в проведении более глобальных мероприятий, связанных с общими направлениями борьбы, в том числе непосредственного участия в вооружённых столкновениях и общем стратегическом руководстве действиями по захвату власти они участия не принимали42.
Петроградская и иваново-вознесенская схемы перехода власти в руки рабочих организаций, конечно, не исчерпывают всего многообразия возможных действий сторон в тот переломный момент в других городах. Они представляют собой как бы два полюса по степени участия и влияния различных пролетарских организаций, между которыми условно можно расположить другие сценарии перехода власти в руки большевиков и их союзников. К примеру, события в Смоленске и Москве, хотя отличались затяжным характером и вооружённым противостоянием, но в целом имели немало общих черт не только с событиями в столице, но и с событиями в Иваново-Вознесенске.
Так, в Москве, несмотря на то что переход власти здесь был обеспечен Красной гвардией и солдатами гарнизона, свою роль также сыграла начатая по призыву Московского ВРК с утра 28 октября 1917 г. грандиозная стачка43. Вместе с тем и в Москве, так же как и в Иваново-Вознесенске, стачка воспринималась как мера чрезвычайная. Существенный интерес в свете обсуждаемой нами проблемы представляет обсуждение ситуации в городе, состоявшееся на заседании Московского совета профессиональных союзов 26 октября 1917 г. Один из поднимавшихся на нём вопросов, как обозначено в протоколе, был посвящён «совместной приостановке экономических забастовок». Выступавший по этому вопросу представитель металлистов М. И. Томский отметил: «[Военно]-револ[юционный] комитет призвал к забастовке. Но ведь не все должны бастовать, так как тогда пройдёт страшная заминка жизни»44. Предложение, сделанное Томским и одобренное остальными участниками заседания, наглядно иллюстрирует, чем же занимались рядовые организации рабочего контроля в период наиболее напряжённых столкновений во второй столице. Это были прежде всего вопросы, связанные с продовольственным снабжением, а также с поддержанием общественно важных производств45.
Современному читателю приводимые наблюдения могут показаться почти не различимыми на фоне глобального катаклизма, в тот момент переживаемого страной. Может возникнуть соблазн вообще отказать фабзавкомам в какой-либо значимой роли в развернувшейся в конце октября – начале ноября драме. Но такой вывод, если он вдруг у кого-то возникнет, окажется поверхностным. Состояние экономики в конечном счёте всегда является решающим фактором в развитии политической канвы событий. Тем более в условиях тяжелейшего кризиса, который переживала страна осенью 1917 г., вопросы поддержания производства становятся решающими. Рабочими, которые были втянуты в бешенный водоворот событий, могли двигать самые разные устремления от совершенно романтических до абсолютно эгоистических – в конечном итоге это нивелировалось. Главное, что важнейшим направлением деятельности фабзавкомов продолжала оставаться забота о поддержании работ на конкретных фабриках и заводах46. Даже в Москве и в Иваново-Вознесенске, где, в отличие от Петрограда, на время приходилось останавливать заводы и фабрики, как мы видели, поддержание производства всё равно оставалось в центре внимания фабрично-заводских комитетов, и соответствующие шаги по возобновлению работ принимались незамедлительно по завершению всеобщих политических стачек.
В этом смысле вовсе неслучайной и очень показательной представляется та однозначная перемена позиции фабзавкомов (и всех пролетарских организаций вообще) к государственной власти и проведению забастовок, произошедшая сразу же после победы вооружённого восстания 25-26 октября 1917 г. и прихода к власти большевиков. Как отмечали в комментариях к третьему тому документального сборника «Октябрьская революция и фабзавкомы» его составители: «На другой же день после Октябрьской победы мы сразу замечаем резкую перемену в отношении фабзавкомов как к органам власти, так и к самому производству на заводах». Составители отмечали, что если прежде органы рабочего самоуправления пребывали в резкой оппозиции к Временному правительству, то теперь, после взятия власти Советами, фабзавкомы буквально «со следующего дня переходят почти повсюду, за редкими исключениями, на позицию всякой поддержки и всякого содействия новому правительству, с одной стороны, и, с другой, прилагают максимальные усилия в деле восстановления производства на каждом отдельном заводе и фабрике для того, чтобы обеспечить как город, так и деревню и демобилизующуюся армию всем необходимым, для того, чтобы найти скорейший выход из разрухи»47.
