Затем все Красноголовые дружно ухватили за канаты и потянули.
Заскрипели медные блоки, закрепленные на перекладине каменных ворот, канаты натянулись, словно струны арфы. Плита дрогнула, наклонилась.
— И-и-и-и… Рывок! — крикнул Хумхор.
Красноголовые потянули. Плита взмыла в воздух, качнулась на канатах, перемахнула через борт ладьи и закачалась в проеме ворот.
— Опускаем мягко! Полегоньку, ребята!.. И-и-и-и…
Плита опустилась на жерди. Канаты были опущены с перекладины ворот вниз. Теперь плиту не нужно было больше поднимать — Красноголовые Хора потащили ее по пустыне волоком.
Один из рабочих наполнил кожаные ведра водой из Хапи, чтобы поливать землю перед плитой, еще двое начали перетаскивать жерди, оставшиеся позади плиты, и подкладывать их спереди. Хумхор продолжал подавать команды:
— И-и-и-и… Рывок! Тянем, тянем, ребята!.. Стоп! И взяли снова: и-и-и-и-и…. Рывок!..
Плита медленно, как огромная угловатая черепаха, продвигалась по песку по направлению к Величайшей пирамиде. Жерди под ней хрустели и увязали в мокром песке. Пот выступил на спинах Красноголовых.
Как только Нефру-ра убедился, что плита в целости и сохранности перенесена на берег, он обернулся к Тети и сказал:
— Мы здесь сегодня больше не нужны. Идем в городок строителей, Тети. Я распоряжусь, чтобы тебе подали жирного гуся и кувшин лучшего пива… Ты ведь остановишься у нас с Ти-фер?
Тети кивнул.
— Сочту за честь быть твоим гостем, Неф. Кроме того, в прошлый раз я проигрался Ти-фер в сенет[7] и жажду взять реванш.
— Она опять обыграет тебя, вот увидишь, — усмехнулся Нефру-ра. — Она и меня постоянно обыгрывает.
Они побрели по красному песку в сторону Величайшей пирамиды.
— Я вижу, стены стали выше с тех пор, как я уехал, — заметил писец, прикрывая глаза ладонью и вглядываясь вдаль.
— Мы работаем, — пожал плечами Нефру-ра.
— А знаешь, я вам даже немного завидую, — сказал Тети.
— Завидуешь?
— Да. Ведь вы строите величайшее чудо на свете. Его Величество царь Мен-Кау-Ра[8] будет доволен вами.
Нефру-ра не ответил. Тогда Тети продолжил сам:
— Хуфу построил свой Дом Вечности почти сто лет назад, и его вершину мы увидели еще утром. Разве не удивительно?..
— Да. Мой дед был там каменотесом, когда ее строили.
— Серьезно, Неф? Я не знал.
— Начинал еще мальчишкой. Она была построена наполовину, когда он пришел в каменоломни. И дорос до бригадира.
— А Дом Вечности Хафры? Твой дед строил и ее?
— Нет, он уже умер. Его мастаба[9] там, на севере, за пирамидой. Ее заносит песком. Все хочу взять пару ребят покрепче, чтоб убрать лишний песок, хотя бы расчистить вход, да некогда… А отец — тот был уже архитектором, как я. Вот у него был настоящий талант…
— Сын каменотеса стал архитектором?
— Да. Повезло. Был архитектор из Инбу-Хедж[10], как же его звали?.. Нет, не помню. В общем, он заметил отца и взял к себе в мастерскую… Тогда любой мальчишка с улицы мог стать важным человеком, если ему хватало ума. Тогда это было в порядке вещей, не то, что сейчас.
— Разве сейчас хуже?
— Пф! — презрительно фыркнул Нефру-ра. — Сейчас в архитекторы берут только детей богачей. Видел бы ты, какие дурни встречаются среди нынешних архитекторов.
— А разве сам ты не архитектор? — рассмеялся Тети и хлопнул Нефру-ра по спине ладонью. Нефру-ра не рассмеялся на шутку.
— Я архитектор, — серьезно сказал он. — Но я учился двадцать пять лет назад, когда жив был еще сам Хафра, учился у самого Джедефра в его мастерской в Инбу-Хедж, в городе Белых Стен. Да еще с самого детства помогал отцу — вычерчивал планы, строил макеты из тростника и папируса. Я настоящий архитектор, по призванию, по сердцу своему. А нынешние… — Нефру-ра плюнул под ноги.
— Не обижайся, — попросил Тети.
— Ты молод, Тети, — тихо сказал Нефру-ра. — Ты еще не видел ничего, кроме своей ладьи и каменоломен в Суине. Ты не знаешь, что творится в столице.
Некоторое время они шли молча. Затем Тети спросил:
— Так выходит, ты потомственный строитель?.. Почему ты раньше об этом не рассказывал?
Нефру-ра пожал плечами.
— Не было повода.
— Я думал, ты… — Тети замялся. — Более знатного рода… То есть нет, я не это хотел сказать. Я хочу сказать, я думал, что ты из знати. А выходит, ты, как и я — из крестьян?
— Из крестьян, — сказал Нефру-ра. — Если, конечно, забыть о двух поколениях царских строителей.
— О…
Тети снова замолк, задумавшись. Они шагали по песку к Величайшей пирамиде, туда, где у ее подножия раскинулся городок строителей. Ряды тесных маленьких бараков, прорезанные прямыми узкими улочками, напоминали издалека доску для игры в сенет. «Если взять десяток человек и заставить их перепрыгивать с одной глиняной крыши на другую, словно по клеткам поля, вполне можно разыграть партию», — подумалось Тети.
