Людвиг Ахим фон АрнимРафаэль и его соседки
Habent sua fata libelli8 — удивительно и непросто сложилась в России судьба книг Людвига Ахима фон Арнима. Крупнейший представитель гейдельбергского романтизма, автор сборников новелл, повестей, романов, стихов и драм, в отечественной традиции он известен прежде всего как соавтор сборника народных песен «Волшебный рог мальчика» (1806–1808). И тому есть причины: из огромного творческого наследия Арнима (относительно полное собрание сочинений на немецком составляет 22 тома) на русский язык до сих пор переведено и издано всего три произведения: в 1935 — «Изабелла Египетская, первая любовь императора Карла V» (перевод М. Петровского, «Немецкая романтическая повесть»), в 1979 — «Одержимый инвалид в форте Ратоно» (перевод И. Татариновой, «Избранная проза немецких романтиков») и в 1996 — «Майорат» (перевод В. Темнова, журнал «Волга»). Не переведено — следовательно, не существует…
Гейдельбергский романтизм долгое время оценивался критикой как «переходный», «промежуточный», «второстепенный»; но гейдельбергская школа представляет собой важный и самостоятельный этап в развитии немецкой литературы — этап, без которого сложно представить романтизм поздний, без которого не было бы того Гофмана, которого мы знаем и любим.
Феномен взаимодействия Арнима и русской литературной традиции в том, что этот автор, долгое время остававшийся незаслуженно недооцененным и попросту забытым в отечественном культурном пространстве, оказал значительное влияние на литературное развитие через своих последователей как в немецкой литературе (сравнить хотя бы «Песочного человека» и «Изабеллу»), так и во французской литературной традиции (Бретон, Арагон), а также благодаря немецким экспрессионистам (Гуго фон Гофмансталь), неоромантикам (Рикарда Хух) и постмодерну 20 века. Арним не нашел понимания в 19 веке, но в конце 20 — начале 21 века, после Кафки — после Майринка — через постмодернизм, он становится узнаваемым — и почти понятным. Людвиг Ахим фон Арним в начале 21 века, — это знакомый незнакомец.
Этика и эстетика гейдельбергского романтизма, его болезненная преданность народному, немецкому, национальному и настороженная недоверчивость ко всему заграничному, разочарование в идеях и идеалах раннего романтизма, трансформация представления об искусстве, осознание нарастающей власти материи и материального и глубинный страх перед ней — мироощущение поздних романтиков неизбежно вело к переосмыслению образа художника-творца. Вершиной такого переосмысления и стала повесть зрелого Арнима «Рафаэль и его соседки» — одно из самых загадочных и противоречивых произведений автора.
Повесть «Рафаэль и его соседки» написана в 1822 году, опубликована в 1824 году в издательстве Амадея Вендта. В немецкой литературе к этому времени сложился интереснейший дискурс, объединяющий традиции романа воспитания и романа о художнике — воспитание романтического художника (яркие примеры — «Генрих фон Офтердинген» Новалиса, «Франц Штернбальд» Тика). Эту парадигму переосмысляет и пародирует Арним.
Писатель обращается к образу Рафаэля, столь значимому в немецком романтизме (вспомним Рафаэля Вакенродера). Но образ художника у Арнима значительно отличается от канонического. Это уже не тот вдохновенный, гармоничный Kunstler — истинное дитя Возрождения, это позднеромантический герой, это художник во плоти, материальное и духовное начала в котором находятся в мучительном противоречии.
Само строение повести воспроизводит схему романа воспитания. В первой части — «К Психее Рафаэля» мы видим художника в юности, вторая часть «К мадоннам Рафаэля» рассказывает о годах учения, в третьей части «К Преображению Рафаэля» описывается зрелый Рафаэль. Но рассказ о художнике передается Бавиере — слуге-ученику Рафаэля, филистеру от искусства, который после смерти Рафаэля зарабатывает себе на жизнь продажей гравюр. Поэтому в повести четко изображается бытовой план — Рафаэля окружают соседи и соседки, повседневные заботы и радости, художник погружен в быт, и сам Бавиера — бытовой двойник Рафаэля.
Ключевая для романтизма тема двойников чрезвычайно важна для Арнима. Удвоение фигур противопоставлено классическому роману воспитания, который показывает развитие личности, индивидуальности. Развенчивая миф о «неподражаемости», избранности, уникальности художника, Арним создает «дурную бесконечность двойников» — Бенедетта, Бебе, ученики успешно подражают Рафаэлю. Наиболее интересен образ Бебе — обезьяны, которая рисует картины под гипнотическим руководством Рафаэля. Обезьяна, которая оказывается немецким художником — это тот же Рафаэль, персонификация технического, ремесленного начала в нем. Арним прямо называет Бебе «автоматом», этот образ воплощает животные инстинкты и автоматизм, который пронизывает буржуазное общество и подчиняет себе человеческое тело. Этот образ — предвестник зверей и автоматов Гофмана.