Именно в этом духе было выдержано воззвание, подписанное уже 2 ноября 1917 г. ЦС ФЗК совместно с Петросоветом и Петроградским советом профессиональных союзов. В ней говорилось:
«Товарищи! Революция побеждает – революция победила. Вся власть перешла к нашим Советам. Первые недели – самые трудные. Надо раздавить до конца сломленную уже реакцию, надо обеспечить полное торжество нашим стремлениям. Рабочий класс должен, обязан проявить в эти дни величайшую выдержку и выносливость, чтобы облегчить новому народному правительству выполнение всех задач…
Забастовки и выступления рабочих масс в Петрограде только вредят. Мы просим вас немедленно прекратить все экономические и политические забастовки, всем встать на работу и производить её в полном порядке. Работы на заводах и во всех предприятиях нужны новому правительству Советов, потому что всякое расстройство работ создает для нас новое затруднение, которых и без того довольно.
Все к своему месту!
Лучшее средство поддержать новое правительство Советов в эти дни – исполнять своё дело»48.
По мнению А. М. Панкратовой, позиция, занятая в эти дни ПСПС по вопросу об организации новой революционной власти, в силу авторитета Петроградского центра профсоюзов, стала как бы «общепрофессиональной платформой»49. Учитывая господствовавшие настроения большинства рабочих Петрограда, Москвы, Иваново-Вознесенска и др. крупнейших промышленных центров, о чём говорилось выше, позицию ЦС ФЗК также можно считать обще-фабзавкомовской, и она была явно в пользу созданного Лениным Советского правительства.
3. Штрихи к портрету «Смутного времени»: фабзавкомы и первый кризис Советского правительства
Предшествующие параграфы этой главы вполне могли привести некоторых читателей к поспешным выводам. В частности, могло показаться, что автор полностью отрицает какую-либо политическую роль фабрично-заводских комитетов в событиях революции. Подобного рода обобщения были бы несправедливыми. Из сказанного выше следует другое – несмотря на всю весомость вклада рабочих организаций в победу большевистского выступления, концентрироваться на политической составляющей этой поддержки не следует: каждая ветвь рабочего движения выполняла свою, свойственную только ей задачу, часто лежавшую далеко вне сферы политики. Именно в этом, а вовсе не в степени охвата рабочих организованными формами протеста, и сказалась зрелость рабочего движения периода Октябрьской революции, в том числе зрелость органов производственного самоуправления.
В истории бывают такие исключительные моменты, когда несколько дорог словно бы переплетаются в одной точке, и для выбора дальнейшего вектора развития достаточно малейшего импульса, который может стать решающим50. Таким импульсом в преддверии Октября вполне обоснованно считать позицию, занятую фабзавкомами, прежде всего их региональными и центральными руководящими органами, по вопросу о передаче всей полноты власти в руки Советов. Если же брать роль рабочих организаций в этот критический момент в общем, то переоценить её невозможно. Даже меньшевики, эти догматики от марксизма, ненавидевшие большевиков и при помощи всех мыслимых и немыслимых схоластических ухищрений пытавшиеся отрицать социалистический, то есть пролетарский характер Октябрьской революции, самой жизнью были поставлены перед необходимостью делать очень показательные признания. Так, уже из эмигрантского далека в своей монографии о развитии русского революционного движения в 1917 г. П. Гарви вынужден был частично капитулировать и согласиться, что «роль рабочих организаций… в подготовке Октябрьского переворота» была «несомненной и существенной»51.
