– Выдох, – сказал он. – Холли. Выдох. Выдох, Холли, пожалуйста! – Он приложил ладони к стеклу. – Холли. Пожалуйста.
Он едва мог видеть ее сквозь слезы. При низкой гравитации они будут катиться вечность.
Она судорожно выдохнула.
– Выдох.
– Хорошо, а теперь вдох, милая. Пожалуйста, сделай вдох. Ради меня. Давай.
– Вдох, – сказала она.
– Выдох, – сказал он.
153
Сашенька дышала с трудом. Она собиралась умереть в этом маленьком ящике. Здесь не было воздуха, не было ничего, что помогло бы ей выжить.
– Выпустите меня! – закричала она. – Выпустите!
Она била и била по крышке ящика. Кричала. Маленькая Сашенька, совсем одна в гробу. Уже умерла и похоронена, и никто не удосужился даже помолиться над ней. Она вопила, выла, била ногами по неподвижной крышке. Она пинала, пинала и кричала. Прошло очень, очень много времени, прежде чем у нее закончились силы. Она упала на спину и просто лежала, тихо и неподвижно, глядя в темноту перед глазами.
Тьма.
Постоянная, неумолимая тьма. Тьма, не признающая существования света.
В реальной жизни идеальной темноты не бывает. Даже в условиях абсолютного мрака человеческий глаз должен видеть. Поэтому мозг обеспечивает картинки. Это называется тюремным кино, из-за галлюцинаций, которыми страдали люди, запертые в одиночной камере. Кто-то когда-то рассказывал ей об этом. Она не могла вспомнить, кто именно.
В этом месте, внутри этого фальшивого ящика, этой сконструированной реальности мучений, не было ничего. Только темнота, настолько глубокая, настолько непроницаемая, что было больно. Физически больно от того, как мало ей видно.
Поэтому, когда крышка открылась и внутрь хлынул свет, она встретила его с абсолютной, чистой радостью. Даже зная, что произойдет, когда она вылезет из ящика. Она увидит подругу, а потом солдат собьет ее с ног – мама будет стоять рядом и говорить, что нельзя быть слабой…
Саша вылезла из ящика. Не Сашенька. Саша, в своем чистом белом платье и перчатках. Шестнадцатилетняя Саша. Она снова была в Севастополе, и вокруг никого не было.
Никого, кто мог бы открыть крышку. Когда она посмотрела вниз, ящика тоже не было. Она находилась в небольшом здании рядом с пирсом, в комнате отдыха, куда офицеры и их супруги могли зайти, чтобы воспользоваться удобствами или просто отдохнуть от музыки и пьянящего морского воздуха. Элегантное помещение с богато вышитыми коврами на полу и большим серебряным самоваром на краю стола, наполненным чаем. Вдалеке все еще слышались звуки тубы. Ум-па-па.
Она вошла сюда – ящика не было, это совсем другое воспоминание. Она вспомнила, что долго ждала, пока Родион принесет ей попить. Когда он так и не вернулся, она забрела сюда, возможно, решив, что здесь она сможет поплакать. Зайдя внутрь, она прикусила губу, а потом… потом услышала шум. Отчаянный шум, как будто кто-то задыхается.
Если бы она хоть на секунду задумалась об этом, то поняла бы, что это за звук. Она не была такой уж невинной, как все думали, – ей шестнадцать, в конце концов, не младенец. Однако в тот момент ей такое и в голову не пришло. Вместо этого она подумала, что кто-то попал в беду, что ему трудно дышать и требуется медицинская помощь.
– Эй? – позвала она, голос прозвучал неуверенно. Ответа не последовало, только ритмичное дыхание.
Тогда она распахнула дверь туалета.
За дверью находился ряд кабинок, пара раковин и небольшой диван цвета шампанского с изящно вырезанными ножками из темного дерева. На диване сидела ее мать, ее платье было задрано.
На коленях перед ней, зарывшись лицом между маминых бедер, стоял Родион. Его волосы всклокочены, лоб блестит от пота.
Мама с шумом втянула в себя воздух – от удовольствия, – а потом открыла глаза.
Сфокусировалась на Саше. Глаза сузились, стали жестокими.
– Привилегия быть командиром, – сказала она. – Пошла на хрен, маленькая засранка.
Родион остановился, но не поднял глаз. Даже не поднял головы.
Саша побежала – из комнаты отдыха, на пляж. Она бежала и бежала по темному песку. Сорвала перчатки, расстегнула бесполезные танцевальные туфли и зашвырнула их за спину, бросила ридикюль в прибой и бежала, бежала, не останавливаясь, горячие слезы заливали лицо и портили шелк платья.
– Это, – шептал ей на ухо ночной ветер, – то, что произошло на самом деле. Ты просто подавляла воспоминания.
Она поняла. Она знала, чей это был голос.
154
В реальном мире
– «Артемида». Семь букв, – сказал капитан Мерсер. Обмакнул палец в светящуюся краску и нарисовал на стене три штриха. Семь. Он опустил взгляд на свои записи, и внезапно все приобрело смысл – всего на мгновение. На странице было тридцать три слова, состоящих ровно из семи букв. Тридцать три. Тридцать три. Почти ровно одна треть от ста. Одна треть была важна, потому что… потому что всегда было три вещи, верно? Святая троица. Основные цвета. Шутки работают по правилу трех, а на борту его корабля, «Геракла», было три человеческих существа. Капитан, врач, солдат.
