Работы о Льве Толстом — страница 274 из 310

Чудакова Л/., Тоддес Е. Страницы научной биографии Б. М. Эй­хенбаума// ВЛ. 1987. № 1. С. 128-162

Книга «Молодой Толстой» писалась в годы Гражданской войны. В. Б. Шкловский вспоминал, как в квартирах, где топили печи книгами и карнизами, они читали доклады «о законах искусства и законах прозы», в это же время Э. редактировал классиков и «писал книгу о молодом Толстом» (Шкловский В. Б. Тетива. О несход­стве сходного // Шкловский В. Б. Собр. соч.: В 3 Т. Т. 3. М., 1974. С. 473). В пись­мах к Шкловскому, вспоминая это время, Э. говорит: «Какой у тебя хороший возраст! Я в этом возрасте писал книгу Молодой Толстой, в холоде, в голоде, в тем­ноте. Работай и пиши» (4 мая 1928 г.); «Мое счастье, что в ваши годы я попал в разгар революции и при светильне писал "Молодого Толстого"; а вы попали в похмелье» (28 апреля 1929 г.) (цит. по: Устинов Д. Формализм и младоформалисты// НЛО. М., 2001. № 50. С. 309, 310).

Книга была закончена в июне 1921 г., вышла в апреле 1922 г. По словам Л. Я. Гинз­бург, «Молодой Толстой» — «зерно будущих исследований» Э. (Гинзбург JI. Я. Проблемы поведения (Б. М. Эйхенбаум) // Гинзбург Л. Я. Записные книжки. Вос­поминания. Эссе. СПб., 2002. С. 443.)

Одной из первых задач Э. считает освобождение Толстого «от историков лите­ратуры». Только одна книга о Толстом «говорит о самом нужном и говорит сильно, ярко», — это работа К. Леонтьева «Анализ, стиль и веяние. О романах гр. Л. Н. Тол­стого». Э. назовет ее «необычайно смелой», «предвосхитившей многое из того, что теперь только начинает входить в сознание» (Эйхенбаум Б. О Льве Толстом). Леон­тьев, «предвосхищая» работы формальной школы, замечает: «Для меня... тут важ­но не то, о чем теперь пишет граф Толстой, а как он пишет. Важно то, что самому гениальному из наших реалистов, еще в полной силе его дарования, наскучили и опротивели многие привычные приемы той самой школы, которой он так долго был главным представителем» (Леонтьев К. Анализ, стиль и веяние. О романах гр. Толстого // Русский вестник. 1890. № 6. С. 250).

В работе Леонтьева для Э. определяющим оказывается обращение к поэтике художественных текстов Толстого. Леонтьев уже пользуется термином «прием» (который станет ключевым в работах формалистов), но без теоретического осмыс­ления: «Существует нечто почти бессознательное, или вовсе бессознательное и глубокое, которое с поразительной ясностью выражается именно во внешних приемах, в общем течении речи, в ее ритме, в выборе самых слов» (Леонтьев К. Ана­лиз, стиль и веяние// Русский вестник. 1890. № 8. С. 216-217).

Обращаясь к статье Леонтьева, Э. говорит: «Тут скрыта страшно смелая мысль — что переход Толстого к народным рассказам и к проповеди не есть кризис его ху­дожественного творчества вообще, а давно подготовленный переход от одних "приемов", до конца им использованных, к другим» (Эйхенбаум Б. М. О Льве Тол­стом).

Отклики на книгу Э. «Молодой Толстой», прежде всего, были связаны с кри­тикой «формального» направления в литературоведении. В журнале «Печать и революция» (1924. № 5) развернулась полемика вокруг тезиса, сформулированно­го Э.: «Наука о литературе, поскольку она не является только частью истории культуры, должна быть наукой самостоятельной и специфической, имеющей свою область конкретных проблем» (Эйхенбаум Б. М. Вокруг вопроса о «формалистах» // Печать и революция. 1924. № 5. С. 2).

Сторонники социологического и историко-литературного подхода возражали Э. Многие высказывания превращались в обвинительную речь: «Социологический метод в истории литературы не только возможен, но и необходим» (с. 15), «Хочет

ли Эйхенбаум сказать этим, что возможно существование теории литературы вне ее истории» (с. 28), «Эйхенбаум сводит всякое литературное произведение к сло­весному фокусу» (с. 31), «Тот, кто... верит, что можно изучать форму, стиль, кон­струкцию и пр. вне социальных отношений, — тот, несомненно, является предста­вителем определенного миросозерцания, но миросозерцания отжитого...» (с. 34).

Прямой упрек научному подходу Э. к творчеству Толстого прозвучал в ст. А. В. Луначарского: «Вы думаете, что Толстой перешел от своих романов к христи- анско-народническим притчам в силу потрясения своей совести, которая сама была производным от необъятного огромного столкновения культур в России... ведь теперь "ясно стало", что Толстой просто переменил манеру рассказывать за исчер­панием старой. Вероятно, и сюртук на блузу он переменил, чтобы освежить не­сколько моду» (Луначарский А. В. Формализм в науке об искусстве // Печать и революция. 1924. № 5. С. 32).

Откликом на эти ст. является запись в дневнике Э. от 17 октября 1924 г.: «По­лучил пятую книгу «Печати и революции]» с моей статьей о формальном методе и с ответными статьями Сакулина, Боброва, Луначарского, Когана и В. Полянско­го. Ответы, действительно, хамхамские, как писал Витя. Лай, брань, злоба, окрики. На мои 11 страниц — 27 страниц ответных! Ладно. Пусть кричат» (Эйхенбаум Б. М. Дневник / Предисл., публ. и примеч. А. С. Крюкова // Филологические записки. Воронеж, 1998. Вып. 11. С. 216).