Пережив свой триумф в октябре 1917 г., рабочие организации постепенно начинают терять свою роль «вершителей судеб». Это и понятно – стабилизация государства, восстановление нарушенного равновесие между властью и обществом (в пользу последнего) означали неминуемое снижение веса гражданских институтов, которые теперь должны были возвращать государству его потерянные в условиях распада и хаоса властные прерогативы – обо всём этом подробный разговор предстоит ниже. Однако и после победы большевиков рабочие организации продолжали влиять на ситуацию в стране, на выбор путей её развития, причём в первые несколько недель после смены режима это влияние продолжало оставаться решающим. В литературе уже подробно писалось о роли рабочего класса и его классовых организаций в формировании слоя советских служащих, подавлении контрреволюционных элементов, выработке экономической политики нового государства, поднимались другие вопросы, раскрывающие роль рабочих в Октябрьской революции. Не возвращаясь к этим, уже подробно освещённым в историографии вопросам, сосредоточимся на одном принципиальном сюжете, показывающем решающее значение рабочих организаций в становлении большевистского режима с несколько непривычной стороны.
В прошлом этот аспект политической позиции рабочих организаций в октябре-ноябре 1917 г. не получил должного отражения, а главное – осмысления ни в советской, ни в эмигрантской, ни в зарубежной историографии. Речь идёт о первом кризисе Советского правительства, связанным с борьбой вокруг лозунга однородного социалистического правительства. В своё время нам уже приходилось писать об участии в нём различных объединений рабочих в самом Петрограде и других городах страны52. Здесь же коротко коснёмся лишь точки зрения на однородное социалистическое правительство, которой в момент обострения кризиса придерживались фабрично-заводские комитеты, а также на институциональные последствия вмешательства пролетарских организаций в процесс формирования постреволюционной государственности.
Но прежде, чем перейти к самим событиям, связанным с попыткой рабочих организаций добиться компромисса между социалистическими партиями по вопросу об организации революционного правительства, коротко остановимся на том историческом фоне, на котором они разворачивались. Прежде всего приходится отмечать, что тактика Ленина, стремившегося провести вооружённый захват власти до начала работы II съезда Советов, оправдалась далеко не в полном объёме. Поставить противника перед свершившимся фактом и победить не удалось: часть делегатов, не согласных играть роль статистов в написанной им пьесе, не только покинула съезд, но и организовала альтернативный центр власти. Этим центром стал Комитет спасения Родины и революции. Как известно, помимо делегатов, покинувших съезд Советов, в него вошли представители ВЦИК первого состава, Всероссийского Совета крестьянских депутатов, Городской думы, Предпарламента, Центрофлота, кооперативных и профессиональных организаций. Широкий состав участников опровергает утверждения прежней историографии об узкой социальной базе антибольшевистского фронта.
Помимо Комитета спасения, существовали и другие претенденты на роль легитимного центра власти. Так продолжал действовать Малый Совет министров в составе товарищей министров. На его базе было создано подпольное Временное правительство. По мере разрастания чиновничьего саботажа позиции его усиливались. По свидетельству руководителя Малого Совета министров А. Демьянова, большевики знали о его деятельности, «но до поры до времени смотрели на это сквозь пальцы»53. Об этом почему-то не принято писать, но подпольное Временное правительство было почти столь же реальным органом власти, как и сам Совнарком. Ему подчинялись, как писал другой участник событий С. Н. Прокопович, служащие всех министерств и Государственный банк. По его распоряжениям ходили поезда железных дорог, подвозился хлеб в столицы и на фронт, топливо на предприятия54.
Обострялась и военная обстановка. Утром 26 октября отдаёт приказ о движении на столицу бежавший в штаб Северного фронта Керенский. Хотя к вечеру в его распоряжении было всего около 500 человек из 3-го казачьего корпуса Краснова с приданными им 16 орудиями и 8 пулемётами, вскоре численность его войск выросла до 5 тыс. 28 октября под их напором пало Царское Село. После срыва 31 октября переговоров между поддержавшим петроградских большевиков Московским ВРК и ориентирующимся вправо Московским губернским Советом крестьянских депутатов возобновилось кровопролитие в Москве. В самом Петрограде на 29 октября 1917 г. готовится антибольшевистское выступление юнкеров.
