Рай-1 — страница 3 из 94

выпотрошат.

На лице Шмидта отразилось страдание. Петрова была уверена, что он говорит правду.

– Я не мог этого допустить.

– То есть вы похитили пациентов из больницы и привезли сюда?

– Да, – сказал Шмидт. – Чтобы спасти.

– И теперь…

– Теперь я их кормлю! Стараюсь поддерживать их здоровье. Я немногое способен сделать, но… но я не мог позволить им… Я не мог… – Он открыл глаза и спросил Петрову: – Как вы собираетесь с ними поступить?

– Не мне решать, – ответила она.

Шмидт долго изучал ее лицо. Должно быть, пытался найти в ней милосердие. Она искренне пожалела, что не может его предложить. В конце концов он просто кивнул, похоже, смирившись с тем, что теперь судьба несчастных не в его власти.

– Я больше не в силах на них смотреть, – произнес он. – Пожалуйста. Тут есть место, где мы можем подождать ваших друзей.

Он был похож на побитую собаку – не пытался больше сбежать. Однако лучше подстраховаться. Петрова стянула с него скафандр и жестом показала, чтобы он шагнул из него. Без скафандра он никуда не денется – умрет, как только выйдет из шлюза.

– Теперь вперед!

Шмидт подвел ее к двери, из-под которой пробивался странный свет.

– Не двигайтесь, – велела она.

Шмидт опустился на пол, обхватил колени, склонил голову. Он выглядел сломленным.

Она коснулась кнопки, открывающей дверь, и та с легкостью открылась. Петрова заглянула внутрь. Комната была полупустой, только груда деталей от компьютера виднелась в углу. А рядом с ней красноватым светом мерцала голограмма – трехмерная фигура маленького мальчика. Он сидел, уткнувшись лицом в колени. Только голограмма и освещала комнату.

– Что за чертовщина? – спросила Петрова, едва ли заметив, что переступила порог.

– Искусственный интеллект, старая модель. Вам надо с ним поговорить.

– Что? – переспросила она, сбитая с толку.

Она уставилась на маленького мальчика, который начал подниматься на ноги. Цвет голограммы изменился, стал темно-красным. Интересно, что это значит.

На Шмидта она не смотрела. Глупая ошибка. Без предупреждения он пнул дверь, и та с щелчком закрылась.

– Нет! – крикнула Петрова. – Нет!

Она откинула пистолет, бросилась к выходу, замолотила по поверхности кулаками. Бесполезно. Дверь нельзя было открыть изнутри.

– Шмидт! Шмидт! – Она стучала и стучала, но ответа не было.

Черт побери! Какая идиотская ошибка, промах новичка. Вся ее учеба, все силы, что она в нее вложила, и… и глупость, которую не должен совершать ни один офицер, – недооценивать объект.

Для этой работы нужна жесткость, Сашенька. А в тебе нет жесткости.

Мать говорила ей это сотни раз. Мать, которая выполняла эту работу, которая, по сути, создала регламент ОСЗ. «Может быть, она была права», – подумала Петрова, и сердце заныло. Но времени на раздумья не осталось. Она услышала позади шум, похожий на шелест бумаги или… Нет, как будто шептал детский голосок.

Она замерла.

Шепот повторился. Такой тихий, мягкий. Она не могла разобрать слова, но была уверена, что это тот самый мальчик. Голограмма. Он пытался поговорить с ней. Красный свет заливал комнату, отбрасывая на пол длинные черные тени.

– Чего ты хочешь?

Шепот так и манил. Она была уверена – если прислушается, то сможет понять, что говорит мальчик. Ей отчаянно захотелось повернуться и посмотреть на него. Возможно, если она так и сделает, то разберет его слова.

Но внутри нее звучал другой голос. Голос матери. Все еще упрекающий за глупость, но теперь еще и предостерегающий.

Не смотри, глупышка. Если ты повернешься, то пропадешь.

А шепот не смолкал. Она была уверена – если повернется, если бросит взгляд на губы мальчика…

Петрова ощутила, что не может сопротивляться. Как будто не было смысла бороться. В то же время она понимала, что это не ее чувства. Как такое возможно?

Вдруг она осознала, что задыхается.

Медленно, осторожно она открыла глаза. Начала поворачиваться, чтобы посмотреть на голограмму. Она понимала, что, как только увидит нечто, притаившееся в углу, пути назад не будет. Но часть ее души желала знать.

Не смотри, Сашенька. Ты должна быть сильной.

Она не должна была смотреть. Но и не могла сопротивляться. Посмотреть – значит обречь себя на гибель. Как именно умрет, она не знала, но была уверена, что погибнет.

Она не могла смотреть.

Она не могла не смотреть.

Шепот не отпускал ее.

Она едва не плакала от усилий, от необходимости бороться с собственным телом. Оно хотело сдаться. Каким облегчением это бы стало. Все проблемы, все заботы останутся позади, если она просто…

Повернется.

И посмотрит.

Она начала поворачиваться…

Затем остановилась, заметив что-то у ног. Просто яркая точка. Вся комната была залита кроваво-красным, за исключением одного крошечного участка пола, который светился зеленым.

