«Кому–то для счастья нужны паруса
И свежий попутный ветер»,
— неслось из репродуктора.
— Вот, видишь? — усмехнулся Джереми.
Они остановились у ограды школьного садика. За сеткой–рабицей, среди олеандров, пальм и ярких тропических цветов толпились, наступая друг другу на нелепые башмаки, садовые гномы. С бородами и без, длинноволосые, маленькие — с кустик толстянки, и большие, почти в человеческий рост. От разноцветных шляп и колпаков рябило в глазах.
— Подождать тебя? — спросил Хайли, сунув пальцы в ячейки сетки.
— Не надо, в столовой встретимся. Ты иди пока. Я скоро.
Джереми постоял немного, разглядывая садовый народец. Два человека в Эколе увлекались изготовлением гномов. Роберт — белобрысый верзила, угловатый, как шкаф. Фигурки у него получались изящные и хрупкие, и, как на подбор, голубоглазые — не гномы, а просто эльфы, разве что без крыльев. Их тонкие белые кисти просвечивали насквозь, а в летяще–скользящих позах ощущались одновременно кроткая восторженность и едва уловимое женское коварство. У Вилины, напротив, гномики твёрдо стояли на земле, были широкоплечи и смуглы, а один — притулившийся в дальнем углу палисадника — ну очень походил на Джереми. Такой же кучерявый, скуластый и зеленоглазый. По–мальчишески худой, с узкой спиной и широкими ладонями. Он и одет был так, как Джереми обычно одевался: растянутая майка, цветастые бермуды до колен, наушники на шее и кепка, козырьком назад. Забрался в самое укромное место садика, весь оплетённый повиликой, и отвернулся слегка, словно оберегая их с Вилиной общую тайну.
Джереми вздохнул, поднялся по ступеням и отворил парадную дверь школы.
В уши ударило звуковой волной — по коридору с визгом носилась малышня, между ними лавировали подростки, стараясь перекричать гул голосов.
— Джереми, привет! — Торопыга Боб вразвалочку шагал навстречу. Курносый нос, круглые, безмятежные глаза и широкая улыбка. Он всегда улыбался — маленький, полноватый и добродушный.
Не успел Джереми пожать приятелю руку, как в живот ему с разбегу ткнулся белобрысый коротышка лет шести.
— Простите! — пискнул он и понёсся дальше, пригнув растрёпанную голову, как маленький бычок на игрушечной корриде.
— Вечно тут шум–гам!
— А, не обращай внимания, дети … Ты к Хорьку?
— Да, Хайли сказал, он меня вызывает.
— Он всех вызывает. Я тоже ходил. Сказал, что хочу выращивать картошку, огурцы, помидоры…
— Хватит, хватит, я уже от Хайли наслушался про твои огородные мечты.
Боб радостно засмеялся:
— Хорьку тоже не понравилось.
— Ну, еще бы. У них на нас совсем другие планы. Физический труд — удел работников. А мы должны развиваться, расти духовно, медитировать на благо мира во всем мире и заниматься искусством.
— Ооо, — восхищенно произнес Боб, — как ты длинно говоришь. Я так не умею.
— Ну ладно, Торопыга, пока, — Джереми потрепал приятеля по пухлому плечу, — знаю я тебя — с тобой и два часа можно простоять. Меня Хорёк ждет.
Протолкавшись сквозь броуновское движение расшалившейся малышни, он добрался до двери психолога и постучал.
— Входите, — раздался тонкий голос Фреттхена.
Глава 2
— Джереми! — крикнула Вилина и радостно помахала другу.
Её крик утонул в смехе, музыке и гомоне. Джереми скрылся за дверью психолога.
Жаль, что не удалось поздороваться и поболтать пару минут. Скоро таких минут станет ещё меньше.
Поговаривали, что каждой молодой паре вместе с домом выделяют помещение для творчества — кому студию, кому мастерскую. А для писателей обустраивают настоящий рабочий кабинет. Муж бывшей соседки по комнате с восторгом рассказывал, как здорово пишется в солидном кожаном кресле за дубовым столом.
Да, повезло им родиться в Эколе. Живут, как в раю. Недаром Фреттхен зовёт их райскими птичками.
Ну, а пока нет собственной мастерской, приходится довольствоваться школьной.
— Вилина! Вилина!!! — две подружки–шестилетки из младшей группы — Инесс и Табита — догнали её в конце коридора. — Ты придёшь после сиесты на детскую площадку? У нас игра с мальчишками! В баскетбол! Будешь нашей болельщицей?
Одна — блондинка с выгоревшими льняными прядками, другая — чёрная, как спелая вишня, с пружинками жёстких волос. Две закадычные подружки и обе обожают Вилину. Если и ссорятся, то только из–за того, кто будет сидеть у неё на коленях, пока она читает книжку.
— Приду, конечно, — за улыбкой спряталась лёгкая грусть. Как–то они будут без неё, когда она уйдёт из детского корпуса во взрослую жизнь.
Девчонки повисли на ней цепкими обезьянками и не отстали, пока она не поцеловала каждую. Одну — в щёку розовую, как бочок спелого яблока, а другую — в шоколадную, как глазурь на мороженом.