Духовное и телесное начала воплощены в двух женщинах-соседках Рафаэля. Рафаэль должен выбирать между небесной Бенедеттой и земной Гитой, но судьбой он связан с обеими на протяжении всей своей жизни. Именно из связи с земной Гитой Рафаэль черпает свое «небесное» вдохновение и, что важнее — жизненные силы. Поэтому поставленный перед выбором: духовная Бенедетта или земная Гита, он этот выбор сделать не может и погибает.
Принципиальная невозможность существования искусства без, вне, против чувственного начала, о которой говорит Арним, — новый взгляд на искусство, противопоставленный взглядам раннеромантическим. Духовный образ должен обрести плоть, чтобы стать живым, чтобы стать подлинным и вечным. Путь Рафаэля — это путь художника между двумя крайностями: бесплотным искусством — таковы безжизненные картины Бенедетты, и техническим ремеслом, лишенным духовности, — картины обезьяны-Бебе. Рафаэль — позднеромантический герой, он ищет эту гармонию, но не находит и расплачивается за это жизнью.
«Рафаэль» Арнима — программная работа, выразившая искания и разочарования позднего романтизма и оказавшая огромное влияние на последующую литературную традицию (назовем, например, «Житейские воззрения кота Мурра» и «Мадам Скюдери» Гофмана, «Портрет Дориана Грея» Уайльда, «Портрет» Гоголя, «Шагреневая кожа» и «Неведомый шедевр» Бальзака).
Журнал «Волга» с десятилетним перерывом продолжает знакомить своих читателей с творчеством гейдельбергского романтика; с публикацией «Рафаэля» по-русски становятся доступны главные новеллистические произведения Арнима, которого нам еще предстоит открывать…
Письма к С. R
Вы были изумлены, милостивый государь, когда я предложил Вам вырезанные Маркантонио, мною напечатанные гравюры с эскизов Рафаэля — как серьезность и сокровенная, божественная сущность этих работ может сочетаться с легкомысленным образом жизни их автора. Это дало мне повод опровергнуть многие порочащие его измышления, которые в глазах тех, кто был далек от него, укутывают мрачной адской мглой чистый свет его духа, исполненного любовью. Я был близок ему до конца, близок, как никто другой из его окружения — и могу сказать, что не было другой такой невинной души в этом испорченном мире. Вы взяли с меня обещание исправить Ваше мнение о нем посредством верного рассказа обо всем, что осталось в моей памяти после многолетнего общения с ним и его домочадцами. Это повествование, написанное мною не без боли и умиления, кладу я сейчас к Вашим ногам с желанием, чтобы оно могло примирить Ваше доброе сердце с человеком, которого Вы осуждали из-за своих высоких нравственных принципов.
Искусство живописи поглощает человека полностью, но развивает в нем лишь некоторые качества в ущерб прочим. Человек искусства должен ограничивать себя, чтобы сосредоточиться на своей работе, но, завершив ее, он ощущает непонятную тоску и, не найдя ей объяснения, пытается заглушить ее чувственным наслаждением. Человеку искусства необходимо обширное представление о чувственном, чтобы различать в нем сверхчувственное, схватывать и отображать его; но эта чувственная жажда становится для него опаснейшей противницей, если он подчиняет ей всю душу без остатка. Есть только два пути, чтобы обрести покой, которого требует его работа: или всецело довериться высшему покровительству посредством самоотречения и постоянной внутренней борьбы — путь, который выбирают более зрелые художники, в основном принимающие церковный сан, — или использовать каждую мимолетную возможность, которую предоставляет мир, что, по крайней мере, время от времени дарит покой, хоть и служит причиной все возрастающих тревог. На этот путь нашего Рафаэля привел образ мыслей наших современников; если бы он следовал своим собственным убеждениям, наверняка избрал бы тот первый. Никогда не сворачивал он на путь своих учеников и подражателей, которые, охваченные вожделением, стремились низринуть небо и воображали, что смогут всякими пустяками заполнить образовавшуюся пустоту — ту бездну, которую ничто земное заполнить не может — ни искусство, ни наука со всем их хвастовством. Рафаэль касался земли, не принадлежа ей, его поцелуй был прощанием ангела, который покидает землю ранним утром, стряхивая капли росы, и возносится вверх, к вечным звездам.
В глубине души я страдаю из-за того, что могу записать для вас так мало из полноты воспоминаний, которые покрывают стенки моей души, как имена пилигримов одного дома в Лоретто. Но эти стены, эти священные скрижали памяти разрушены смертью Рафаэля, как землетрясением, к тому же в моем земном доме я оглушен шумом печатных станков, и это мешает моим воспоминаниям и записям. Ведь сам Рафаэль забыл свою небесную соседку ради земной подруги — об этом вы узнаете из моего рассказа.
В то же время я выполняю Ваш приказ: разъяснить возникновение и значение некоторых работ Рафаэля, причем, будучи торговцем эстампами, я должен просить Вас поторопиться с доставлением Ваших заказов, поскольку первые гравюры с этих картин становятся все более редкими, коллекционеры берегут их как зеницу ока и не часто перепродают. Ведь каждый был бы рад сохранить хоть что-то от Рафаэля, но самое лучшее от него я храню в своем сердце и не продам ни за какую цену.