Значит, Дубровский точно есть где-то там на Росинанте.
Откуда-то из-за стены выбежали сразу четыре бездомных пса и уставились на Косточкина.
«Сейчас они меня покусают, — медленно думал Косточкин, — порвут… И тогда точно сбудется предсказание дурочки: я не уеду никуда, здесь и останусь».
— Не плачь, Маша, я з-десь… То есть Яна. То бишь Вероника, — пропел он.
Все это было довольно нелепо, странно, но псы как-то лениво, посматривая друг на дружку, приближались. Двое были довольно крупными, рыжеватый один, другой пегий, с хвостами палками. Вид у них был борзый. Один задрал лапу и сбрызнул белую стену, потом начал рвать лапами снег, уже с угрозой глядя на Косточкина.
И тут Косточкин вспомнил, что в сумке у него фонарик с электрошокером. Он достал черный фонарик. Вот истинное оружие фотографа — свет, электричество. Косточкин почувствовал себя воином света, да. Сейчас он задаст собакам!
— Ну? — с вызовом спросил он, сжимая свое оружие. — Мракобесы! Что?..
И тут псы окончательно определились: вдруг замерли, поставив хвосты торчком и навострив уши, внимательно глядя на человека, и рыжеватый пес с квадратной мордой и полувислыми ушами зарычал.
— Да? — спросил Косточкин, выставляя вперед фонарик. — Да?
И вслед за вожаком зарычали остальные, показывая желтовато-белые клыки. Они пошли на Косточкина. Но и он сам на них шел, как истинный рыцарь. И сделал выпад со своим мечом, нажал на кнопочку — рраз!..
Но за этим ничего не последовало. И псы, вздыбив загривки, кинулись, — да тут раздался окрик:
— А ну! Эй! Вссыть! Дик!
И рыжеватый вожак быстро оглянулся и вдруг замотал хвостом. Снизу к соборной стене поднимался священник в куртке поверх рясы, в шапочке, с высоким лбом, точеным носом, небольшой бородой.
— Ах вы, паршивцы! — восклицал священник. — Что это задумали?.. А ну, пошли! Пошли!
И вся стая подбежала к нему, виляя хвостами, прижимая уши. Он трепал их по головам, Дика даже ударил легонько по квадратной морде.
— Пошли! — повторил священник, присвистнув, и собаки побежали прочь, за железную оградку, где начинались заросли оврага.
Священник посмотрел на Косточкина.
— С-спасибо, — пробормотал тот, пряча свое оружие и изо всех сил стараясь выглядеть трезвым.
Легкая улыбка тронула тонкие живые черты лица священника.
— Это вы зря, — сказал он.
— Ч-что? — спросил Косточкин.
— Да известно что, — сказал священник.
Он немного окал, задавая особенный лад словам. Глаза его были светло-голубыми.
— Мне… не все известно, — возразил Косточкин. — Как Сократу, — добавил он.
— Ну, хотя бы не все, — заметил священник. — Уже отличие от Сократа.
— А… вам? — спросил Косточкин.
Священник развел руками и ничего не ответил.
— Да, вам… больше, — сказал Косточкин. — Имя Дика известно. Прямо как имя… кита. Есть такая одна композиция «Моби Дик» у «Лед Зеппелин»… Ну группа такая. Британская.
— Я слышал, даже книга такая есть, — сказал священник, входя в ворота.
Косточкин шел за ним, зацепился ногой за железный порог, схватился рукой за железный косяк, засмеялся.
— Точно!.. Правда. Вы тут вообще все книжники.
В своеобразном ущелье между стеной собора и двухэтажным старым зданием консистории полетел черный голубь. Косточкин схватился за сумку, выхватил фотоаппарат и уронил его.
— Да что же вы! — воскликнул священник, оглянувшись.
Косточкин поднял фотоаппарат, махнул рукой, глупо улыбаясь.
— Да… уже все равно. Свадьбы не будет.
— Почему? — спросил священник.
Косточкин пожал плечами.
— Как вам сказать, — отвечал он, догоняя священника. — То есть будет, но без меня. Они, наверное, к вам сюда придут венчаться.
Священник ничего не ответил.
— Но вы не делайте этого, — попросил Косточкин. — Не надо… Понимаете?
Священник взглянул на него и кивнул. Косточкин хмыкнул.
— А сами обвенчаете. Лишь бы деньги заплатили?.. Но любовь не купишь, пели битлы еще. Да банкир все купит. Так я вас прошу… Приедут москвичи… банкир Вадим… невеста Яна… то есть Вероника… Не венчайте их!
— Почему? — спросил, останавливаясь у крыльца, священник.
— Ее уже со мной обвенчали, — сказал Косточкин.
— Кто?
— Валя… ваша такая…
Священник поднял брови.
— Послушайте, — резко начал он.
— Нет, она говорила, что Матушка и обвенчала, — бормотал Косточкин. — Когда вернулась из Москвы… вот в тот день… Еще потом ударило солнце.
— Знаете, вам лучше пойти домой, — сказал священник мягче, вглядываясь в лицо Косточкина.
— Но ведь не может быть два венчания? — спрашивал Косточкин.
— Не может, — ответил священник и пошел вверх по ступенькам большого крыльца.
Косточкин пошел за ним. Священник оглянулся и нахмурился.
— Не ходите за мной, — сказал он.
— Почему? — с каким-то детским недоумением спросил Косточкин.