Наконец, проблемы обнаружились и в самой победившей партии. Часть большевиков проявила колебания и не поддержала радикализм своего вождя. Как мотивировал эту позицию Луначарский, «в настоящий момент мы должны завладеть аппаратом». А это, согласно его точке зрения, значило «действовать по линии наименьшего сопротивления»55. Наиболее осторожных позиций придерживались Л. Каменев и поддержавший его Г. Зиновьев. В качестве идеального постреволюционного устройства им виделся тип государства, в котором бы общедемократические институты дополнялись элементами демократии революционной. Похоже, что речь шла именно об особом типе государства, а не только центральной власти. Во всяком случае, в их совместном обращении заявлялось: «Учредительное собрание плюс Советы – вот тот комбинированный тип государственных учреждений, к которому мы идём»56. Получалось, что новый государственный порядок должен был базироваться на сочетании Советов и Учредительного собрания.
Проект Каменева и Зиновьева вовсе не кажется таким капитулянтским, как его оценивал Ленин57. С одной стороны, социалистические органы – Советы – действительно подчинялись буржуазному парламенту Но с другой стороны, в революционной России, где так многое в 1917 г. решалось на местах, устройство муниципальных органов власти имело громадное значение. Таким образом, базис нового государства оставался социалистическим – его ядром оставались органы рабочего представительства. Лишь верхняя надстройка строилась бы на других принципах. Она призвана была смягчить противоречия, выработать механизм примирения противоборствующих сил. Одним словом, выполнить главную функцию всякого парламента. Вероятно, Каменев и Зиновьев надеялись, что постепенно растущее давление снизу, со стороны Советов и других социалистических организаций, рано или поздно «социализировало» бы и центральную власть. Благо, что революция находилась ещё в стадии своего подъёма и массы готовы были идти в своих требованиях как угодно далеко.
Представляется, что альтернативный каменевскому проект Троцкого также не выходил за рамки парламентаризма. Только роль парламента (пусть и революционного парламента) должен был сыграть высший советский орган – съезд. Не случайно на каком-то этапе подготовки переворота Троцкого поддержали не только такие прагматики, как И. В. Сталин, но и ЦК большевиков в целом58.
Позиция Ленина в корне отличалась от обоих изложенных подходов именно своим максималистским характером. Ленин очень хорошо усвоим уроки Февраля. Революции – не решившей главного вопроса всякой уважающей себя революции: вопроса о власти. Ленину вовсе не хотелось наступить на те же грабли, что и Временное правительство. Ему в общем-то было достаточно всё равно, насколько «левым» будет новое правительство. Главное, чтобы оно было дееспособным, а не превратилось в очередную говорильню. Именно потому, что и план Каменева, и план Троцкого реально могли привести именно к очередной говорильне, Ленина они не устраивали ни под каким видом. Будет ли новое правительство опираться только на Советы или ещё на какие-то представительные органы -для Ленина было не столь важно. Революционность его позиции заключалась в том, что он настаивал на создании работающего правительства. Только такое правительство, по его убеждению, и могло решить задачи, стоявшие перед революцией, но которые оказались не по силам буржуазии. А поскольку такая позиция не встречала особого понимания, Ленин и настаивал на взятии власти партией, а не Советами, хотя после прихода к власти готов был пойти даже на созыв Учредительного собрания. В критический момент он хотел опираться исключительно на послушную ему когорту соратников, а не на рыхлую коалицию союзников.
Насколько был прав Ленин, покажет ближайшее развитие ситуации, когда рабочие начнут требовать от нового правительства немедленных действий по наведению порядка и по защите их интересов (прежде всего экономических). Но платформа, которую в дни кризиса выдвинули рабочие организации, далеко не во всём совпадала с ленинской или какой-либо иной из существовавших в партийном руководстве. В этой связи можно говорить о ещё одном, четвёртом, варианте постреволюционного развития государственной власти. В центре этого проекта находились сильные, самостоятельные пролетарские организации, а для их самостоятельности, как представлялось рабочим, необходимо было установить паритет между различными партиями социалистов. Отсюда, как представляется, и возникло требование коалиционного социалистического правительства, в которое вошли бы все партии, представленные в Советах.
