— Пожалуйста, нельзя ли потише? — попросила Вероника, сжимая пальцами виски.
Вася Фуджи схватил цепко плечо Косточкина.
— Ты же говорлил?! А вон оно как… Зараза… И я клюнул. Это кранты.
Он взялся за рюкзак, в котором захрустела бумага.
— Васечка? Васечка? — спрашивала Валя.
— Нас засекли, вот что! — ответил ей Вася. — Сейчас сюда прилетят орлики. Надо смываться!
— Нет, — пыталась объяснить Вероника, — вам нечего беспокоиться… Через час телефон отключился после звонка. О боже.
— Не бойся, не бойся, — говорила ей Валя, — это хорошо, так надо! Господь услышал тебя, твое сердце услышал. Тук-тук!
— Ах, да прекратите вы. То кости стучат так, то…
— Нет, сердце, сердце! — возражала Валя. — И ты слушай его. Только и всего, и ничего тебе больше не надо. Оно и скажет всю правду.
Вася открыл дверцу и выскочил из автомобиля, будто и вправду уходил на дно. Он тяжело дышал, озираясь. Косточкин, чертыхнувшись, вышел за ним. Вася пошел в сторону.
— Да постой ты, Фуджи!
Вася оглянулся затравленно. Глазки его бегали.
— Кто эта чувиха? Откуда она? С кем?
— Это… это Вероника, — отвечал Косточкин. — Ничего не бери в голову. Я ее люблю.
— Ты ее любишь?
— Да.
— А Маринка? И кто там сидит у нее на мобиле?
— Какая тебе разница.
— Ого! Ну нет. Я смываюсь. Дай мне денег, сколько можешь, и я рву когти.
— Куда?
— На запад востока!
— Что стряслось, ты в двух хотя бы словах можешь?..
— Да что, что… зарлаза… Я тебе уже рассказал.
— Когда?
— В машине, вот.
— Там? — спросил пораженный Косточкин, кивая на автомобиль, в котором продолжали сидеть девушки.
— Ну а где еще?.. Только еще название было: «Собака Баскервилей наших болот».
— Что это?
— Да ничего! Пост в соцсетях! И все.
— Что?
— Ты придурлок, что ли? С луны свалился или совсем ошалел в этой провинции?.. Меня тихо загребли. Сказали, обратился с жалобой священник, оскорбленный этим сравнением.
— Каким?
У Васи лицо исказила плаксивая мина.
— Ты чего, Никкор? Троллишь? Сравнением его истукана с живым великолепным догом! Правда, измазанным фосфором или чем там. А вся эта статейка — пересказ писем Бакунина, и всего лишь. Но они меня свинтили, они бы и Бакунина свинтили, да куда там… далековато. Очуметь, баба эта, резиновая кукла, миллиарды стырила… На святое этого государства позарилась — оборонку. И ничего, подержали взаперти в хоромах, да и выпустили. А тут статейку тиснул… Свобода же слова? Для кого свобода, а для кого трындец, зараза. Свободно можно костерить хохлов, и таким писакам — зеленый свет. А мне — собачья конура. Я рыпнулся было, но следак посоветовал молчать, и тогда, мол, тихо все спустят на тормозах, а не то будет, как у других: экстремизм, религиозная рознь, реальный срок. И я, дебил, поверил, прикусил… Никому ничего. Но на очных ставках с тем попом дискутировал и со следаком, так они меня в Кащенку засунули. А я оттуда сдернул. Врубаешься? Это и есть собачье правосудие.
— Но… зачем сюда-то?
— Хм, зачем, зачем. Пробовал до наших дозваниваться, не получилось, видно, неверно номера воспроизвел, мобилу-то у меня умыкнули, ну а ты был первый, чей номер совпал. И пазл сложился! Тут у них есть угол, где сходятся три леса: наш, белорусский и украинский. Мне — туда. Я уже давно об этом думал, мол, в случае чего — дерну или по лесу, или по реке. Там Сож впадает в Днепр, самое то притвориться рыбаком. Но сейчас не сезон. Зараза…
— А матушка?
— Маманя? Она сразу им поверила, что у меня крыша сдвинулась. Если б пришел к ней, сразу настучала б… Морозко застудил ей мозг. Напрочь. У нее пена изо рта идет, как нахлебается киселя из телевизора.
Косточкин напряженно вглядывался в Васю. Тот передернул плечами и засмеялся лихорадочно.
— Вася, ты… не гонишь тут туфту мне?
— Зачем? А? Ну? Никкор? Мне надо срочно уносить ноги, понимаешь? Врубаешься? А твоя чувиха меня уже сдает с потрохами. Вон, видишь, звонит!
Косточкин оглянулся. Вероника держала у лица трубку и что-то говорила.
— Да нет, перестань…
Но Вася уже уходил вдоль сырой шумной дороги, неся рюкзак на одном плече. Хлопнула дверца, и из автомобиля вылезла дурочка.
— Васечка! — крикнула она и побежала за ним, мелькая рваными кроссовками и светлыми лампасами тренировочных брюк. — Васечка!
Косточкин стоял некоторое время в полном отупении, не зная, что делать.
51. Поющая книга
Васю и Валю он догнал и отдал все наличные, полторы тысячи. Вася торопливо сунул деньги в карман и, не благодаря, заспешил дальше, потом вдруг остановился и, обернувшись, попросил не говорить Веронике, куда они поедут, а лучше сказать, что поедут они другим маршрутом… Он задумался. Короче, автостопом по стране… На поиски Святой Руси.
— Да, Вальчонок? Ххы-хы-хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи!..
