ранней осени, хрумкая лёд,
и, рюкзак поправляя, сквозь рынок
побреду к остановке «Полёт» —
не солдат, не ребёнок, не инок.
8 ноября 2023 года
«Священный мороз отпотел на церковные праздники…»
Священный мороз отпотел
на церковные праздники;
навели артиллерию; под боком
гуляла зима;
оттянулись в деревню, на мине
чуть не подорвались,
потому что водитель до нас погиб
из другого полка.
Рассказали потом: «…в плен взяло
ДРГ украинское
взвод разведчиков» – «…только не знаем,
куда все тела
подевались…», «…соглашение,
может быть, минское
или польское будет» – «…да нет, ерунда».
Нарубили дрова, истопили
по-белому баню,
с хаты, вскрытой консервною банкой,
достали соленья, компот,
паутиной обмотанный; а под ночь
задвухсотили Ваню —
от обстрела погиб Ваня Кот.
Я курил тогда в лисьей норе, слышу – взрыв,
и по рации тут же:
«Я такой-то, блять, нам нужна эвакуация,
блять,
Кот погиб». По второй закурил на буржуйке
пачку подсушеную;
его вроде бы сразу тогда получилось забрать.
А под утро морозы крещенские
будто бы спали,
ледяную тушёнку жевали и пили
соломенный чай,
проводили ротацию: в хате тёплой
похлёбкой встречали,
через сутки уже, правда,
некого было встречать.
2024
«Колчан засохший Приднепровья…»
Колчан засохший Приднепровья,
умытый солнцем лес,
лежит браток у изголовья
помаранных небес.
Гудзенко вот траншею роет
и Левитанский спит,
я их узнал в лицо обоих
сквозь копоть и гранит.
За километрами помашут
в бинокль хохлы рукой,
и утром грязевую кашу
растреплет дальнобой.
Мы рядовые капитала,
солдаты темноты,
кусочек хлеба, лука, сало
на противне листвы.
Здесь всё затихнет – неизбежно —
всё полетит туда,
где через годы незалэжной
не будет и следа.
2024
«Курю возле омской парадной…»
Курю возле омской парадной,
студентам талдычу про то,
как брали опорник нахрапом,
как в старом советском кино,
как танки леса молотили,
осколки срезали людей
и мы с пацанами курили,
не верили доле своей,
вновь кружатся словно бы перья
вослед нашим стылым следам,
скажи, и я сразу поверю:
мы не были, не были там.
2024
«Над безверием чёрным распни…»
Над безверием чёрным распни —
но куда все блатные мои
подевались в спортивках друзья
посреди пустыря городского,
где находится совесть моя.
Мы закладку искали в трубе,
а потом на какой-то войне
рыли землю, плевались песком
и вдыхали закатное олово,
тосковали – чёрт знает о ком.
Смерть была, и сияла весна:
«Эй, летит красногрудое зна —
мя!» – будённовской конницы рок,
вверх бросает винтовкою слово,
завершая победный бросок.
2024
«Сквозь окна квартиры…»
Сквозь окна квартиры
разби́той ветер подует,
остаток напалма
запылённый
воздух прорежет,
смола сигарет уставных
на пальцах пятном
пожелтевшим
остынет,
и ты прикоснёшься ко мне
воронёной бессонною ночью,
когда замолчит артиллерия,
когда засопят сослуживцы,
лишь кто-то внезапно
от крика проснувшись,
дрожащей ладонью откроет
защёлку на две́ри.
Сияют горбинки хрущёвок
под новорождёнными
спутниками,
и слову любому,
что скажешь, заплакав,
поверю.
2023
Послесловие
Весь сборник написан в блиндажах, побелённых хохляцких хатах, окопах – поначалу в бумажной тетради, которая не выдержала украинскую непогоду, а затем в старом телефоне, который кое-как держал заряд, питаясь от только что отключённой зарядки от тепляка, висящего над блиндажом, в перерывах между боевыми задачами, между сном и явью, когда, открыв глаза, по несколько раз видишь одну и ту же ночь, где порой в бесконечной, как кажется, позиционной войне на истощение приближается лишь перемирие, а не победа; где оглянувшись, как куличи снега, возникнут осиновые рощи, которые здесь были всегда, которые покажутся тебе спустившимся на плечи войны раем – безвременным и далёким.
Амир Сабиров