Во главе движения в этот период становится Викжель – профсоюз железнодорожников. Его образование относится ещё к апрелю 1917 г. Один из наиболее крупных и рационально организованных, профсоюз железнодорожников был во многом уникален. В его состав входили как линейные рабочие, так и служащие. Это позволяло Викжелю реально претендовать на самостоятельное управление железными дорогами. Викжель не признавал в этом вопросе никаких других интересов, кроме интересов железнодорожников. В этом смысле он, как писал Э. Карр, представлял собой как бы гигантский фабзавком, осуществляющий рабочий контроль на своём участке59. Позиция Викжеля была поддержана рабочими организациями Казани, Самары, Нижнего Новгорода, Астрахани, Пензы и некоторых других городов60. Среди них были профсоюзы печатников, служащих, водников, где ключевые позиции находились в руках умеренных социалистов61.
Вместе с тем идею создания правительства на базе блока всех левых партий активно разделяли не только профсоюзы, настроенные по отношению к большевикам оппозиционно. С поддержкой коалиции 5 ноября 1917 г. выступил, к примеру, Союз петроградских металлистов, относившийся к числу наиболее большевизированных рабочих организаций. В принятой им резолюции так и звучало: «Единственным способом закрепления победы пролетарско-крестьянской революции является создание правительства из представителей всех социалистических партий»62. За создание власти, объединяющей все советские партии, высказались московские металлисты63. Даже Петроградский совет профессиональных союзов 31 октября 1917 г. выступил за организацию однородной социалистической власти64. Эта позиция, в силу авторитета Петроградского центра профсоюзов, стала, даже по определению советских историков, как бы «общепрофессиональной платформой»65. П. Гарви писал о ней как о последней попытке профсоюзников спасти демократическую основу власти, хотя бы и в сильно урезанном виде. Ради поставленной цели Петроградский совет союзов, подчёркивал историк, не побоялся бросить на чашу весов всё своё влияние и авторитет66. Наиболее неприятной для большевиков явилась, видимо, поддержка идеи коалиционного министерства со стороны самых массовых на тот момент рабочих организаций – фабзавкомов.
К примеру, телеграмма с поддержкой в адрес Викжеля поступила от Обуховского завкома67. «Меньшевистскую резолюцию» 9 ноября 1917 г. приняло рабочее собрание на заводе Бромлей. Первоначально оно было собрано для «обсуждения вопроса о создавшемся затруднительном положении в связи с задержкой уплаты жалованья рабочим»68. Но накал событий был таков, что рабочие переключились на вопрос о политической ситуации. «Меньшевистской» же принятая ими резолюция была названа за то, что в ней рабочие поддержали выступившего на собрании меньшевика Гольде, который требовал «восстановления единого фронта демократии и создания общесоциалистической власти»69, хотя, как известно, руководство меньшевиков в большей мере стремилось осудить «большевистскую авантюру», чем восстанавливать с ними «единый демократический фронт».
Не была чужда идея союза между социалистами многотысячному рабочему коллективу Путиловского завода. На его общем собрании, которое, по всей вероятности, состоялось 2 ноября, была принята резолюция, требовавшая создать коалицию между всеми социалистическими партиями, стоящими на советской платформе, то есть на платформе II съезда Советов. Собранием было постановлено направить во все рабочие организации и Центральные Комитеты социалистических партий специальные депутации для информирования о содержании принятого решения70. Кроме того, было избрано 19 человек для участия в переговорах, организованных Викжелем71. Член завкома крупнейшего в стране металлургического предприятия Рудненко так разъяснял позицию, занятую путиловцами: «Приближающийся голод, – говорил он, – заставил рабочих Путиловского завода требовать единого социалистического правительства»72.
В начале ноября потребовал «немедленно организовать единую демократическую власть» (поскольку в противном случае межпартийные распри могли привести ни к чему иному, как к гражданской войне) Московский губернский совет фабзавкомов73. С призывом о мире обратился к конфликтующим сторонам городской Совет фабрично-заводских комитетов столицы74. Наконец, своё несогласие с линией ЦК РСДРП (б) по вопросу о союзе с другими социалистическими партиями выразил и ЦС ФЗК, в том числе его председатель, виднейший деятель фабзавкомовского движения Н. И. Дербышев. В обнародованной 31 октября 1917 г. специальной резолюции об организации власти ЦС ФЗК прямым текстом указывал на «необходимость создания однородной социалистической власти на основе советской программы». Резолюция требовала от сторон немедленного примирения. Партии, которые бы не пожелали принять участие в соглашении, в резолюции заранее объявлялись «изменниками и предателями революции и страны»75.