— Только как заставить их действовать по воле игрока? — вслух произнес он.
— Что?
— Извини, я просто задумался и начал думать вслух. Забудь… Ты не закончил рассказ о своем отце. Он жив?
— Нет, он давно уже на полях Иалу[11]. И моя мать тоже.
— Так ты говорил, что он строил Дом Вечности Хафры?
— Нет, он был архитектором в Инбу-Хедж, когда умер его наставник, Немтиэмсаф… А, вот, вспомнил, его звали Немтиэмсаф. Вертелось на языке. Да, так вот, он стал главным архитектором в его мастерской — ваял изваяния даже для храма Хора, между прочим. А потом, когда строили Дом Вечности Хафры, его отправили ваять Большого Сфинкса…
— Что? — удивленно выпучил глаза Тети. — Твой отец строил Большого Сфинкса?
Он даже остановился, застыв с раскрытым ртом.
— Ваял. Строят здания.
— Прости.
— Это как сказать «писец рисует иероглифы» вместо «пишет».
Тети густо покраснел.
— Да, — продолжил Нефру-ра, — передние лапы Сфинкса ваяли под его руководством. Конечно, над ним был еще один царский архитектор, который руководил всеми архитекторами, и ваятелями, и каменотесами. Но и сам отец немало потрудился. Хоть он и сам был царским архитектором, но не стеснялся брать в руки долото и киянку. Разве нынешних архитекторов заставишь работать руками?
— Не знаю.
— А я знаю. Дней двадцать назад появлялся тут у нас один — вроде как на замену старику Шепсесу, что строит западную сторону. Так этот хлыщ с порога объявил, что он-де сын главного жреца в храме Сехмет, и не намерен торчать целый день на солнце, потому что у него кожа, видите ли, нежная. А потому пусть бригады работают, как работали, а он будет только ходить и проверять, все ли в порядке.
— И что же дальше?
— А что? Этот олух и трех дней не пробыл на стройке. Свалился со стены и сломал ногу. Усадили его на осла и отправили к отцу в Инбу-Хедж.
Тети расхохотался.
— Ты смеешься, а нам тогда было не смешно, — улыбнулся Нефру-ра. — Через три дня приехал управляющий из храма Сехмет, кричал, что главный жрец подаст прошение царю, чтоб нашли виновных и жестоко наказали. Так брызгал слюной, что мы хотели пустить его перед строителями, перетаскивающими камни — чтоб увлажнял песок.
Тети согнулся от хохота и упал на песок. Нефру-ра остановился рядом с ним. На лице его была тень улыбки, а глаза смеялись.
— А бригадир Красноголовых Хора — тот самый Хумхор, ты его видел только что — сказал этому управляющему, мол, передай своему господину, пусть присылает следующего сына, а то этот был какой-то некрепкий. Ну а Хумхор — мужик здоровый, с ним особо не поругаешься, да и прочие строители начали уже потешаться над тем управляющим. Он позеленел от злости и уехал ни с чем.
Тети отсмеялся и вытер тыльной стороной ладони мокрые глаза.
— Пожалей меня, хватит смешить.
— Идем скорее, мы почти пришли… И вот таких недотеп называют теперь «царскими архитекторами». И ведь его отец подаст прошение царю. Разве имеет значение, что юнец сам напился крепкого вина и не глядел под ноги, шатаясь по стройке? Нет, он сын главного жреца, а значит он и будет прав. И кого-то из-за него накажут. Возможно даже старого Шепсеса. А ведь он мастер из мастеров!
— Неужели накажут? — Тети посерьезнел.
Нефру-ра пожал плечами.
— Не удивлюсь, если накажут.
За беседой они приблизились к городку строителей и теперь вступали на его тесные и пустынные улочки. Большая часть обитателей городка сейчас была на стройке. Только дети шумными стайками бегали между кирпичных построек, да около некоторых домов сидели женщины — готовили еду на костерке, пряли или занимались другим рукоделием. Нефру-ра, проходя по улицам, приветствовал тех из них, кого знал лично — жен друзей или знакомых.
Они быстро продвигались вперед, и вскоре Тети почувствовал запах свежего хлеба, жареного лука, мяса и пива.
— Боги, у меня живот начинает петь хвалебные гимны еде! — воскликнул писец.
— Уже пришли, — сказал Нефру-ра.
И действительно, центральная улица вывела их на обширную площадь, где трудились повара. Прямо посреди площади были установлены котлы и жаровни — в первых варилась похлебка из говядины с овощами и тушилось мясо, на вторых запекали крупными кусками мясо и целые птичьи тушки. Повара каждый день насыщали животы четырех тысяч человек и проводили на ногах целый день. С северной и южной стороны площади располагались большие пекарни — более десятка пекарен, из которых разносились такие восхитительные запахи, что Тети застонал.
На дальнем конце площади располагались тростниковые навесы, крытые пальмовыми листьями, под которыми на низких лавках уже сидела вся команда ладьи. На столе перед командой лежали свежие хлебы и тушеная говядина в глиняных плошках, тарелки с луком, маленькие блюдца с горками чесночных долек, зелень и овощи. Два больших сосуда с пивом переходили из рук в руки, по пути теряя свое ароматное содержимое в бездонных глотках моряков. Моряки громко смеялись и размахивали руками, но, завидев приближающихся Тети и Нефру-ра, притихли.