Своего рода идиллия царит и на экране. Озон превращает пьесу в «стихотворение в музыке и цвете», как назвали в свое время не менее рутинные по сюжету и столь же смелые по существу «Шербурские зонтики». У каждой из героинь – свой цвет и фирменный наряд, свой символический цветок (от орхидеи до подсолнуха), свой песенно-танцевальный номер и свой «звездный код» в истории кино. Например, вызывающе эротический танец Фанни Ардан имитирует образ Риты Хейуорт в «Джильде». Эммануэль Беар затянута в корсет и облачена в «скромное» платье горничной, которое, однако, наводит на самые нескромные мысли. Привет от Жанны Моро из бунюэлевского «Дневника горничной». Кстати, это единственная французская актриса-легенда, не попавшая в фильм Озона. Зато Эммануэль Беар прячет в тайнике фотографию Роми Шнайдер. По словам Озона, Денев и Шнайдер были в детстве его любимыми актрисами, а Беар унаследовала «народный» тип героинь Шнайдер – тип демократичной и обаятельной парижанки.
«8 женщин»
Еще сильнее работают в фильме ссылки на фильмы, которыми прославилась каждая из актрис. Изабель Юппер в гротескной роли стареющей дурнушки уморительно пародирует свою скандальную «пианистку» из одноименного фильма, играя ее в стиле Луи де Фюнеса. Молодящаяся Катрин Денев с комичной искренностью интересуется, не стала ли она выглядеть старше через час после известия о гибели мужа. Но самую острую киноманскую штучку Озон приготовил в эпизоде, где Денев выясняет отношения с Фанни Ардан. Дело доходит до драки и валяния на полу, которые неожиданно завершаются страстными поцелуями. Здесь Озон потревожил тень другого Франсуа – Трюффо. Денев в свое время жила с ним, а Ардан родила от него ребенка. Считалось, что эти актрисы антагонистичны. И вот теперь Ардан уверяет репортеров, что боготворила Денев, будучи «еще девочкой», и теперь целовала ее, как икону. Как говорит Озон, если бы Трюффо увидел эту рискованную сцену, он перевернулся бы в гробу, но при этом точно бы возбудился.
Когда-то тот же Трюффо рассказал об острой и пряной кухне кинематографа в «Американской ночи». Но он не предпринимал таких далеких путешествий в прошлое, как Озон, который задумал воскресить полувековой давности «саммит гламура»: костюмы под Диора, голливудский цвет Technicolor из фильмов Дугласа Серка, декорации, освещение и музыкальный ряд тех лет. Озон сделал фильм, полный любви и нежности к кинематографу, к его живым легендам и не менее интригующим теням прошлого.
Опыт работы Озона с легендарными актрисами оказался полезен для обеих сторон. Партнеры оценили друг друга. Все восемь актрис наперебой говорят, как тщательно был организован съемочный процесс, подготовлены костюмы и декорации, как энергичен, решителен и по-своему хитер Озон на съемочной площадке. Озон, сыгравший в этом суперженском проекте роль отсутствующего мужчины. Озон, переставший быть мальчиком и превратившийся в зрелого мужа французского кино. Через десять лет он обещает написать про съемки «8 женщин» в мемуарах, «как все было на самом деле».
Но теперь – к началу истории, к 90-м годам, когда Франсуа Озон был известен как автор довольно радикальных короткометражек, фривольно изображающих молодежные нравы. Вот, к примеру, сюжет под названием «Девственники»: двое парней, лежа в постели, признаются, что один никогда не спал с мужчиной, а другой – с женщиной… В конце 90-х Озона словно прорвало. Сразу четыре его полнометражных фильма прогремели в Канне, Венеции, Берлине и Сан-Себастьяне. Не будет большим преувеличением сказать, что 2000 год прошел под знаком Озона. 33-летнего режиссера стали сравнивать с Бунюэлем и Годаром, а после фильма «Под песком» – с Антониони. Ему удалось поставить сценарий Фассбиндера «Капли дождя на раскаленных скалах», что породило еще одно лестное сравнение. Заговорили про особую «зону Озона», которую он успел обжить.
Столь же стремительно прошло вторжение Озона в Россию. В модных барах и клубах Москвы (не без творческих усилий российских прокатчиков) на столах появились спички с надписью «Другое кино» и кадрами из трех фильмов француза. Еще на этикетках были эпитеты: «дерзкий», «скандальный», «провокационный», «сексистский». Народ заинтересовался. Озон тем временем посетил фестиваль в Петербурге и заявился в Москву.
Все три представленные им картины очень разные, но есть и общий мотив. Одним из поворотных пунктов «Крысятника» (оригинальное название «Sitcom» – «Комедия положений», 1998) становится сцена, когда юный отпрыск добропорядочного семейства объявляет, что он гомосексуалист. Любовный мужской альянс образует завязку «Капель дождя». Латентное тяготение к сильному полу открывает в себе и один из «Криминальных любовников» – даром что совершил зверское убийство ради прелестей своей одноклассницы.