Широта и синхронность возникновения лозунга «однородного социалистического правительства» заставляет предположить, что рабочие пришли к нему во многом самостоятельно, опираясь на свой собственный опыт. Не считаться с этим для Совнаркома было бы чистым самоубийством. Выбор, сделанный большевиками, был предсказуем. Когда договориться с представителями политической элиты на предмет будущего устройства власти им не удалось, большевики вновь, как не раз бывало в истории этой партии и прежде, предприняли обходной манёвр и попытались договориться непосредственно с рабочими массами за спиной лидеров других социалистических партий. Реализуя свою тактическую установку, Ленин 4 ноября 1917 г. выступил с докладом на заседании рабочей секции Петросовета. В ней содержалось немало лестных, явно завышенных оценок как самого пролетариата, так и его вклада в революцию. Но главное – Ленин со всей определённостью поддержал претензии рабочих в области управления, рабочего контроля и передела собственности. «Легко издать декрет об отмене частной собственности, но провести его в жизнь должны и могут только сами рабочие», -этих слов от Ленина ждали, и они были им произнесены76.
Линия компромисса и возможной коалиции тем самым была очерчена предельно конкретно: рабочие поддерживают претензии большевиков на государственную власть, а большевики поддерживают притязании рабочих непосредственно на уровне предприятий. При этом большевики не переставали подчёркивать, что отныне пролетариат – господствующий класс, что должно было психологически склонить рабочих поддержать новое, «своё» правительство. Как признаёт П. Гарви, ленинский поворот дал свои результаты, и позиция рабочих, а также их организаций по вопросу о коалиционной власти начинает смягчаться. Особенно ярко, по его словам, перемена в политической ориентации профсоюзов зафиксирована в резолюции ПСПС от 9 ноября 1917 г., принятой по докладу Ленина. В ней о создании однородной социалистической власти не произносилось уже ни единого слова77.
Претерпела существенные изменения и платформа, которой придерживались фабрично-заводские комитеты, о чём свидетельствует дискуссия по вопросу о текущем моменте, состоявшаяся на проходившей 15-16 ноября 1917 г. V городской конференции фабзавкомов Петрограда. Подробные разъяснения новой тактики по вопросу о коалиции содержались, например, в докладе члена ЦС ФЗК Н. А. Скрыпника:
«Рабочий класс шаг за шагом, борясь, идет к своему идеалу, – начал он своё заявление по вопросу о коалиции. – Социализм не творится сразу, он создается постепенной перестройкой всей экономической и политической жизни. Мы вступили в первый период этой перестройки. Нам придётся провести целый ряд мер, как, например, контроль над производством и распределением и др. Перед нами стоит целый ряд задач. Мы вступили в полосу массовой борьбы. Это не социализм, но это первый шаг, путь к социализму. Рабочий класс победил. И теперь нам говорят, что нужно согласиться, нужен единый фронт. Да, мы согласны. Но объединения нужны такие, которые способны работать. Но народные социалисты, социалисты] революционеры] оборонцы и с[оциал].-демократы] меньшевики -разве они отказались от коалиции с буржуазией? Нет, – мы согласимся с оборонцами78, оборонцы с н[ародными] социалистами], а н[ародные] социалисты] с конституционными] демократами], которые являются врагами революции. Необходимо великодушие, но пусть оно не влечет к примирению с буржуазией. Единый социалистический фронт означает отказ от завоеваний революции. Когда нас со всех сторон оплетают соглашательством, мы должны стать твёрдо на непримиримую позицию. Никаких соглашений с буржуазией. Наша основа – вся власть в руках Советов рабочих и солдатских депутатов»79.
