— Возможно, его задернули только что, — предположил Косточкин.
— Хм, интересно… Как свет?
Косточкин ответил, что довольно скромный, конечно. Девушка сказала, что, может, лучше было бы завтра с утра сфотографироваться? Как-то она сразу не подумала, просто не ожидала, что он все еще здесь, так, на всякий случай позвонила… А когда Косточкин уезжает? Он ответил, что завтра. Но с утра пойдет в собор.
— Вы еще там не были? — удивилась она.
Косточкин объяснил, зачем он пойдет завтра туда.
— Ах, да, — отозвалась она.
— Завтра мой хеппи бёздей, — напомнила девочка. — А с утра я в школе.
Они прошли мимо крестов и обелисков.
— Паша, сфоткай меня у той красивой оградки, — попросила девочка.
Девушка от возмущения потеряла дар речи.
— Ты чего, совсем сбрендила? — наконец накинулась она на девочку. — Это дядя фотограф, а не твой одноклассник! Как ваше отчество? — обратилась она к нему.
— Евгеньевич, — с улыбкой назвался Косточкин.
— Павел Евгеньевич! Ты поняла? — спрашивала она, дергая девочку за руку.
Девочка насупилась, кивнула, но, глянув исподлобья на Косточкина, хитровато улыбнулась.
— И мы приехали сюда не на могилах фоткаться, а на фоне костела.
— Типа рыбок в сетке? — спросила девочка.
Косточкин и сам скептически осматривал костел, затянутый сеткой. Он предложил отправиться в другое место, куда-нибудь в парк. Но девушка возразила, что фотографироваться надо именно здесь, фотографии будут отправлены родне. Она посмотрела на часы и добавила, что с минуты на минуту придет Стасик.
— Вот что я предлагаю, — сказала она. — Пойдемте во двор.
— Но там агрессивная псина, — заметил Косточкин.
— Если старая, то ничего страшного.
При входе в ворота в белой стене девушка быстро перекрестилась, девочка без напоминаний тоже. Косточкин лишь крепче ухватился за ремень сумки. Овчарка тут же взгремела цепью, разинула пасть, начала брехать и сразу осеклась, услыхав свое имя: «Матильда!» Косточкин подумал, что это имя как-то перекликается с именем той собачки в хрущевке. Девушка шла прямо в пасть этой Матильды, протягивая узкую ладонь. И овчарка вдруг завиляла хвостом, присела и, поскуливая, подставила башку под ладонь.
— Ого, — произнес Косточкин.
— Смертельный трюк, — сказала девочка. — Янка работает в цирке вместе с братиками Запашными, вы не знали, Павел… мм…
— Здорово, — ответил Косточкин, чувствуя уже особенное напряжение в глазах.
Он расстегнул быстро сумку, достал фотоаппарат.
— Тетя Яна! Сейчас птичка вылетит! — воскликнула девочка, прыская в ладошку.
Девушка обернулась. Косточкин встретил ее взгляд уже сквозь видоискатель. Нажал спуск. Зеркало внутри камеры звучно шлепнуло. Он тут же сделал еще три или четыре кадра, внезапно испытывая прилив… точнее, призыв тех подростковых серебряных труб. Когда он фотографировал девушек, они начинали петь в жилах мгновенно. Может, именно поэтому он и стал фотографом… Но так громко эти трубы не пели еще никогда. Косточкин в ошеломлении сделал еще пять кадров уже идущей к ним девушки. Он не мог остановиться. Девушка засмеялась.
— Павел Евгеньевич, меня вы еще сфотографируете на свадьбе! А сейчас, пожалуйста, нас с сестренкой… Ну и вот как раз Стасик!
Она помахала рукой, ослепительно улыбаясь. Косточкин оглянулся.
— Па! — воскликнула девочка.
Во двор входил мужчина в «аляске», белесая бородка делала его похожим на альпиниста или полярника. Косточкин невольно присвистнул. Мужчина был знаком ему.
— А я думаю, что за столичный фотограф, — говорил он, белозубо улыбаясь и протягивая крепкую руку. — Только что закончил смену, тут рукой подать… почему бы и не прийти по зову сестренки? На радость drogi[178] родне.
— Вы знакомы? — спросила девушка.
— А ты что, не видишь? — иронично спросила девочка.
— Ну как ваши дела? — интересовался врач, слегка сощуривая глаза стального цвета.
— Полный порядок, — бодро отвечал Косточкин.
— Замечательно. Так это вы и будете запечатлевать наш пир на весь мир? Голубчик, если бы я знал об этом сразу, то мучил бы вас процедурами еще неделю. По блату. Ха-ха.
— Так это твой пациент? — спросила девушка, поднимая брови.
— Я так сразу и подумала, — сказала девочка.
Все посмотрели на нее и засмеялись.
— Ну откуда ты это могла знать?! — воскликнула девушка.
— По глазам, — невозмутимо ответила девочка.
— Ладно, господин фотограф, я вижу, надо прийти вам на помощь, — сказал решительно врач. — А то ведь день и так-то хмурый и уже угасает. Хватит, девочки, болтать. Делаем серьезные сосредоточенные лица для нашей родни и истории. Куда нам встать? Командуйте.
Косточкин растерянно озирался, он уже бегло взглянул на экран фотоаппарата, но тот оставался черным. Черный квадрат! А в видоискателе не появлялись красные черточки резкости — похоже, и автофокусировка сбита. Что же делать?