Но хотя Озон – участник и лауреат нескольких гей-лесбийских фестивалей, на самом деле не только сексуальная ориентация его героев определяет его место в современном кино. После широко разрекламированной (и прежде всего во Франции, стране cinema d'auteur) Смерти Автора остались единичные, рассеянные по киномиру «проклятые поэты» – экстремальные персонажи, выбивающиеся из ряда вон своим анархизмом, мессианизмом и (или) гомосексуализмом. Они были всегда и во Франции, породившей Верлена и Рембо, но чаще в менее картезианских странах. Таким был Пазолини, таким был Фассбиндер, таким был Джармен. Озон – воспитанный интеллигентный молодой человек с благополучной биографией – внешне никак не напоминает этих монстров. И все же он чем-то близок к этим «цветам зла». В отличие от датских и других «догматиков», Озон не играет в художественное целомудрие и, если прикрывает наготу чьими-то одежками, это, как правило, благородные туники классического авангарда – того же Бунюэля, того же Годара, того же Фассбиндера. Это – рудименты преданного проклятьям модернизма, который еще не обзавелся спасительной приставкой «пост». Фильмы Озона отличаются давно забытым качеством – кричащей искренностью, которая пробивается сквозь стилизаторский холодок, сквозь радикализм и минимализм. Каждый такой фильм – это крик души и содрогание тела, это вопль юношеского одиночества в мире закоснелых стереотипов. Время Озона наступает в эпоху виртуального отчуждения, когда эмоции снова становятся востребованы и даже преувеличены. Когда становится насущно необходим глоток Озона.
«Я монстр, убивший маму и папу»
Франсуа Озон не очень похож на свои картины. Почему? Именно это я пытался выяснить, когда мы познакомились с режиссером в Канне, когда мы встречались в Москве и пересекались в Париже – в офисе кинокомпании «Fidélité», что по-русски означает «Верность». Рабочий стол Озона был завален кассетами со старыми французскими фильмами: узнаю на обложках лица Жана Габена, Мишель Морган, Даниэль Дарье и других звезд 50-х годов.
– Неужели это и есть тайная страсть авангардиста Озона? Откуда такая любовь к национальной традиции?
– Просто я готовлюсь к новой картине. Ее действие происходит полвека назад, и я смотрю много фильмов того периода. Сценарий написан по пьесе Робера Тома, популярной в те годы, это комедия с криминальным отливом, она много раз ставилась во Франции и, кажется, даже в вашей стране.
– И называлась «Восемь влюбленных женщин». А подругой пьесе того же драматурга режиссером Аллой Суриковой был поставлен телефильм «Ищите женщину». Итак, первый исторический фильм в твоем послужном списке?
– Не забывай, «Капли дождя» – это Германия 70-х годов. Но в принципе да: на сей раз я забрался совсем далеко в историю.
– Ты тогда еще не родился. А все фильмы, что лежат на твоем столе, были очень популярны не только во Франции, но и в России. Потом пришли режиссеры «новой волны» и похерили «папино кино». Неужели ты решил его воскресить?
– Да, деятели «новой волны» заклеймили предков – это считалось хорошим тоном. Они научили, как снимать на улицах, в толпе, использовать непрофессиональных или неизвестных актеров, отображать «поток жизни». Но пришло новое поколение, свободное от диктата и этих установок. Теперь мы можем выбирать, для нас нет никаких табу. Например, свой новый фильм я буду снимать целиком в интерьере. В нем будет восемь женщин разного возраста и, представь, ни одного мужчины. (Смеется.) Я потерял интерес к мужчинам. Теперь я люблю женщин.
– Восемь (или восемь с половиной) – хорошее число для кинематографиста.
– Достаточно восьми. Они соберутся в одном помещении и станут, словно в детективе Агаты Кристи, выяснять, кто из них убийца. Так что единственный мужчина присутствует в картине в виде покойника. В таком фильме обязательно должны играть звезды.
– Например?
– Пока я не готов назвать всех исполнительниц, но, так и быть, открою один секрет. Вчера я обедал с Катрин Денев, она прочла сценарий, он ей понравился, и теперь я жду от нее окончательного согласия.
– Но ты же критиковал ее за то, как она сыграла в фильме «Танцующая в темноте». Сказал, что тебе как французу невозможно поверить, чтобы Катрин Денев изображала работницу завода.
– Но ведь я и приглашаю ее совсем на другую роль. Да и фильм будет не как у Ларса фон Триера, хотя в нем тоже есть что-то от мюзикла. Нечто среднее между старым французским (в основном черно-белым) и цветным голливудским кино, немного в стиле Джорджа Кьюкора и Винсента Миннелли. История будет чисто французской, изображение и цвет – американскими.
– В фильме «Крысятник» с убийственным сарказмом изображена буржуазная семья. Похожа ли она на твою собственную и чувствовал ли ты себя белой овцой в стаде?
– Разумеется, я тот монстр, который убил папу и маму. Еще учась в киношколе, – сам не знаю почему – сделал короткий фильм о мальчике, который убил своих родителей. Мальчика играл мой брат, а родителей – папа и мама. Мои родители – такие интеллектуалы среднего класса, учителя, преподавали биологию и французский язык. Папа синефил, любит классические вестерны Джона Форда.