Он огляделся. Тел не видно. Он бережно хранил их в холодильнике на камбузе, чтобы они не так сильно пахли. Он не жалел о том, что ему пришлось сделать. Врач и солдат пытались помешать ему разгадать загадку.
Он услышал странный звук со стороны камбуза. Странный звук, похожий на повторяющийся крик.
Нет. Это просто его воображение.
Он поднял голову и посмотрел на то, что создал, на свой opus magnum – труд всей жизни. Вся стена мостика «Геракла» была испещрена именами, цифрами, фактами и фигурами. На самом верху он написал «БОГ», а в самом низу – «ДЬЯВОЛ». Между надписями он приклеил фотографии директора Лэнг, собственной матери и председателя Мао Цзэдуна. Все начинало обретать смысл. Все сходилось. Если бы он только мог решить эту проблему. Если бы он смог понять, как все это связано, тогда он мог бы… тогда он мог бы рассказать директору Лэнг, и она отпустила бы его домой. Если он хочет домой, конечно. Он начал подозревать, что могут быть и другие загадки. Сложные загадки, больше связей, глубже секреты. Он мог бы остаться здесь, на орбите вокруг Рая-1, навсегда. Идеальное место для работы.
По крайней мере, так было до тех пор, пока не раздался этот проклятый звук. Странный крик повторился, но Мерсер был уверен, что это галлюцинация. Отвлекающий маневр. Он нашел на складе светящуюся краску. Она предназначалась для работ за бортом корабля, чтобы отмечать на корпусе места, требующие ремонта, а затем посылать туда робота. Теперь в краске не было необходимости – он давно разобрал своего робота, поскольку тот поставил под сомнение работу капитана над головоломкой. Теперь капитан использовал светящуюся краску, чтобы провести линии, соединяющие несторианскую ересь[38] со странным сбоем, который он обнаружил в Гиласе[39], корабельном искусственном интеллекте. Ему пришлось отключить Гиласа, потому что тот предположил, что между Ватиканом и кораблем «Артемида», только что прибывшим в систему, может существовать связь. Гилас хотел, чтобы «Геракл» полетел прямо на «Артемиду» и протаранил ее. У капитана Мерсера не было времени на подобные глупости. У него имелась работа. Он разбил ломом центральный процессор искусственного интеллекта, после чего смог снова сосредоточиться.
Этот проклятый крик. Он не прекращался, даже когда капитан бил кулаками по голове. Капитан понял, что забрызгивает лицо светящейся краской. Это что-то значит? Это должно было что-то значить.
Но как можно рассчитывать на то, что он разгадает загадку, если его корабль продолжает издавать ужасные звуки? Он ворвался на техническую палубу, в тускло освещенный грузовой отсек, где обитал робот Хитрец. Стены уставлены полками с аккуратно сложенными запасными частями и инструментами. Заднюю часть отсека занимал массивный 3D-принтер, который, насколько знал капитан Мерсер, никогда прежде не использовался. Именно он и был источником ужасного шума. Головка принтера двигалась вперед и назад, снова и снова создавая что-то, накладывая слой за слоем пластиковые шарики, источая токсичные испарения, а когда Мерсер попытался открыть крышку принтера, то получил предупреждение, что это опасно для жизни.
– Мне нужно, чтобы эта штука перестала шуметь, – сказал он.
Ничего не произошло. Вернее, процесс печати продолжался, шумный и грязный. Почему он не остановился?
А, ну да. Он отключил Гиласа. И робота. И свою команду. Больше не было никого, кто бы выполнял его приказы. Он пошел искать лом. Он просто разобьет принтер, и тогда снова воцарится мир и покой и он сможет вернуться к работе. Но когда он нашел лом и вернулся на техническую палубу, то обнаружил, что крышка принтера открыта, а звук прекратился.
Однако возникла проблема. На полу перед принтером скрючился ярко-зеленый робот. Он выглядел мокрым и липким, словно только что родился. По форме он напоминал краба с двумя массивными клешнями и дюжиной ног. На задней части панциря было закреплено нечто, похожее на проектор для голограмм.
У Мерсера не было времени разбираться. Он поднял лом…
…и тут же остановился, потому что проектор ожил, и перед крабом появилось изображение.
– Привет, – сказал мужчина. – Извините, что напугал вас.
Мерсер уставился на него. Что за чертовщина? Почему все сговорились против него? Почему все пытались отвлечь его?
– Надеюсь, вы не против. Нам нужно было сырье на вашем корабле, поэтому мы удаленно взломали ваш 3D-принтер. Оказалось, что защита на нем не очень хорошая. В Службе надзора не предполагали, что кто-то будет пытаться взломать принтер методом перебора паролей. Слушайте, нам нужна ваша помощь…
– Я не могу вам помочь! Мне нужно решить головоломку! Это слишком важно! – Мерсер снова поднял лом.
– Да. Значит… парень заражен, – произнесла голограмма.
Робот сделал выпад вперед и клешнями разрубил Мерсера пополам. Лежа на полу и истекая кровью, капитан «Геракла» мог лишь с ужасом наблюдать, как робот и голограмма проходят мимо его остывающего тела.