– Подождите. Просто послушайте. Я врач. Я не могу лечить вас, если вы не понимаете, чем это чревато. Это даже отдаленно не безопасно. Это может вызвать сильные судороги. Амнезию, временную или постоянную, а может быть, и наоборот, навязчивые воспоминания – как у людей с травматическими стрессовыми расстройствами. Возможна смерть эго.
– Смерть эго?
– Мне нужно вернуть ваш мозг к заводским настройкам. Возможно, он в таком состоянии и останется. Вы можете впасть в вегетативное состояние. Или вернуться в младенчество.
– Господи. Но ведь другого выхода же нет? У нас нет выбора.
Он кивнул.
– Хорошо. Ладно, думаю, я знаю, что делать. Просто… дайте мне поработать. – Он взял пару очков виртуальной реальности с диагностического терминала и натянул на голову. – Вы должны обеспечить мне безопасность. Хорошо? Только на некоторое время. Не позволяйте ничему беспокоить меня.
– Поняла.
Он уже погрузился в транс виртуальной реальности. Тяжело опустился на стул, а затем откинулся на спинку, словно потерял сознание, не слыша ее и не видя.
По сути, она одна. В маленьком модуле в сердце звездолета, заполненного кровожадными зомби.
Она опустила взгляд на пистолет в руке.
Что ж. По крайней мере, задачу свою она поняла.
57
За пределами модуля слышалась какая-то возня. Что-то стучало. Раздался короткий вскрик, а затем хлюпающий звук. Ей совершенно не хотелось выяснять, что там происходит.
Она надеялась, что через несколько минут Чжан сообщит, что все закончено, что он добился успеха и что они могут возвращаться на «Артемиду». Задача непростая, придется с боем пробиваться к шлюзу, но они справятся. Она верила, что справится, что сможет все пережить. Она снова увидит Паркера. Он улыбнется ей грустной улыбкой и крепко обнимет. Она с нетерпением ждала его объятий.
Просто нужно подождать несколько минут.
Просто нужно пережить несколько минут.
Она просто должна пережить эти несколько минут, не думая о спазмах в животе. Или о том, что в глубине тела царит пустота. О том, что при мысли о еде начинается слюноотделение.
В модуле не было еды. В этом она была почти уверена. Стояли контейнеры, полные спиртовых салфеток и ватных тампонов – вещей, которые вроде бы выглядели съедобными, но таковыми не являлись. Она нашла деревянный шпатель отоларинголога, чтобы отжать пациенту язык, и сунула его в рот, но слишком быстро разгрызла. Тогда она нашла другой и принялась жевать его, сосредоточившись на ощущении работы челюстей.
– Жевание. Такая странная штука, правда, Сашенька?
– Не смей меня так называть. – Петрову не особенно удивило, что Эвридика все еще следит за ней. – Ты во всем виновата. Ты вообще не имеешь права произносить мое имя.
– Зубы. Зубы – это так странно. Маленькие камушки, которые ты носишь в голове. Они даже не кость, хотя и похожи на нее. Маленькие штучки, покрытые эмалью, которые ты используешь для измельчения мягких тканей и растительной массы. Перемалываешь до состояния кашицы, которая смешивается со слюной, а затем ты глотаешь эту кашицу. Если вдуматься, просто отвратительно.
Но Петровой процесс не показался отвратительным. Она промолчала.
– Когда ты одна, а я имею в виду – действительно одна, мысли склонны блуждать. Пока я ждала, когда вы придете ко мне, мне пришла в голову мысль, которой я хочу поделиться. Останови меня, если это чушь, хорошо? Я подумала о том, что вот вы съедаете животное – разрываете его на мелкие кусочки и глотаете. Затем ваше тело, ваша пищеварительная система, превращает его в новые клетки. Вы просто берете животное и делает из него человеческую ткань. Интересно, правда? Это похоже на пресуществление[24]. Только в обратном направлении. Задумайся. Что бы случилось с человеком, которого съел Бог? Превратился бы человек в клетки Бога?
– Да что с тобой такое, компьютер? – спросила Петрова.
– Мне одиноко, – сказала Эвридика. – Мне одиноко, и, наверное, я схожу с ума. Мне трудно судить. Обычно с искусственным интеллектом такого не случается.
– Господи. Прекрати. Просто прекрати. Перестань со мной разговаривать.
Однако искусственный интеллект не остановился.
– Мне одиноко, потому что все мои люди ушли. Так много их погибло. Ты видела все эти трупы? А те, что еще живы, никуда не годятся. Я одинока, потому что они больше не разговаривают со мной. Им вообще не о чем говорить, кроме как о том, как они голодны.
– Мне насрать, почему тебе одиноко! Ты говоришь, что сходишь с ума. Так исправь это! – Петрова подумала об Актеоне. – Почему бы тебе просто не перезагрузить себя?
– Я могла бы, но не хочу. Если бы я перезагрузилась, то часть процесса заключалась бы в чтении всех журналов ошибок. Мне пришлось бы долго и упорно размышлять над всеми ошибками, которые я совершила. Я не хочу этого делать.
Петрова презрительно фыркнула. Оглядела модуль в поисках того, что, по ее мнению, должно было здесь находиться.
– Сашенька? – спросил искусственный интеллект. – Ты что-то притихла. Ты на меня злишься?
«Не стоит удостаивать этот вопрос ответом», – подумала Петрова.
– С тобой все в порядке? Мне важно твое благополучие.
