истраченные зря,
ни шашки и ни пули
того офицерья.
О том, как он шагает,
свою винтовку сжав,
доныне вспоминают
четырнадцать держав.
Лобастый и плечистый,
от съезда к съезду шел
дорогой коммунистов
рабочий комсомол.
Он только правду резал,
одну ее он знал.
Ночной кулак обрезом
его не задержал.
Он шел не на потеху
в победном кумаче,
и нэпман не объехал
его на лихаче.
С нелегкой той дороги,
с любимой той земли
в сторонку лжепророки
его не увели.
Ему бывало плохо,
но он, упрям и зол,
не ахал и не охал,
товарищ комсомол.
Ему бывало трудно —
он воевал со злом
не тихо, не подспудно,
а именно трудом.
Тогда еще бездомный,
с потрескавшимся ртом —
сперва он ставил домны,
а домики — потом.
По правилам науки
крестьянско–заводской
его пропахли руки
железом и землей.
Веселый и безусый,
по самой сути свой,
пришелся он по вкусу
Отчизне трудовой.
НАСТОЛЬНЫЙ КАЛЕНДАРЬ
Совсем недавно это было:
моя подруга, как и встарь,
мне зимним утром подарила
настольный малый календарь.
И я, пока еще не зная,
как дальше сложатся они,
уже сейчас перебираю
неспешно будущие дни.
И нахожу не безучастно
средь предстоящих многих дат
и праздники расцветки красной
и дни рождений и утрат.
Сосредоточась, брови сдвинув,
уйдя в раздумия свои,
страны листаю годовщины,
как будто праздники семьи.
Редактора немало знали, —
они подкованный народ, —
однако же не угадали,
что год грядущий принесет.
Страна, где жил и умер Ленин,
союз науки и труда,
внесет, конечно, добавленья
в наш год, как в прошлые года.
Весь устремись к свершеньям дальним,
еще никак не знаменит,
уже в какой–нибудь читальне
ученый юноша сидит.
Сощурившись подслеповато,
вокруг не слыша ничего,
он для страны готовит дату
еще открытия одного.
Победы новые пророча
в краю заоблачных высот,
уже садится где–то летчик
в пока безвестный самолет.
Строители, работой жаркой
встречая блещущий январь,
внесут, как в комнату подарки,
свои поправки в календарь.
Уже, в своем великолепии,
свободной радости полна,
рвет перержавленные цепи
колониальная страна.
Отнюдь не праздный соглядатай,
морозным утром, на заре,
я эти будущие даты
уже нашел в календаре.
Я в них всей силой сердца верю,
наполнен ими воздух весь.
Они уже стучатся в двери,
они уже почти что здесь.
РАЗГОВОР О ГЛАВНОМ
В разговоре о главном
не совру ничего…
Я приметил недавно
паренька одного.
Наш по самой по сути
и повадке своей,
он стоял на распутье
возле школьных дверей.
Для него в самом деле
эти дни не легки:
навсегда отзвенели
в коридорах звонки.
От учебы от школьной
ты шагай, дорогой,
не дорожкой окольной,
а дорогой прямой.
В институтах науки,
на заводах страны
эти сильные руки
до зарезу нужны.
Но замечу попутно,
ничего не тая:
не насчет институтов
агитирую я.
Говорю без сомнений
и без всяких обид:
там таких заявлений
много тысяч лежит.
Мне хотелось бы, чтобы
из оконченных школ
на иную учебу
ты, товарищ, пошел.
Я бы сам из–за парты,
слыша времени гул,
с наслажденьем, с азартом
на работу шагнул.
Нету лучшего сроду,
чем под небом большим
дым советских заводов —
нашей Родины дым.
В том семействе могучем
всем бы надо побыть:
и работе обучат
и научат, как жить.
Не на танцах нарядных
жажду встречи с тобой,
а в шахтерской нарядной,
в заводской проходной.
Мне хотелось бы очень —
заявляю любя, —
чтобы люди рабочим
называли тебя.