Докладчика поддержали делегаты с мест. Вот как объяснял невозможность компромисса делегат Шатов: «Вопрос о текущем моменте никогда не стоял так серьезно. Много говорили о социализме. Быть на словах революционером легко, но лишь на деле, при проведении социализма в жизнь, мы видим настоящую физиономию революционера. Когда 25 октября народ восстал, образовалось два лагеря – лагерь контрреволюции и революции. По одной стороне, слева, оказались большевики и анархо-синдикалисты, а справа левые эсеры и другие». Понятно, что никакого компромисса с отступниками, по мнению рабочих, быть не могло. Другой участник конференции, представитель Московского (Московско-Заставского) района Осипов отмечал, что условиями соглашения с правыми социалистами могут стать три лозунга: мир, передача земли крестьянам, введение рабочего контроля. Он подчеркнул, что меньшевики и эсеры уже были у власти, и ничего из требований революционной улицы они не выполнили. Осипов настаивал, что дело установления Советской власти необходимо немедленно брать в свои руки, не сделать этого – «значит, поставить революцию в опасность». Отсюда следовала принципиальная невозможность компромисса с правыми социалистами, которые принципиально отказывались от самой мысли о необходимости провозглашения рабочего контроля в качестве официальной политики государства. Выступление Осипова проясняет очень важный аспект позиции, занятой рабочими организациями в период ожесточённой борьбы за власть в октябре-ноябре 1917 г. Весомо прозвучало на конференции и заявление левого эсера Котлова, требовавшего, «чтобы контроль не был [простой] проверкой бумаг, а действительным контролем снизу». Отдельные делегаты предлагали даже «вынести порицание вышедшим в отставку народным комиссарам и не давать им [впредь] ответственных должностей», и, хотя большинство участников конференции отказалось поддержать такой радикализм, обстановка в зале явственно накалялась80. В заключительном слове Скрыпник обобщил состоявшийся обмен мнениями предельно конкретно: «Мы, – указал он, -признаём такую коалицию, которая создаётся снизу»81.
Оформление большевистско-левоэсеровского блока, а также умиротворение Викжеля и большинства остальных рабочих организаций окончательно ознаменовали завершение первого после Октября правительственного кризиса. Так же как и первый кризис Временного правительства, он привёл к созданию правящей коалиции и расширению социальной базы если и не революции, то, во всяком случае, революционного режима.
Значение и результаты первого кризиса Советской власти трудно переоценить. Большевики удержались у власти. Тем не менее они почувствовали необходимость корректировки курса. Уступки шли по линии отказа от крайнего политического радикализма. И пусть эти уступки на практике оказались не столь значительны, главные требования профсоюзов оказались выполнены: однопартийная диктатура в ноябре-декабре 1917 г. в России не возникла. Что же касается самих рабочих организаций, то они фактически получали карт-бланш на расширение своего вмешательства в экономику как в центре, через государственные органы, так и у себя на предприятиях.
В этой связи существенный интерес представляет ещё один вопрос, в прошлом не попадавший в поле зрения историков. Благоприятный для большевиков исход первого кризиса их правительства был достигнут благодаря поддержке наиболее радикальных пролетарских организаций, таких, как, например, фабрично-заводские комитеты. По другую строну оказались гражданские организации совсем иного типа. На непримиримой платформе продолжали стоять разного рода «демократические организации», кооперация, в том числе рабочая. Как звучало в листовке Воронежских кооперативов: «никаких соглашений с разрушителями страны – большевиками»82. Но что означал такой своеобразный расклад сил?
В лагерь революции вошли не просто наиболее максималистские организации. В их числе оказались непримиримые антагонисты буржуазных отношений, среди которых, как мы видели в предшествующих главах, фабзавкомы занимали не последнее место. Среди противников же Октября оказались организации, порожденные развитием капитализма и сросшиеся с ним. К примеру, лидеры кооперации так понимали её главную задачу: через рост личного благосостояния адаптировать рабочих к развитию капитализма. Руководители рабочей кооперации считали революцию 1917 г. буржуазной и всеми средствами боролись за укрепление буржуазно-демократического строя83. А как известно – выбор союзников диктует и линию поведения. Поэтому, когда первый кризис Советского правительства миновал, а политические симпатии вполне определились, стало окончательно ясно, что основным вектором развития нового режима будет дрейф в сторону радикальных, социалистических преобразований.