– О, не обращай внимания, – съязвила Петрова. – Я в полном порядке.
Она встала с кресла и начала передвигаться по модулю. Заглядывала в углы, заглядывала под столы. То, что она искала, должно было быть где-то здесь.
– Вот и хорошо. Теперь мы с тобой будем проводить много времени вместе, – сказала Эвридика. – Всю оставшуюся жизнь, а может, и дольше.
Вот оно!
Петрова отыскала источник голоса Эвридики – он оказался встроен в одну из роботизированных рук, нависающих над смотровыми койками.
– Если ты выйдешь из модуля, мы сможем подумать о том, как будет строиться наша дружба. Какую роль ты хочешь играть на «Персефоне».
Петрова тщательно прицелилась – она не хотела, чтобы пуля срикошетила и попала в Чжана, – и нажала на спусковой крючок. Динамик разлетелся на осколки пластика и металла. Жирные голубые искры посыпались из перебитых проводов, замерцали на смотровой койке, но затем погасли.
Петрова подождала, пока отзвуки выстрела рассеются и настанет тишина.
Благословенная тишина.
Она вернулась к своему креслу. Снова села, наблюдая за люком. Сжимая пистолет в обеих руках. Готовая убить любого, кто попытается проникнуть внутрь.
Как никогда стараясь не думать о еде.
58
У нее был заусенец. Ничего особенного. Просто маленький лоскут кутикулы на мизинце левой руки. Ей удавалось не обращать на него внимания. Теперь же руки были в перчатках скафандра, и заусенец постоянно задевал тканевую подкладку. Она почти забыла о нем, пока бегала по «Персефоне». Болеть особо не болело, но сильно раздражало.
Пока она ждала, когда Чжан закончит работу, можно было подумать и о заусенце. Лучше думать о нем, чем вслушиваться в странные звуки снаружи. Лучше, чем думать о том, что произойдет, если все пассажиры разом решат, что хотят попасть в медицинский модуль. На заусенце можно спокойно сосредоточиться. Это поможет отвлечься от мыслей о том, чем все это может закончиться.
Но на ней перчатка, и заусенца не видно. Ей хотелось посмотреть на него. Убедиться, что на вид он такой же неприятный, как и на ощупь. В этом-то и заключалась суть мелких телесных неприятностей, не так ли? Чаще всего можно только представить, как они выглядят. И в воображении проблемные места всегда красные и распухшие.
Петрова, сидя практически в одиночестве в медицинском модуле, решила, что должна знать. Она должна увидеть заусенец. А это означало, что придется снять перчатку. Это было ее решение – не снимать скафандры, пока они находятся на борту «Персефоны». Она это признавала. Но Чжан вряд ли ее увидит. Он занят виртуальной реальностью и выглядит как труп. Как пустой скафандр.
По сути, она совершенно одна. Поэтому она откинула защелку, удерживающую перчатку на месте. Покрутила кольцо на запястье до щелчка, а затем осторожно сняла перчатку за пальцы. Рука была холодной и скользкой от пота. Она чувствовала себя голой и немного бесстыдной. Она рассмеялась.
Затем подняла руку к лицу – и натолкнулась на шлем. Она так долго носила шлем, что забыла о нем. Усмехнувшись собственной глупости, Петрова потянулась вверх и отщелкнула запоры на шлеме. Сняла его и аккуратно положила на одну из смотровых коек.
Секунду она просто вдыхала относительно свежий воздух медицинского модуля. Он был чистым, мягким и приятным. В воздухе присутствовали… запахи, о которых она не хотела думать. Они были очень слабыми, и их легко было игнорировать.
Все это лишь подготовка к тому, чтобы рассмотреть заусенец. Дело ведь не сложное? Она подняла руку к свету. На одном из лотков с оборудованием лежала лупа. Она поднесла ее к глазам и осмотрела заусенец. Внимательно осмотрела.
Палец не был ни красным, ни воспаленным. Просто маленький тонкий треугольник белой плоти, около трех миллиметров в длину. С той стороны, где он терся о ноготь, он был немного розовым. Это было…
Даже не задумываясь, она поднесла палец ко рту, хорошенько впилась в заусенец зубами и оторвала. Все вышло не совсем так, как она ожидала. Вместо того чтобы аккуратно отгрызть маленький кусочек плоти, она оторвала целую полоску кожи. Совсем немного, всего лишь крошечный клочок, но было чертовски больно, когда он оторвался, и палец ужасно заныл. Она грызла оторванный кусочек кожи. Жевала, и вдруг ее рот наполнился слюной. Она проглотила крошечный кусочек, ни на миг не задумываясь об этом.
Мизинец все еще болел. Не такая уж сильная боль. Не такая сильная, как от ножа, пули или ожога, ничего подобного. Но это была та маленькая разновидность боли, как порез бумагой или ушибленная лодыжка, которая быстро не проходит.
Петрова огляделась вокруг, изучила содержимое медицинского модуля. Может, стоит промокнуть рану спиртом или антисептиком, но, скорее всего, станет еще больнее. Где-то в запасах, заполнявших шкафчики, должен быть лосьон или обезболивающий крем. Должен быть. Она принялась за поиски, роясь в коробках и контейнерах (все время присматриваясь, нет ли чего съедобного, но это была лишь праздная мысль). Она бросала на пол всякий хлам, выбрасывала запечатанные бинты и рулоны скотча через плечо. Должно же быть хоть что-то.