Зеленым был индикатор на ствольной коробке пистолета, который она уронила.

Кто-то из Службы надзора наконец-то дал добро на использование оружия.

Петрова взяла его обеими руками. Закрыв глаза, она крутанулась на месте и пальнула в сторону голограммы, снова и снова нажимая на спусковой крючок, пока шепот наконец не утих. В голове начало проясняться. Она подбежала к двери. Та все еще была заперта, но несколько ударов носком ботинка открыли ее.

Она выскочила в коридор, понятия не имея, что могло бы случиться, если бы она не… если бы она…

– Шмидт! – крикнула она. – Шмидт! Ты идешь со мной. Сначала разберемся с тобой, а потом…

Он стоял прямо за ее спиной. Ошеломленная, с помутившимся рассудком, она попалась на очень старый трюк. Шмидт держал массивный гаечный ключ. Удар пришелся в бок, в наименее защищенную часть скафандра, и Петрова задохнулась от боли. Повалившись на пол, она пыталась извернуться, чтобы найти точку опоры и ударить в ответ.

– Ты убила его, – прорыдал Шмидт. – Ты убила его, ты убила его… ты…

Слезы из-за низкой гравитации скапливались вокруг его глаз и медленно стекали по щекам. Его слова слились в сплошной страдальческий вой, он снова замахнулся гаечным ключом.

– Стой! – Она почти умоляла. Если Шмидт нападет, у нее не останется другого выбора, кроме как защищаться. – Просто брось его!

Но он не послушался. Не остановился. Вместо этого Шмидт зарычал и бросился на нее, явно намереваясь разбить шлем.

И она выстрелила.

4

Кто-то протянул Петровой стаканчик горячей воды со вкусом лимона. Крошечный акт доброты, но она чуть не расплакалась. Она чувствовала себя такой слабой, такой потерянной, такой уязвимой, что хотелось свернуться калачиком.

Прибыло подкрепление. Люди до отказа заполнили центральную комнату заброшенной шахты. Петрова сидела на ящике рядом с коридором, ведущим к шлюзу. Не хотела путаться под ногами.

Она выбралась на поверхность, чтобы доложить обо всем. Сообщила о смерти Джейсона Шмидта и о том, чем он занимался. Служба надзора среагировала быстро.

Вышка один-четыре прислала целую команду специалистов, которые должны были взять пробы всего – конденсата с потолка, содержимого биотуалета в убежище. Со всех ракурсов сфотографировали тело Шмидта.

Техники разобрали и увезли остатки компьютера. Петрова даже не взглянула на части голографического проектора, когда их выносили.

Солдаты в тяжелых бронированных скафандрах согнали людей – жертв Шмидта – обратно в одну из пещер. Петрова не видела, что там происходило дальше.

Появились следователи, задали ей вопросы. Одни и те же вопросы, снова и снова. Им нужны были голые факты. Когда она пыталась вдаваться в подробности или анализировать, ее прерывали. Все, что им было нужно, – хронология событий.

У нее самой было много вопросов, но ей не ответили ни на один из них. Сказали ждать, пока прибудет старший по званию. Шли часы, ситуация не менялась: ждите начальство. Больше ничего не требовалось.

Петрову это не удивляло. Служба надзора любила копаться в чужих секретах, но собственные держала при себе. При ее матери организация становилась все более закрытой, а сотрудники все больше походили на параноиков. Екатерина Петрова регулярно подчищала ряды офицеров, просто чтобы держать подчиненных в тонусе, и хотя новое руководство немного ослабило поводья, все равно все боялись выделиться или сделать что-то, выходящее за рамки протокола.

Петрова мечтала оказаться в тепле и, может, принять душ. Через некоторое время следователи перестали даже просить ее повторить показания. Оставалось только ждать.

Наконец у входа в убежище поднялся шум, и все отступили назад, освобождая проход.

Прибыла директор Лэнг.

Собственной персоной. Та, что сместила ее мать, по слухам, не без борьбы. Что Лэнг тут делает? Ее офис на Луне. Неужели она была где-то поблизости и решила лично взять ситуацию под контроль? Было трудно поверить, что такая большая шишка отправилась бы в такую даль, как Юпитер, чтобы просто осмотреть место преступления.

Тем не менее она здесь.

Директор щелкнула фиксатором на воротнике. Шлем разошелся на части и втянулся сзади в скафандр. Она глубоко вдохнула воздух в шахте, словно принюхиваясь к нему. Судя по выражению лица, запах ей не понравился.

Это была женщина лет шестидесяти с короткими волосами металлического цвета. В своем скафандре с усиленной защитой она чем-то напоминала Боудикку[5], королеву воинов со стальными глазами. Директор подошла к Петровой и застыла, прямая, как палка.

– Есть повреждения, лейтенант? – спросила она. У нее был отрывистый британский акцент, характерный для представителей высших слоев общества. Редко такой услышишь на Ганимеде. – Физические?

– Не критично, мэм, – ответила Петрова. Она решила слезть с ящика, поставила босые ступни на холодный бетонный пол. – Будет пара неприятных синяков. Возникла опасная ситуация, но я смогла защитить себя и…