— Все растеряете, — сказал священник, берясь за желтую металлическую ручку тяжелой двери.
— Да?.. — спросил Косточкин.
— Да, — твердо ответил священник и, перекрестив Косточкина, вошел в собор.
Косточкин постоял перед дверью.
В это время ударил колокол — так чисто и певуче, что у Косточкина к глазам прихлынули слезы почему-то. Он посмотрел на большие круглые часы на колокольне и пошел вниз, стараясь вспомнить, что это говорила Ольга Адамовна о часах и Боге. Так и не смог выловить в памяти ту фразу, лишь сверкавшую, бликующую золотой рыбкой… Но уже чувствовал, что мир этих смыслов, звуков никогда не оставит его и он снова и снова будет возвращаться сюда.
Что-то случилось бесповоротно с Косточкиным.
Да! Ключ был преломлен. И теперь его не оставит желание соединить обе части.
Ну а пока — а пока он брел вверх по шумной туманной улице Большой Советской, заполненной выхлопами. Вдруг подумал, что здесь проходит линия Эттингера… И она привела его к букинисту, маленькой лавке, забитой старыми книгами, журналами, альбомами. Он как-то случайно туда свернул, спасаясь от шума автомобилей, и принялся разглядывать книжки, наполняя крохотное помещение спиртуозными парами.
— А… у вас нет ничего такого… местного? — наконец спросил он у небольшой полноватой женщины в очках, уткнувшейся в монитор компьютера.
— Краеведческого? — уточнила она, без особого любопытства взглядывая на нетрезвого посетителя.
Видимо, сюда заглядывали и не такие еще персонажи.
Косточкин кивнул.
— Про стену? Собор? Церкви? — спрашивала она понимающе.
Косточкин кивал.
— Эттингера, к примеру, — сказал он.
— Нет, — ответила она. — Есть про Глинку…
— Да я… как-то классику… не очень…
И в этот момент зазвучала горькая симфония. Косточкин рванул мобильник из кармана. Это звонила Алиса. Он отвечать не стал, сунул мобильник обратно. Продавщица уже несколько внимательнее на него посмотрела. Наверное, столь выразительна была гримаса отчаяния на лице этого посетителя.
— А вот сдали книжицу, — сказала она, — про все сразу. Называется «Последний псалом», но, увы, обложки нету и первых страниц, да и последних. Библиотеку поэтессы сын распродает. Хотите? Я положила ее в файл. Вот.
Косточкин взял книжку в пластмассовом прозрачном файле.
— И про башни?..
Она кивнула.
— Семнадцатый век, на службу в Смоленск приезжает один шляхтич, а тут живет девушка с дедом, ну любовь-морковь, сражения. Но особенно интересно про «Радзивиловку». Да и вообще. Можно кое-что представить, как оно все было и выглядело здесь. Автор какой-то поляк.
— Беру, — сказал Косточкин, чувствуя, что хмель странным образом отпускает его.
— Цена…
Но это и не интересовало его. Заплатив, Косточкин вышел. Он заплатил бы любые деньги. Его слегка лихорадило. То, что ему успела рассказать толстощекая и толстогубая продавщица… все это казалось ему странно знакомым. Уже бывшее? Где? Когда?
Косточкин снова шагал по крутой улице уже в сумерках, видя впереди круглые часы и понимая, что свернул все-таки раньше, чем надо было, линия-то поворачивает под часами. Снова звонила Алиса. Косточкин ответил, вспомнив, что хотел выяснить про Васю. Алиса пребывала в недоумении: куда пропал Косточкин? Еще сильнее она удивилась, узнав, что он еще и не выезжал из Смоленска. И не выеду совсем, хотел сказать Павел, но передумал. Он спросил о Васе. Но Алиса ничего о нем давно не слышала. Косточкин сказал, что Вася был у него. Алиса поперхнулась. В Смоленске? Она пошутила, что скоро все туда переберутся, если Косточкин не вернется. Про Васю он не стал ничего больше рассказывать, заметил лишь, что тот путешествует, как обычно, автостопом. Алиса снова потребовала, чтобы Косточкин возвращался и не темнил. Мол, не амуры ли там его удерживают? Косточкин ответил, что не может никак спрыгнуть с линии. Алиса не поняла, конечно, она подумала, что Косточкин фотографирует товары для магазинов сети «Линия». Хорошо они платят? Косточкин сказал, что не знает, работает бесплатно и фотографирует вообще вслепую, скорее всего в стиле моушн блюр. Тремор алкоголика? Алиса была удивлена. Она знала, что Косточкин противник всех этих искажений и фотошопных примочек. Он ответил, что фотошоп тут ни при чем, просто автофокус сбит и экран черен, аки квадрат Малевича, а в видоискателе все расплывается. И кто знает, может, только так что-то и можно уловить.
— Да что?
— Об этом не скажешь, — ответил Косточкин.
— Нет, с тобой там не все в порядке, — сказала Алиса и прокуренно закашляла. — Сейчас же возвращайся, Костя! Слышишь?
— Слышу. Ладно, попробую.
В гостинице он принял холодный душ, ледяной, потом спустился в ресторан и заказал четыре чашки крепкого чая. Вернулся в номер, посидел на кровати, приходя в себя… Но разве это было возможно? Или эта дурацкая затея с немедленным чтением брошюрки из файла? Глянул на потрепанную страницу с именем автора: Т. Dolgomostsky.