пр. Сб. статей. Л., 1969. С. 431-438.
О взглядах Ленина на историческое значение Толстого
Впервые: Эйхенбаум Б. О взглядах Ленина на историческое значение Толстого // Вопросы литературы. 1957. № 5. С. 116-127, со следующим примечанием: «В первоначальном виде эта работа была написана в апреле 1945 года и прочитана на научной конференции, посвященной 75-летию со дня рождения В. И.Ленина, в Ленинградском государственном университете им. А. А. Жданова». — В рукописи даты: 1945-1956, июль 1956 года.
Печатается по: Эйхенбаум Б. О взглядах Ленина на историческое значение Толстого // Эйхенбаум Б. О пр. Сб. статей. Л., 1969. С. 61-76.
Главы из незавершенной монографии о Л. Н. Толстом
Впервые: Эйхенбаум Б. Главы из незавершенной монографии о Л. Н. Толстом // Эйхенбаум Б. Лев Толстой. Семидесятые годы. Л., 1974. С. 195-356
В течение вт. пол. 1940-1950-х гг. Э. работал над новой книгой о Толстом. Ее замысел воплощен в нескольких главах. В дневнике от 4 ноября 1946 г. Э. пишет: «Вчера отправил письмо П. И. Лебедеву-Полянскому с просьбой разрешить мне написать сначала книжку о Толстом (листов 16— 18), а потом, к концу 1947 г., сделать из нее главу в 8 п. л. для "Истории литературы"...» (Контекст-1981. С. 275).
Главы предполагаемой монографии объединены биографией Толстого, в которую включен обширный литературно-бытовой материал, что уже было сделано Э. в трех томах о Толстом (см. с. 12-14,895-896 наст, изд.), но исследователь подчеркивал, что видит «новую» книгу совершенно в другом свете. В письме Шкловскому от 18 марта 1947 г. Э. пишет: «Многое у меня теперь иначе, начиная с казанского периода, который я на днях закончил» (Цит. по: КертисДж. Борис Эйхенбаум: его семья, страна и русская литература. СПб., 2004. С. 334).
Исследователь в третий раз обращается к раннему периоду жизни и творчества Толстого 1847-1852 гг. его сомнения в том, как организовать материал, отражены в дневниках конца 40-х — нач. 50-х гг. 31 марта 1950 г. записано: «Опять возвращаюсь к работе, хотя еще не уверен, что пойдет, и еще не все решил — колеблюсь: с одной стороны, серия небольших конкретных очерков (вроде как о зеленой палочке), с другой — книга. Надо бы так параллельно и вести, поскольку в книге детали не поместятся. Обдумываю план книги» (Контекст-1981. С. 285). Исследование Э. разрастается и насыщается новыми литературными, историческими фактами. «Деталей» становится все больше: подробности биографии Толстого, его окружение, философские концепции и веяния эпохи, история рода.
В дневнике Э. неоднократно возвращается к вопросу распределения материала о жизни и творчестве Толстого по главам. Но систематизация все время нарушается, так как обилие фактов требует все новых отступлений, до появления отдельных глав и разделов.
Первоначально Э. говорит о 4 главах до «Войны и мира»: «Вчера утром успел написать 2 страницы взамен прежних — очень важные (Чернышевский и Толстой). Писал с настоящим увлечением. <...> За эти 2 дня добавил ко второй главке очень важные 4 страницы о связи Т-го с социальным утопизмом, о Чернышевском и Герцене. На этом, по-видимому, и надо закончить эту главку, а с "Метели" начать третью, которую закончить "Семейным счастьем". Этим закончится третья глава, а четвертую отдать на все до "Войны и мира"» (запись от 10 окт. 1946 г. — Там же. С. 274-275). Уже на этом этапе работы видно, как исторические и философские сведения, разрастаясь, требуют особого места в структуре книги. Очень скоро в дневнике от 2 ноября 1946 г. появляются указания на новые направления в работе: «Непрерывное соотношение с философскими течениями. Безусловная связь с утопическим социализмом (русский фурьеризм как учение о страстях, требующее изучения "природы человека"), с учением Канта второго периода — понятие "любви", о котором Т. твердит в 1856 г. в дневниках и письмах. Именно отсюда — близость с Чернышевским» (Там же. С. 275). Появляются имена Фурье, Канта, Чернышевского.