В рецензиях на книгу автора упрекали в том, что «от всей... работы веет неко­торой хаотичностью, и целый ряд ценных и тонких замечаний не спаивается единым связующим цементом» (Дегтеревский И. Последние поиски в области методологии литературной критики. //Жизнь. 1922. № 3. С. 177).

Г. О. Винокур говорил о противоречии, возникающем при обращении Э. к дневникам Толстого: «Эйхенбаум, явно увлекшись дневниками Толстого, придает им значение не только литературного произведения, произведения словесного, но и психологическое, ибо если и не ставит дневников в прямую связь с личными переживаниями Толстого, связь эту даже отрицая, то все же считается с дневника­ми как с показателем художественных намерений и планов Толстого. Психологизм <...> просачивается сквозь научный подход к делу в разных местах книги и в ко­нечном счете не может не сказаться на основных выводах автора. А истинно науч­ная поэтика возможна лишь на почве окончательной ликвидации психологизма» (Эйхенбаум Б. Молодой Толстой. Пб.; Берлин, 1922 // Накануне. Лит. прил. 1922. № 11. 30 июля. С. 9. Подпись Л. Кириллов).

Позже в обзоре современных литературоведческих исследований Г. О. Винокур высоко оценит значение книги: «Книга Эйхенбаума "Молодой Толстой" пред­ставляет интерес совершенно исключительный. Думаю, что не преувеличу, если скажу, что она получит в будущем значение поворотного пункта в изучении тол­стовского литературного наследия. Вдвигая Толстого в верную историческую перспективу, Эйхенбаум уже на анализе дневников юноши-писателя вскрывает его связь с французской рационалистической литературой XVIII века и широки­ми мазками рисует в дальнейшем творчество Толстого как отталкивание от ро­мантизма и его преодоление. Чрезвычайно продуктивным оказывается сопоставле­ние Толстого со Стерном, а позднее — со Стендалем, сопоставление, во многом уясняющее типичный для Толстого метод "генерализации" и "остранения", под­меченный Виктором Шкловским и богато иллюстрированный в свое время К. Ле- онтьевным...» (Винокур Г. О. Новая литература по поэтике (обзор) // Винокур Г. О.

Филологические исследования: Лингвистика и поэтика. М., 1990. С. 60; впервые: Леф. 1923. № 1. С. 239—243). Об этом отзыве Винокура есть запись в дневнике Э. от 19 апреля 1923 г.: «В № 1 "Лефа" — статья Г. Винокура, в которой очень хвалят мои работы — особенно книгу о Толстом...» (Эйхенбаум Б. М. Дневник. С. 244).

Значение этой ранней книги Э. для изучения творчества Толстого трудно пе­реоценить. Крайности, объяснимые полемическими условиями, в которых она появилась, стираются, и остается внимание к структуре художественного произ­ведения, очищенное от психологического и социологического толкования. По мысли Ю. М. Лотмана, «формальная школа поставила в центр внимания само литературное произведение, его текст», ученые и исследователи подчинились требованию времени, «обращение к секретам мастерства было веяньем времени» (Лотман Ю. М. Воспитание души. СПб., 2003. С. 136).

В 1958 г. В. Б. Шкловский писал Э.: «У меня новость: я и Сима прочли "Моло­дого Толстого", работа Б. М. Эйхенбаума. Это прекрасная, могучая, большая, совсем не кузнечиковая вещь <...>. Книгу "Молодой Толстой", отбросив предисловие и сократив некоторые декларативные места, надо печатать в сборнике о Толстом. Такая книга не может пропадать, она учит не только познанию, но и искусству конструкции <...>. Книга "Молодой Толстой" превосходная» (Из переписки Ю. Ты­нянова и Б. Эйхенбаума с В. Шкловским / Вступ. заметка, публ. и коммент. О. Пан- ченко // ВЛ. 1984. № 12. С. 216).

Продолжая работу над изучением творчества Толстого и ощущая потребность по-новому подойти к биографии и личности писателя, Э. в 1928 г. запишет: «В кни­ге "Молодой Толстой" одно сказано робко, другое чересчур смело, а третье вовсе не сказано...» (Контекст-1981. С. 266).

С. 73. В центре — вопросы о художественных традициях Толстого и о системе его стилистических и композиционных приемов. — Термин «прием» в изучении поэтики художественного текста связан с представлениями формалистов о произведении искусства как совокупности приемов, восходит к работе В. Б. Шкловского «Искус­ство как прием» (1917).

С. 75. Толстой начинает вести дневник в 1846—1847годах, во время пребывания в Казанском университете. — На самом деле дневники Толстой начинает вести с 1847 г. В ПСС, в разделе описания рукописей: «Тетрадь А, Дневник за март 1847. <...> к тетради приклеен ярлычок с надписью 1860-ых годов, неизвестной рукой: "№ 12. Дневники от 1846 до 1856 г. ". Тетрадь вложена в обложку с надписью той же рукою: "№ 12-й. Дневники от 1846 до 1855 [переделано из "1856"] года" Без заглавия. Начинается: «17 Map...» (46, 308). В. Чертков указывает: «Дневники на­чинаются... с 1847 года, с 19-летнего возраста Толстого...» (46, X).