День шестойВы не можете заботиться обо всемО том, как оставаться нормальным, когда в мире такой бардак
Искусство быть мудрым состоит в умении знать, на что не следует обращать внимания.
Французский философ Раймон Арон в мемуарах рассказывает, как в одно прекрасное утро 1934 года гулял по Парижу со своей женой Сюзанной и их новорожденной дочерью. Легко представить эту сцену: город купается в солнце, парижане болтают в тени деревьев, безмятежно пьют кофе и курят, сидя за столиками уличных кафе. Ну или почти все парижане – в Люксембургском саду Арон замечает приятельницу и сокурсницу по École normale supérieure Симону Вейль, которая явно не в себе от горя. Ароны спрашивают у нее, что стряслось. «В Шанхае забастовка, – отвечает Вейль с глазами, полными слез, – и войска стреляли в рабочих!»
Симона Вейль, как объясняет социолог Ален Супио, «была из тех людей, что никогда не могут абстрагироваться от страданий, в которых захлебывается человечество». Не мне судить, была ли Вейль права, столь сильно переживая из-за происходивших на другом конце света ужасов, которые лично к ней не имели никакого отношения. Определенная обеспокоенность страданиями других, безусловно, достойна похвалы, и сегодня многие из поклонников этой еврейки, католички и марксистки, близкой к мистицизму, считают ее святой. Но я не ошибусь, сказав, что большинство из нас, включая меня, были бы совершенно не способны функционировать, если бы переживали эмоциональное воздействие каждого убийства или акта несправедливости в мире, словно это случилось с близким человеком. Между тем это очень похоже на тип поведения, которого сегодня все чаще требуют от нас.
Такое заявление может показаться странным для эпохи, которую называют беспрецедентно эгоистичной и бездушной. Однако благодаря цифровым технологиям это еще и эпоха, когда от вас могут потребовать с максимальной интенсивностью переживать обо всем – если вы из тех, кто считает своим долгом переживать за происходящее вне стен собственного дома.
Это одно из следствий того, что глобальные сети сегодня глобальны как никогда, поэтому любому, кто листает интернет-страницы, могут мгновенно предложить посочувствовать стольким человеческим страданиям, сколько величайшим святым не доводилось встретить за всю их жизнь. Но это также конкретное следствие онлайновой «экономики внимания», в которой по-настоящему ценным товаром – тем, на чем зарабатывают рекламщики, социальные сети и многие СМИ, – являются не сами новости, а ваше внимание. Мы вполне понимаем, что такая система повышает известность бессмысленных разборок между знаменитостями, раскалывающих общество теорий заговоров и многочисленных видео, на которых люди унижают себя на публику: не важно, о чем история, лишь бы была захватывающей. Менее очевидно, что эта динамика давит даже на самые уважаемые СМИ и активистские группы, заставляя их преувеличивать значение любой истории или задачи в конкурентной борьбе за ваше внимание. В результате вы можете быть уверены, что даже самые серьезные события в новостях будут подаваться в еще более мрачном свете – за исключением тех уголков интернета, где можно получить больше кликов, просто отрицая сам факт такого события.
В 2016 году после избрания Дональда Трампа и референдума по Брекзиту я впервые начал замечать их странное воздействие на самого себя, а в еще большей степени – на некоторых друзей и знакомых. Люди не просто пристрастились к думскроллингу (а они, безусловно, пристрастились) – они начали жить в «новостном пузыре». Глобальные новости стали для них психологическим центром притяжения, оказались чуть ли не более реальными, чем события в их жизни, в семье и на работе, – в «свой» мир они заглядывали лишь изредка, чтобы потом опять вернуться к главным новостям. Казалось, их гораздо больше волнует, уволит ли Трамп своего госсекретаря или чью кандидатуру он выдвинет в Верховный суд, чем любая драма, разворачивающаяся у них дома, или на работе, или в районе. В сущности, мотивы у них были самые благородные, так что несколько невежливо было бы указывать на то, что такое их поведение никоим образом не сделает мир лучше. Живя в новостном пузыре, человек испытывает ощущение, будто выполняет свой долг и является хорошим гражданином. Однако для того, чтобы быть в курсе событий, достаточно 10 минут в день; более продолжительный скроллинг может обессилить, парализовать – и уж точно пожирает время, которое можно было бы потратить на то, чтобы сделать мир лучше. Дэвид Кейн, писатель из Канады, предлагает другой способ:
«Представьте, что всю имеющуюся “озабоченность общества” какой-либо проблемой можно собрать в огромной бочке для дождевой воды… и перераспределить между меньшим количеством людей. Вместо того чтобы 50 млн человек всерьез беспокоились о каком-то вопросе в течение шести часов подряд, эти 300 млн часов общественного беспокойства можно было бы разделить, скажем, на 3000 человек, которые сделали бы его главной моральной проблемой на десятилетие… Нельзя перераспределять озабоченность общества как воду из бочки, [но,] может быть, каждый из нас, внутри себя, сумеет стать чуть сосредоточеннее. Представьте, если бы для каждого человека было бы нормальным в 10 раз глубже сосредоточиться на одной или двух проблемах за раз, а не взваливать на себя эмоциональное бремя десятков проблем… [и] ощущать свою беспомощность, наблюдая, “куда катится мир”».