Дневниковые записи этого периода отражают интенсивность, с которой работает Э.: «Со второй главой все-таки пока задержка — выясняю материал писем 1847-1850 гг. и их последовательность» — запись от 1 апреля 1947 г. (Там же. С. 276); 20 апреля 1947 г.: «Сегодня опять взялся за вторую главу — с использованием планов "Юности" (очень важно!) "Романарусск. пом." (Тамже. С. 277); 15 сентября 1947 г.: «Набросал о "Казаках" все. Очень начерно. "Казаки", в конце концов, привели к истории — определилось, что вне истории эпос не получается, нет опоры, нет мысли...» (Там же. С. 278); 12 октября 1947 г.: «Первые шесть глав определились и вчерне написаны. В VII главе (которую я сейчас бросаю незаконченной) должно быть так: 1. "Казаки" (с вопросом о 40-х годах), "Три смерти" и "Сем. счастье" (т. е. 1858-1859 гг.); 2. Уход из литературы, заграница, "Декабристы" 3. Школа — Глава VIII. 1. Подход к "Войне и миру" через "Холстомера" и "Зараж. Семейство" (18631864); 2. " 1865-й год"... 3. "Война и мир" 1866-1869 г. 4. "Война и мир" в целом ... Тогда пойдет IX глава — "Петр" и "Анна Каренина" вместе с азбукой и пр. Так я доберусь к весне до 80-х годов, т. е. до конца III части» (Там же. С. 279).
Остановки в работе Э. связаны с новыми поворотами в изучении материала: «С писанием застрял... отчасти потому, что вопрос о Станкевиче привел меня к новой теме, о которой раньше я не думал в таком виде. Один из важнейших очередных вопросов после Крымской войны — вопрос нравственный, вопрос о соотношении личных и общих интересов. Все пишут об этом. В связи с этим — вопрос о понимании "действительности", об искусстве, о поведении и пр. Пересмотр 40-х годов; столкновение Чернышевского (и Добролюбова) с поколением 40-х годов. Вопрос о Белинском и Станкевиче — как вопрос о поведении; на этом — конфликты между "людьми 40-х годов" (Тургенев, Боткин, Анненков) и "новыми людьми". Сложное положение Некрасова. Толстой проходит через это — "Альберт", "Люцерн", "Казаки". Где мне сказать обо всем этом? Получается особая тема — "Толстой и традиции 40-х годов". Сюда-то и попадает Станкевич...» (Там же. С. 278). Подробно тема «Толстой и традиции 40-х годов» будет развернута Э. в ст. «Наследие Белинского и Лев Толстой». 27 июня 1948 г. Э. отметил в дн.: «5-го прочитал доклад «Белинский и Толстой» на заседании факультета. Очень хвалили. Просят приготовить для печати — придется написать» (Там же. С. 282).
Один из самых последних планов книги о Толстом находим в дневнике Э. от 31 марта 1950 г.: «Часть первая
Глава I
В семье (1828-1837).
Казань и университет.
Перед уходом (1846-1847).
Глава II 1947-1851
Утопия "помещичества"
1848-1849 (Москва и Петербург).
1950-1851 (до отъезда на Кавказ).
Глава III. На Кавказе.
Глава IV. На войне.
Часть вторая 1856-1880
Глава V.
Петербург — "Современник" и пр.
Глава VI.
Часть третья 1881—1905
Часть четвертая
Развязка
1906-1910» (Там же. С. 285-286).