За раздвижной стеклянной дверью мастерской открывается вид на школьный сад. Дорожки, покрытые розоватым камнем, петляют между пальмами, папоротниками и яркими клумбами. И скульптуры — скульптуры повсюду. Кроме гномов, что прячутся среди цветов и кустарников, на высоких постаментах установлены лучшие работы Экольчан — улыбчивые кошки и собаки с преданными взглядами, любимые персонажи фильмов и все, на что хватило фантазии молодым скульпторам. Те работы, что не нашли себе места в саду, теснятся внутри — на стеллажах от пола до самого потолка. А на скульптурных станках уже рождаются новые творения.
Не успела Вилина сделать и нескольких шагов, как перед ней словно ниоткуда возник высокий крепкий парень — белокожий и белобрысый. Заморгал белыми ресницами, покрываясь румянцем:
— Доброе утро, Вилина!
— Здравствуй, Роберт! Как дела?
— Ждал тебя, чтобы показать свою новую работу, — сообщил он важно.
— Конечно, я с удовольствием посмотрю!
Он тут же развернулся и зашагал вперед, к своему станку.
Вилина пошла следом, улыбаясь и отвечая на приветствия.
— Какая прелесть! — совершенно искренне ахнула она, взглянув на свежеслепленную фигурку.
На станке, высыхая, красовалась изящная русалка. Она лежала на боку, приподнявшись на локте, и очень напоминала Вилину. Такие же миндалевидные глаза, тонкий нос, едва заметная улыбка в уголках губ и длинные, рассыпчатые волосы.
— Тебе нравится? — Роберт тревожно вглядывался в её лицо, словно пытаясь угадать, правду ли она говорит или хвалит из вежливости.
— Да, очень нравится, — поспешила заверить его Вилина.
— Это на конкурс «Океан и его обитатели». Ты же любишь океан, правда? — он так настойчиво искал в её глазах одобрения, что стало неуютно.
— Да, мне нравится океан, и его обитатели, и русалки, и гномы, и все, что ты лепишь, — пропела она. — Прости, мне надо идти. Хочу поработать немножко.
— Я зайду за тобой в обед, — пробасил он ей в спину, — вместе пойдем в столовую.
— Хорошо, — откликнулась она на ходу, обернувшись и помахав рукой.
Вилина надела наушники, но не включила музыку. В Эколе хватало всего — только не тишины. Гимны и речёвки сменялись романтичными балладами и блюзом. Радиоточка не умолкала ни на минуту и не давала сосредоточиться на своих мыслях. Даже в студии негромко, но настойчиво бубнил приёмник. Только ночью становилось, наконец, тихо. Шелест волн и шорох пальмовых листьев под лёгким ветром — и благословенная тишина.
Отбой наступал ровно в десять, и сразу после него Вилина шла на пляж — слушать океан, дышать свежим бризом и смотреть на крупные, дрожащие, как слёзы на глазах, звезды. Так она и подружилась с Джереми, который готов был жить под скалой на «рыбацком пляже», питаясь одной рыбой.
Сначала они просто гуляли вдвоем, болтая ни о чём и обо всём сразу, а потом он стал частью её жизни. Как кофе по утрам и маленькая шоколадка на ночь. Можно, конечно, прожить и без кофе, и без шоколадки, но будет уже не то.
— Мне, кажется, он в тебя влюблён, — томно тянула соседка по комнате Айрин.
Толстушка Айрин любила поболтать перед сном, закинув руки за голову. Все разговоры у неё крутились вокруг парней и, конечно же, она не могла обойти вниманием Джереми.
— Айрин, ты бредишь, — посмеивалась Вилина, выключая ночник, — какая любовь? Он еще ребёнок.
— Да ну, какой ребёнок, — не унималась подружка, — он уже бреется! Я видела у него щетину. Да, да, совсем недавно. Я стояла за ним в очереди, в столовой. Видимо, он не успел побриться. Хотя, тебе, наверное, лучше знать. Признайся, вы с ним целовались?
— О чем ты говоришь! Ты обо всех судишь по себе. Мы просто дружим. Да у него и в мыслях нет ничего подобного. С чего ты взяла?
— Я вижу, как он на тебя смотрит! С каким обожанием!
— Да меня все дети обожают. Особенно девочки из младшей группы. Выдумщица, вот ты кто.
— А я бы с ним закрутила, — хихикала Айрин, — он такой красавчик! Такие скулы, подбородок волевой. И губы твердые. И глаза! Глаза зелёные, как у кошки! И руки большие. Говорят, по руке можно угадать…
— Ну, хватит! — сердилась Вилина. — Оставь свои фантазии при себе, пожалуйста. Вот, скоро выйдешь замуж за своего Кристофера и крути с ним сколько угодно.
— Ага! Это ревность, дорогая!
— Никакая не ревность. Просто ты болтаешь чепуху!
Липкие шутки и намеки подруги раздражали. К счастью, Айрин и Кристофер вскоре поженились, соседка съехала в собственный домик с уютным кабинетом и просторным залом, и неприятные разговоры прекратились.
Зато появилась другая проблема. Оказалось, что Вилина совершенно не переносит одиночества.
Когда она после шумной свадьбы Айрин вернулась в пустую и тихую комнату, ей вдруг стало не по себе. Настолько не по себе, что захотелось бежать на улицу и сидеть всю ночь на скамейке под звёздами, лишь бы не быть одной в четырех стенах.
Однако она сумела себя пересилить и, измучившись от бессонницы, уснуть под утро с включенным ночником.
День прошел как в тумане — будто приснился — а ночь принесла с собой грозу. В небе громыхнуло так, словно где–то рядом прогремел взрыв, и в окно полыхнуло яркой вспышкой.