Другими словами, выбирайте свои битвы и не испытывайте чувства вины по этому поводу. Приняв таким образом свою ограниченность, вы сможете добиться большего в битвах, которые выбрали, поэтому будете лучше думать о себе, чем человек, старающийся выступать «за все хорошее». (Кстати, может оказаться, что этот человек сосредоточен главным образом на том, чтобы лишь показать окружающим, что выступает за все хорошее.) Мой любимый пример – Эрик Хагерман, бывший член руководства компании Nike и убежденный противник Трампа. В 2018 году The New York Times посвятила Хагерману целую полосу, представив его как своего рода анти-Симону Вейль: вместо того чтобы болеть всей болью мира, он решил жить так, будто никаких потрясений в общественной жизни Америки не происходит. Он не читает и не смотрит новости и, выходя из своего дома в сельском Огайо, чтобы выпить кофе в местной закусочной, надевает наушники с белым шумом, чтобы не слышать, как другие посетители обсуждают политику. Неудивительно, что консервативные новостные издания осудили Хагермана как слабака-либерала, а прогрессивные окрестили «привилегированным выродком». Один журналист назвал его «самым эгоистичным человеком в Америке» и бурчал: «Не каждый может позволить себе пребывать в неведении. Люди, чьи семьи разрываются на части [из-за иммиграционной политики США], не могут позволить себе неведение. Люди, пострадавшие от насилия с применением огнестрельного оружия, не могут позволить себе неведение».
Но, может быть, Хагерман просто правильно оценил свою способность испытывать озабоченность и решил распределить ее более эффективно, чем это делают большинство из нас? Он купил заболоченный участок на месте бывшего карьера, пишет The New York Times, и отдает все свободное время тому, чтобы превратить его в озеро. Когда Хагерман закончит работу, озеро будет открыто для общественного отдыха. Предположительно, на этот проект уйдет бо́льшая часть его сбережений. Есть куда более эгоистичные способы провести жизнь.
Что касается отношения к ужасным новостям – в свое время было популярно выражение «Если вы не возмущаетесь, значит, не обращаете внимания». Но это пережиток тех времен, когда люди не жалели своего внимания, а доходы СМИ не настолько зависели от умения вызывать максимальный общественный резонанс. В эпоху дефицита внимания величайшим проявлением активной гражданской позиции может стать умение отвлекаться от всего, кроме тех сражений, которые вы выбрали.
День седьмойПусть будущее будет будущимО том, что нельзя перейти мост, пока вы до него не добрались
Не спрашивай; грешно, о Левконоя, знать,
Какой тебе и мне судили боги дать
Конец. Терпи и жди! не знай халдейских бредней.
Дано ли много зим, иль с этою последней,
Шумящей по волнам Тиррены, смолкнешь ты,
Пей, очищай вино и умеряй мечты…
Пока мы говорим, уходит время злое:
Лови текущий день, не веря в остальное[1].
Я точно помню момент, когда до меня дошел весь смысл фразы, которую к тому времени, слышал, наверное, сотни раз: «Мы перейдем этот мост, когда до него доберемся». Я ждал поезда на станции метро «Юнион-стрит» в Бруклине и, по своему обыкновению, нервничал – на этот раз из-за логистики предстоящего переезда с квартиры на квартиру, хотя повод мог быть каким угодно. Я ждал, когда мне сообщат, смогу ли я переехать в удобный для меня день, – все зависело от того, когда освобождающий квартиру жилец окончательно определится со своими планами. Внезапно до меня дошло, насколько абсурдно выглядит это мое ментальное ерзанье на стуле: я переживал из-за «факта, истинность которого на данном этапе неочевидна», как любят говорить юристы. Дело было в том, что я не знал ответа на мучивший меня вопрос – просто ответа еще не существовало. Это был мост, и у меня не было другого выбора, как перейти его. Когда я до него доберусь.
Некоторые проявления человеческой ограниченности достаточно легко осознать – например, ограниченность отпущенного нам времени или ограниченную способность контролировать действия других людей. Между тем одно из самых значительных препятствий заметить труднее: мы безнадежно заперты в настоящем, привязаны к этой временно́й локальности и не можем даже встать на цыпочки и через забор заглянуть в будущее, чтобы проверить, все ли там в порядке. Это вызывает глубокое беспокойство, ибо означает: мы страдаем от того, что психолог Роберт Зальцман называет «тотальной незащищенностью от событий». В любой момент может случиться абсолютно всё – по крайней мере всё, что не противоречит законам физики. «В следующую секунду мы можем навсегда потерять лучшего друга или родного человека», – пишет Зальцман, подсыпая еще соли на рану. Возможно, вероятность того, что, скажем, карстовая воронка разверзнется у меня под ногами, когда я пойду в магазин за продуктами, невелика, однако то, что никогда нельзя исключить подобную вероятность, – непреложная истина. Моя жена, чье детство прошло в кинотеатрах, хорошо помнит, как в подростковом возрасте поняла: если что-то кошмарное случится с ней или с кем-то, кого она любит, – никакая зловещая музыка, как в фильмах, об этом не предупредит. Кошмарное – увы – просто случится. Что угодно может случиться когда угодно.