Вздохи за дверью
Наконец настала ночь, которой я целую неделю ждал как горячей каши: Аманда согласилась взять меня с собой разносить газеты. Я начал собираться. На столе лежали стопкой шесть инструкций, одна – с моим комиксом в дополнение.
– Вообще-то хватит пяти, – сказала Аманда.
– Почему? – не понял я. – В прошлый раз ты сказала упаковать шесть пар носков, а перед этим шесть яблок. И бутербродов ты всегда делаешь шесть штук. Кого мы не посчитали?
– Если быть точными, я не посчитала двоих, – ответила Аманда. – Одна из них – та маленькая девочка, про которую я тебе рассказывала. Ей не нужна собственная инструкция, потому что они могут слушать радио вместе с братом. Если уши меня не обманывают, она часто приходит в кровать к брату, когда ей не спится.
– А кто второй? Значит, посылок должно было быть семь?
– Память у тебя девичья. – Аманда вытряхнула из бумажного пакета на стол кучку шоколадных батончиков. – Тебе-то инструкции не нужны, потому что ты сам их написал. И, даю слово, яблоки ты у меня тут можешь есть, пока не треснешь!
– Ясно, – тихо проговорил я и машинально пересчитал батончики на столе. – То есть их шесть, не считая меня, и из них двое – брат с сестрой.
– Шесть – это только на моей территории, – уточнила Аманда. – По крайней мере пока.
– В каком смысле – пока?
– Ситуация часто меняется. Кто-то, кто долго вздыхал, может быть, завтра перестанет. А кто-то другой, у кого не было никакой причины печалиться, завздыхает так, что у меня уши заноют.
Аманда отвела с лица волосы и пощипала себя за мочку уха. На секунду мне показалось, что ухо качнулось, будто кивнуло. Эти уши, живущие своей жизнью, растущие из головы самостоятельные существа, так меня смущали, что я отвел глаза и постарался сосредоточиться на сборах.
Ночь была ясная. Над лужайкой поблескивали звезды, в крышах гаражей в проулке, который я называл теперь про себя Одиноким, отражался лунный свет. Аманда сходила на пункт выдачи за газетами и уложила их в тележку. Она сказала, что всегда берет пару газет про запас. Никогда не знаешь, вдруг попадется новенький, тогда можно будет положить ему в газету хотя бы яблоко. Мне пришлось подождать Аманду на автобусной остановке неподалеку, чтобы не привлекать внимание других почтальонов. Потом мы отошли за остановку и под прикрытием кустов вложили в газеты шесть шоколадных батончиков, пять инструкций и два карманных радио. И отправились в путь. Мы приподнимали крышки и бросали в почтовые щели газеты – просто газеты, в которых не было ничего лишнего: ни крошки, ни яблочного семечка.
Наконец мы дошли до первого подопечного. Аманда замедлила шаги, прижала ухо к двери и прислушалась. Я вспомнил, как сам стоял по другую сторону двери, не зная, кто там снаружи. А сейчас – есть ли за этой дверью кто-нибудь? Кто же?
Аманда вздрогнула, и я заметил, что у нее под волосами что-то шевельнулось. Из-под волос медленно показались уши, они расширились и затрепетали, будто ища что-то в воздухе. Мгновение спустя уши замерли и вдруг задрожали, в точности как тогда в погребе. Это было такое странное зрелище, что я застыл на месте. Аманда, наоборот, заторопилась. Она вытащила из сумки один из свертков, предназначенных для Забытых, и протолкнула его в щель для писем. Послышался легкий стук, а потом топот маленьких ног. Кто-то, ждавший газету, подхватил ее и убежал.
Мы собирались уже идти дальше, но тут Аманда заметила что-то на полу возле двери и наклонилась, чтобы подобрать. Это оказалось маленькое зеленое яблоко.
– Ну разумеется. – Аманда вздохнула и сунула яблоко в карман. – Он не любит зеленые яблоки. Каждый раз возвращает их перед моим приходом.
– Зачем тогда ты ему их навязываешь?
– Навязываю? – наморщив лоб, переспросила Аманда скорее сама себя, чем меня. – Наверное, надеюсь, что он привыкнет. Я в детстве тоже не любила кашу, а теперь вот ем ее каждый день.
На улице Аманда взялась за ручку тележки и покатила ее по пустой улице. Я подумал о мальчишке, который не любит зеленые яблоки и знает, что кто-то заберет их, если оставить за дверью. «Странно это всё», – подумал я, но потом во мне проснулось любопытство, и я догнал Аманду.
– А что ты о нем знаешь?
– Довольно мало. Судя по вздохам, ему лет пять.
– Значит, это для него я рисовал инструкции?
– Да. И второе радио тоже ему.
– А как его зовут?
– На двери фамилия Пелтонен. Имени я не знаю. По вздохам много чего можно определить, но вот имя – нет.
– А что можно?
– Иногда по его вздохам я понимаю, что он давно не ел или целый день не выходил на улицу, – проговорила Аманда. – Похоже, он почти все время проводит перед телевизором, как и многие другие Забытые.
– Пока электричество не отключат.
– Точно. – Аманда улыбнулась. – Этот мальчуган из средней категории, как и ты. Почти забытый, частично функциональный.
– А я был…
– Полностью забытый, но высокофункциональный, – подтвердила Аманда, сворачивая на тропинку, ведущую через парк. – Он не такой одинокий, как ты, но и способности к самообслуживанию у него меньше. Никто не учил его, как намазать себе бутерброд или завязать шнурки. Никто не ходил с ним гулять, не помогал забраться на дерево или на большой камень. Никто уже давно не брал его на руки по вечерам, не выключал телевизор, когда там начинается кино, не предназначенное для детских глаз.