Для Э. на первый план в кн. «Молодой Толстой» выходил вопрос о рождении нового стиля. Кн. «Лев Толстой. Книга первая. 50-е годы» поставила вопрос об историческом поведении (см. с. 14, 905 наст. изд.). В новом обращении Э. к этому же периоду жизни и творчества Толстого главной станет эпоха, которая с наибольшей силой выражается в жизни и творчестве гениальной личности.
Э. фиксирует свое понимание оснований, на которых будет строиться новая книга о Толстом. В дн. от 7 ноября 1947 г.: «О Толстом надо бы записать все основное, на чем будет держаться книга. Все вокруг идеи счастья. Противоречие человеческой природы и истории (цивилизации). Детство — Роман русск. помещика — Казаки; вот первый круг. Счастье ребенка (природа) — Зло цивилизации (в мужике добро) — Мудрость первобытной жизни (Ерошка). Сюда же Холстомер, Люцерн (голос автора — прямо — Герцен). "Семейное счастье" не вышло, п. ч. неясно. Потом проблема истории — "Декабристы", "Война и мир"...» (Там же. С. 280). Идея счастья, осмысленная в исторической перспективе, оказывается центральной для Э.
Одним из принципов работы в исследовании становится «реконструкция»: для Э. необходимо воссоздать атмосферу времени, полемик, литературных и научных влияний, чтобы уяснить, из чего прорастает художественный мир писателя. В дневнике Э. 13 ноября 1947 г. размышляет над «Казаками» и делает заключение по поводу своей работы: «Это все надо ввести в главу "Между Казанью и Кавказом" — совершенно заменяет дневник и дает даже больше, потому что говорится о самом важном» (Там же. С. 280) или 9 декабря 1949 г.: «Могу сейчас заняться только идейной биографией — и то в свободной, почти художественной форме. Попробую так написать юность Толстого, широко пользуясь его вещами и заполняя пустоту 1848-1850 гг.» (Там же. С. 285); в дневнике от 17 апреля 1952 г.: «Надо выдерживать тематическое строение книги. Первая глава — не детство "вообще", а то, из детства, что было важно для будущего Толстого. С этой стороны (т. е. с идейно-биографической, исторической) детство Толстого надо реконструировать, потому что он сам об этой стороне почти ничего не знал...» (Там же. С. 295).
Для Э. важно уловить и зафиксировать движение и взаимопроникновение идей, которые стимулируют творческий, преображающий процесс Толстого. Не случайно в дневнике за август 1949 г. Э., сопоставляя фрагменты из романа В. Гюго «Отверженные» и размышления Толстого, цитирует вступительную статью А. К. Виноградова к изданию «Отверженных» (Academia, 1931): «Как это всегда бывало у Толстого, глубокое и органическое усвоение проблемы романа выражалось у него в форме позднего осадка впечатлений с полной переработкой чужой идеи до неузнаваемости» (Там же. С. 282).
В 1950-х гг. Э. внимательно изучает родословную Толстого. В дневнике от 15 января 1952 г.: «Много работаю над изучением "светских" знакомств Толстого 50-х годов, соответственных родословных и пр. В этой области сильно двинулся за последнее время — и это помогает понимать дневники» (Там же. С. 286-287); от 31 января 1952 г.: «Работаю много и упорно над родословиями. Трудно прервать, боюсь, что эта область (трудная и сложная) засосет. Однако надеюсь, что выскочу, когда надо. Пока еще вожусь с отдельными семьями и не всегда добиваюсь толку. Кажется мне, что эта работа окажется полезной для уяснения биографии отца... Многое в знакомствах юного JI. Н. восходит к отцу и даже к деду, а то и еще дальше — во всяком случае — ко времени Екатерины и Павла» (Там же. С. 287); от 6 февраля того же года: «Родословные сильно надоели, но зато значительно определились очертания первой ("родословной") главы» (Там же. С. 287).