— Возьмите, ради всех святых, такой ракурс, чтобы и костел был виден, — попросил врач. — Пока его окончательно не развалили здешние силы.
— Нечистые? — тут же встряла девочка.
Врач с улыбкой потрепал ее по щеке и ответил, что точно может сказать про них одно — саморазрушительные.
— Как это? — не поняла девочка.
— Потом я тебе объясню.
Втроем они отошли в строну от собачьей будки, Косточкин присел, выстраивая кадр… обреченный на слепоту. Такого с ним еще не бывало. Обычно на свадьбу он брал с собой две камеры на случай отказа техники. Но его «Никоны» — d800 и старичок d90 — прямо на свадьбах ни разу не подводили. У старичка d90 после ста двадцати с чем-то тысяч срабатываний полетел затвор, но произошло это во время обычной прогулки с Мариной. Этим верным фотоаппаратом Косточкин снимал все свои первые свадьбы, поначалу одним им, денег не было. А потом заработал на 800-й, а старичка d90 отнес в ремонт, и его быстро и за совсем небольшие деньги поставил на ноги мастер Алекс Терминатор, такая кличка у него была: редко кто его видел без лупы-монокля в глазу. Видимо, придется нести ему и дворянчика восьмисотого. Но как же быть сейчас? Трудягу Девяностого Косточкин в этот вояж не взял — зачем, на три-то дня? Тем более такая расслабленная съемка. Он надеялся, конечно, запечатлеть что-нибудь для себя, как говорится. Эта надежда всегда где-то тлела… Потому и взял все-таки Восьмисотку.
И вот.
И он продолжил съемку.
Косточкин чувствовал себя… Кто, Колумб, что ли, вел корабли все дальше и дальше, уже зная, что вышла промашка и они заблудились? Или кто? Васко да Гама?
Да не стоит преувеличивать, ручная-то фокусировка есть, правда вот беда в том, что зрение у Косточкина не стопроцентное, очки он не носил и полагался всегда на автофокус. Значит, наверняка будут косяки. От дня рождения придется как-то отказываться.
Поставил вспышку.
— А вот и птичка! — воскликнула девочка радостно, когда их лица озарил серебряный свет.
…Наконец он остановился, чувствуя себя настоящим шарлатаном.
— А уже можно посмотреть? — подбежав к нему, спросила девочка.
— Понимаешь ли, Вероника, — проговорил Косточкин, стараясь придать голосу профессорский вес, — у фотографов есть такое правило: не показывать ничего сразу.
Девочка почему-то захохотала, оглядываясь на своих родных, и, хлопая в ладоши, запела: «По всему известна свету / Луковиц семья:/ Чиполлучча, Чиполлетто, / Чиполлоччьо, Чиполлотто / И, конечно, я». Хрупкая девушка и ее могучий брат улыбались. Косточкин, подчиняясь интуиции, снова приник к видоискателю и сделал кадр. Черный квадрат. Но это только на экране фотоаппарата, а что покажут другие экраны, еще неизвестно.
Наконец эта фотосессия была закончена.
— Пойдемте, я вас подброшу до гостиницы, — сказала девушка.
Косточкин поблагодарил и ответил, что ему надо еще в другое место.
— Куда?
— Довезем, довезем! — говорила девочка. — Вперед, все на субмарину.
Вчетвером они вернулись к автомобилю.
— Неужели поместимся? — спросил Станислав.
Его сестра хмыкнула.
— Па, Пыжик только кажется крошечным, — сказала девочка, таща его за руку к автомобилю.
— Так это птичка или рыба? — спросил с улыбкой врач.
— И то и другое, веселая субмарина! — ответила девочка.
«Пежо», прочел Косточкин марку автомобиля. Врач собирался сесть рядом с сестрой, но, увидев на сиденье фолиант, передумал и открыл заднюю дверцу. Косточкин сел впереди. Мотор завелся. Девушка спросила, куда ехать. Косточкин растерялся, он не знал названия улицы. Принялся объяснять. Девушка быстро сообразила.
— Вечерняя съемка? — поинтересовался врач.
— Нет. Визит вежливости, — откликнулся Косточкин.
Девочка снова потребовала отрядную песню, и девушка включила музыку.
In the town where I was born
Lived a man who sailed to sea
And he told us of his life
In the land of submarines[179], —
запели битлы.
А когда зазвучал припев, девочка тут же принялась подпевать и требовать, чтобы и остальные подпевали.
We all live in a yellow submarine,
Yellow submarine, yellow submarine,
We all live in a yellow submarine,
Yellow submarine, yellow submarine[180].
Косточкин думал, что отрядной песнью будет песенка про Чиполлино. Это все было довольно забавно. Правда, «Пежо» все-таки скорее цвета апельсиновой корки.
— Ну и как вам город? — сквозь музыку спросила девушка.
— Есть что посмотреть, — ответил Косточкин.
— Если смотреть сквозь пальцы, — сказал с усмешкой Станислав, оглаживая бородку.
— А я в него влюблена! — откликнулась девушка.
— В кого ты влюбилась, Янка? — бросив петь, спросила девочка.
— Ну, живя в Москве и бывая здесь раз в три года, можно, конечно, проявлять снисхождение, — заметил врач. — Тем более что великий дворник зима покрывает все свинство.