Ух ты, подумал я. Я-то ни разу не смотрел фильмов 18+, хотя возможностей, пока не отключили электричество, было сколько угодно. Но когда живешь один, по ночам и без того страшно так, что включить ужастик – далеко не первое, что приходит в голову.
– У его родителей много проблем, – продолжала Аманда. – Эти проблемы – как темные горы, мальчик все время в их тени. Поэтому он относится к категории средней тяжести, как и бо́льшая часть Забытых. Тяжелых случаев, к счастью, мало.
– А легкие бывают?
– Бывают, конечно, но их сложнее отследить. Если вздохи нечастые и тихие, для этого могут быть разные причины. Но когда они становятся тяжелыми и частыми, ребенок начинает получать посылки.
– Начинает, щас! – фыркнул я. – Я был один невесть сколько, пока мне не пришла первая посылка.
– Отсутствие терпения – один из самых… – пробормотала Аманда себе под нос, дальше я не расслышал. А потом продолжила внятно и деловито: – Это тоже зависит от многих факторов, например от технических.
– Это как?
– В некоторых домах слишком толстые стены или детская комната слишком далеко от двери, – объяснила Аманда. – Мои уши засекли тебя уже давно, но качество вздохов я уловила только той ночью, когда ты пришел спать в прихожую.
Качество вздохов, бред какой! Как будто вздохи можно поделить на хорошие и плохие, правильные и неправильные, настоящие и фальшивые. Хотя, наверное, Амандины уши лучше разбираются. Мои-то фальшивые вздохи они легко распознали.
– У меня как раз был с собой запасной сверток, и я решила попробовать, что выйдет, – договорила Аманда. – А дальше ты знаешь.
Да, дальше я знал. Я сунул руки поглубже в карманы и погрузился в свои мысли. Представил, какой была бы сейчас моя жизнь, если бы я переместился спать в прихожую пораньше. Что-то пошло бы по-другому? Или я бы радостно ждал ночных бутербродов и яблок, не задумываясь, откуда они берутся? Возвращал бы побитые яблоки под дверь, не выясняя, кто их уносит? Неужели детям, чтобы их заметили, надо уметь вздыхать правильным способом в правильном месте, и чтобы все «технические факторы» непременно были на месте? Эти вопросы крутились у меня в голове, пока мы молча шли по пустой улице. Ночной ветер трепал штанины пижамы, но от быстрой ходьбы было тепло. Мы разносили газеты по многоэтажным домам, похожим на мой родной дом. Пять или шесть этажей, желтые или серые стены, асфальтированный двор. Во дворе игрушки, велосипеды, самокаты и несколько тощих деревьев.
Через некоторое время мы дошли до следующего объекта. На дверях фамилия: «Карам». Амандины уши снова вылезли из-под волос. Они изучили воздух возле двери и задрожали. Аманда достала сверток с инструкциями и двумя шоколадными батончиками.
– Это брат с сестрой, – шепнула она после того, как газета упала на пол. – Мальчику девять лет, девочке два. Они живут с мамой, но ее часто нет дома. Похоже, много работает, утром делает уборку в одном месте, вечером в другом, а в промежутке пытается еще и учиться. Брат по пути в школу отводит сестру в детский сад, а после школы забирает ее и готовит еду. Вечером он помогает сестре помыться и укладывает ее спать, потому что мама возвращается поздно. У них здесь нет никого, ни родственников, ни друзей.
Я подумал, что старший брат как минимум сохранил высокую функциональность, но вслух ничего говорить не стал. Мы шли и шли и постепенно приближались к моему родному дому. Чем ближе мы подходили, тем тяжелее мне было идти. Вскоре мы уже стояли перед домом номер четыре по Керамической улице. Аманда, кажется, хотела что-то сказать, но вовремя прикусила язык. Страхи мои вспыхнули с новой силой. А что, если Аманда привела меня сюда, чтобы оставить? Когда она открыла дверь подъезда, я застыл на месте.
– Не пойдешь внутрь? – спросила она.
Я помотал головой и попятился к тележке.
– Ладно, жди здесь. – Аманда скрылась в подъезде.
Я задрал голову и посмотрел на темные окна своей комнаты. Она казалась чужой и тихой, будто оттуда ушли весь воздух и вся жизнь. Мне захотелось поскорее уйти. Я повернулся, но споткнулся о тележку и грохнулся на асфальт. Взвыл от боли, испугался, что сейчас всех перебужу, и отполз за тележку, чтобы никто меня не увидел.
– Что тут за шум? – раздался из-за тележки голос Аманды.
– Ничего, – откликнулся я. Рука у меня горела.
– Ладно. – Аманда протянула мне носовой платок. – Тогда вытри руку и пошли дальше.
И правда, из руки у меня текла кровь. Зажав рану платком, я поднялся. Я старался идти за Амандой, в тени, чтобы никто не обратил на меня внимания, хотя улица была пуста. Аманда замурлыкала какую-то мелодию, наверное, для настроения. Мы свернули на улицу, застроенную уютными частными домиками. Я разбросал газеты по ящикам. Обычные газеты, обычные дома. Никаких забытых детей, никаких трепещущих ушей. По крайней мере, до тех пор, пока мы не дошли до калитки, за которой виднелся оштукатуренный коричневый дом.