Та запела, пританцовывая:
— «А мы, нищая бра-а-а-тья… Мы, убогие лю-ю-у-у-ди… Должны Бога моли-и-и-ти… У Христа милости проси-и-и-ти… За поящих, за кормящих… Кто нас поит и кормит… Обувает, одевает… Христу славу отсыла-а-а-ет… Сохраняй вас и поми-и-и-луй… Сам Христос Царь Небе-э-э-э-сный… Богородица Мать Бо-о-о-о-жья… Мать, Пречистая Цари-и-и-и-ца…»
И они пошли дальше.
Косточкин спохватился, что сумку оставил в автомобиле. Он надумал сфотографировать этих двоих, уходящих по сырой темной дороге, освещаемых то и дело фарами. Хотя ничего и не будет видно…
Он вернулся к Веронике.
— Ушли? — спросила она.
— Да.
Они помолчали.
— …У меня было мало денег, — сказал он. — Всего полторы тысячи… Но я не ожидал от Васи… Хотя он всегда был себе на уме… Анархист-одиночка.
— Теперь их двое, — сказала Вероника.
Косточкин посмотрел на нее. Выглядела она очень сосредоточенной: брови сведены на переносице, взгляд устремлен куда-то… Вдруг она как будто очнулась.
— Но я могу добавить пару тысяч. Надо их догнать.
— Не стоит, — остановил ее Косточкин. — Только сильнее напугаются.
— Тогда сходи ты, — сказала она, копаясь в сумочке.
— Да вон я вижу банкомат у кафе, — ответил Косточкин и вышел.
Но пока он ходил к банкомату и снимал деньги, Вася Фуджи и Валя куда-то пропали с дороги. Дальше по дороге стояли какие-то склады, возле них громоздились фуры, загораживая вид на дорогу. И вот, пройдя эти склады, Косточкин увидел только пустую дорогу, уходящую вверх и скрывающуюся в тумане и мгле. Впрочем, то и дело мгла озарялась проезжающей машиной.
Косточкин постоял, озираясь, и вернулся к Веронике.
— Исчезли, — сказал он. — Может, спрятались. Дуракам вообще-то везет, могли и сразу сесть на попутку… Хотя и неизвестно, есть ли туда попутки… С кем им вообще по пути…
— Куда? — спросила Вероника бесцветно.
— Трудно сказать, — ответил Косточкин.
Странно, но он испытывал какое-то чувство вины… Перед Васей Фуджи? Или перед Вероникой и ее женихом? Он не знал толком. Вероника завела мотор, оглянулась, потом посмотрела влево и вывернула на другую сторону. Они покатили в город, видя в туманной мгле красные расплывчатые звезды телевышки.
Молчали.
— Но… по-моему, он спятил, — сказал наконец Косточкин.
Вероника не ответила.
— Бред какой-то… Разве могут за рассуждения в дурку? Это в СССР по психушкам народ гасили… Ну там, за свастику кого-то штрафанули… Да я особо за этим как-то не следил… Надо будет порыться. Ведь, похоже, со всеми нами что-то такое происходит… Мне всегда казалось странным, что вот мы спим или там кино смотрим, а космос взрывается и летит во все стороны. А теперь вижу, что космос-то — вот он, в нас и вокруг, совсем рядом. И Вася Фуджи, как Ван Гог…
— Да, — вдруг оживилась Вероника, — точно, один его автопортрет мне этот ваш анархист и напомнил. А я все думала, на кого он похож… Только маленький, тщедушный. Ван Гог, по-моему, был крупнее, основательнее.
— Да Вася ничего не рисует. Так, фотками балуется… Может, он грибов, как Саня Муссолини, нажрался? Надо будет позвонить нашим.
— Фашик?
— Саня?.. Ну да. В глюках пошел через пруд… Думал, перейдет, как посуху.
— Экзотическая компания.
— Да, один анархист, другой фашист, а Королек — наполовину армянин. И он, кстати, рад, что сейчас фашикам прищемили хвост. Говорит, раньше как весна или осень — отовсюду шипение: жид, жид. Ему это смешно. А эти-то не знают, что именно весной и осенью дружно шипят в унисон. Как лето устойчивое, теплое или даже жаркое, или зима морозная, солнечная, то и сходит на нет. А начинаются колебания весенние воздуха, вспышки на Солнце — и из всех подворотен только и слышно: жид. Так вот, а теперь почти и не шипят. Подсушили болото.
— …или нашли другого врага.
— Не знаю, но Королек порхает, песни сочиняет. А то уже намыливался в землю обетованную… А вот Вася Фуджи сорвался куда-то. Трэш какой-то.
— Одри Китчинг, конечно, крута, — машинально откликнулась Вероника.
— Это кто?
— Ну модель, родительница трэша… Но вообще-то запал у него, да, сильный.
— У кого?
— Да у Васи этого Фуджи.
— Не знаю… По-моему, он окончательно тронулся. И раньше странноват был. А теперь слетел с катушек. Может, и правда в дурке сидел… Не поймешь. И что с дурака взять тогда?
— Зачем его ловят?.. Или выдумки? — спрашивала она как-то отстраненно.
Косточкин пожал плечами.
— Тебе нравится Тарковский? — спросил он.
— Поэт? Прозаик-охотник?
— Какой охотник?
— Племянник режиссера. Живет в тайге, пишет книжки. Фильм «Счастливые люди» не смотрел?
— Нет. Я о том, который «Ностальгия», «Рублев».
— Нудный.
— И «Сталкер»? «Солярис»?
— Ну… да.
— Я, пока «Зеркало» не посмотрел, тоже так думал. А потом Руслан, ну чувак, который обратил меня в фотографическую веру еще в армии, написал, что там суть созерцания. А кто же такой фотограф, если не созерцатель? «Зеркало» — классные фотки живые. Ну я и сел за монитор. Руслан предупреждал, чтобы только не в к