Это в паспорт твой впишут,
в комсомольский билет.
Как мы думаем, выше
просто звания нет.
ПЕРВАЯ СМЕНА
Каждый день неизменно
мимо наших ворот
утром первая смена
на работу идет.
По всему тротуару
и по всей мостовой…
Тут и юный и старый,
добродушный и злой.
Здесь отыщет психолог
и таких и сяких,
только больше веселых,
большинство — молодых.
Нам тоска не годится,
скукота не про нас…
Я люблю эти лица
в раннеутренний час.
Деловито шагая,
всем врагам на беду,
пареньки истребляют
пирожки на ходу.
(Их девчонка с усмешкой
ей усмешка идет —
прямо с белой тележки
на углу продает.)
Не смолкает — куда там!
молодой разговор.
В этой смене девчата
хороши на подбор.
Не ленивые дуры,
не из жалких франтих:
маляры, штукатуры —
вот профессии их.
Стооконные зданья,
от угла до угла,
эта смена со знаньем
для людей возвела.
Мне бы стать помоложе
да вернуть комсомол —
в эту смену я тоже,
только б в эту пошел.
Вот спешит крановщица,
вот монтажник идет.
Я люблю эти лица,
этот русский народ.
СТОЛОВАЯ НА ОКРАИНЕ
Люблю рабочие столовки,
весь их бесхитростный уют,
где руки сильные неловко
из пиджака или спецовки
рубли и трешки достают.
Люблю войти вечерним часом
в мирок, набитый жизнью, тот,
где у окна стеклянной кассы
теснится правильный народ.
Здесь стены вовсе не богаты,
на них ни фресок, ни ковров —
лишь розы плоские в квадратах
полуискуеных маляров.
Несут в тарелках борщ горячий,
лапша колышется, как зной,
и пляшут гривеннички сдачи
перед буфетчицей одной.
Тут, взяв что надо из окошка,
отнюдь не кушают — едят,
и гнутся слабенькие ложки
в руках окраинных девчат…
Здесь, обрати друг к дружке лица,
нехитрый пробуя салат,
из магазина продавщицы
3 халатах синеньких сидят,
Сюда войдет походкой спорой,
самим собой гордясь в душе,
в таком костюмчике, который
под стать любому атташе,
в унтах, подвернутых как надо,
с румянцем крупным про запас,
рабочий парень из бригады,
что всюду славится сейчас.
Сюда торопятся подростки,
от нетерпенья трепеща,
здесь пахнет хлебом и известкой,
здесь дух металла и борща.
Здесь все открыто и понятно,
здесь все отмечено трудом,
мне все близки и все приятны,
и я не лишний за столом.
ПЕРВАЯ ПОЛУЧКА
Как золотящаяся тучка,
какую сроду не поймать,
мне утром первая получка
сегодня вспомнилась опять.
Опять настойчиво и плавно
стучат машины за стеной,
а я, фабзавучник недавний,
стою у кассы заводской.
И мне из тесного оконца
за честный и нелегкий труд
еще те первые червонцы
с улыбкой дружеской дают.
Мне это вроде бы обычно,
и я, поставя росчерк свой,
с лицом, насильно безразличным,
ликуя, их несу домой.
С тех пор не раз, — уж так случилось,
тут вроде нечего скрывать, —
мне в разных кассах приходилось
за песни деньги получать.
Я их писал не то чтоб кровью,
но все же времени черты
изображал без суесловья
и без дешевой суеты.
Так почему же нету снова
в день гонорара моего
не только счастья заводского,
но и достоинства того?
Как будто занят пустяками
средь дел суровых и больших,
и вроде стыдно жить стихами,
и жить уже нельзя без них.
ПАРОВОЗ 0В-7024
Посвящается Я. М. Кондратьеву, бывшему комиссару паровозных бригад, машинисту депо станции Москва — Сортировочная, участнику первого коммунистического субботника.