Георгий поднял голову и прочитал: «Гостиница „Октябрь“».
– Кузьмич? – воскликнул кто-то радостно, и полковник оглянулся в изумлении.
На него, лучась и переливаясь, глядел Марк Виштальский, уже в погонах капитана.
– Марк?
Хохоча, капитан Виштальский бросился к Кузьмичеву и потряс его руку.
– Как же я рад вас видеть, товарищ наставник! – вскричал он.
– Да, могу себе представить, – улыбнулся Георгий южной экспансивности капитана.
– Ах, Кузьмич, мы же не дипломаты, к чему вы так говорите? А что вы все глядите на гостиницу?
– Да я, собственно, ищу «ящик номер ноль ноль семнадцать».
– Ну, и где же вы ищете? Вы считаете, «ящик» есть в гостинице? Так его там нет!
– Ты думаешь? – улыбнулся Кузьмичев.
– Кузьмич, – величественно сказал Марк, – когда я говорю, так я уже не думаю. Когда Марк говорит, он знает. Пойдемте я доведу вас прямо до «ящика» и покажу город!
– Давай…
Они пересекли площадь и через скверик вышли на улицу Ленина.
– Что я вам могу объяснить за город? – болтал Виштальский. – А ничего! Воздух тут замечательный, в кранах течет родниковая вода, люди сплошь интеллигентные и дисциплинированные – они все или ученые или военные. И что я расхваливаю Первомайск! – вдруг спохватился капитан. – Хорошенькое дело, я расхваливаю Первомайск. У вас есть глаза – так смотрите!
– А ты где здесь служишь? – поинтересовался полковник.
Марк оглянулся и понизил голос:
– Служил! А теперь я с дядей Трофимом, тружусь в «ящике». В том самом!
– Д-принцип? – вспомнил Кузьмичев. – И как успехи?
– Так будьте известны, – торжественно заговорил Виштальский, – что дело на мази! Вообще-то оно сверхсекретное, дело это, но я вас за болтуна не знаю и верю без честного слова, – он утишил голос и даже подзабыл свой местечковый выговор: – Дядя строит одноразовые гиперканальные станции, здоровые дуры в двести метров, копит месяцами гигаватты в энергоемкостях, а потом пробивает гиперканал аж к далекой звезде Спике! Одно плохо – до Нью-Йорка просто так не добраться, пространственно-временной континуум легче «проколоть» на световые годы, чем на тысячи километров. Но маршал Гречко – светлая ему память! – выразил дяде свою мысль: надо забросить технику и людей на другую планету, устроить там базу, а уже оттуда перебрасывать «гостинцы» на территорию противника! Во как. И секретность соблюдена, и эффект неожиданности, и… и никто не подкопается. Будут думать на пришельцев из космоса!
– Ни хрена себе… – протянул Георгий. – Прямо не верится. Так я не понял, а мое-то присутствие кому тут нужно? У меня по физике «тройка» была…
– Это дважды два! – воскликнул Марк и снова приглушил звук голоса. – Кто поручится за никем не охраняемую базу, на которой нет ракетчика и ЗРК? И я подговорил дядю, а тот достучался до вашего начальства. И вы здесь!
– Ни хрена себе… – повторил Кузьмичев. – И когда… э-э… старт?
– Когда выходим в гипер? Так этой зимой! Кстати, очень удобный город – только начнешь шагать, а уже приходишь! Пошлите представлю вас начальству.
– Строгое? – спросил полковник.
– В основном – тупое и вредное, а только где вы найдете лучше? Тут всем командует генерал Лоскутов, но он вечно в разъездах и командировках, так что генерала постоянно замещает ВРИО – академик Луценко. Ну, академик из него, как из меня балерина! В молодости, говорят, блистал, идеи генерировал, а потом пошел по партийной линии, и все заглохло. Зато степеней и премий нахватал на целый институт!
Через мощные, прямо-таки фундаментальные ворота со строгой табличкой, золотом по черному – «Институт физики пространства АН СССР» – они прошли в расположение «ящика». Постовой узнал капитана Виштальского и взял под козырек.
За высоким забором скрывались стандартные здания, копия – гарнизонные корпуса на территории энской военчасти. Асфальтированные дорожки, неизбежные ели, рядками высаженные повдоль и поперек, всенепременная «Доска почета».
Марк провел Кузьмичева куда надо и шепнул, что подождет на улице.
Принял Георгия «тов. Луценко П. Н.», как извещала табличка на дверях.
– Располагайтесь, товарищ полковник, – сделал жест академик. Перебрав документы, он отложил их и сказал: – Я тут начальствую временно, в основном, понима-ашь, людями руковожу. Я не только по научной части, а еще и парторг. Кстати, вы коммунист?
– Пока нет, – развел руки Кузьмичев.
– Нехорошо, – строго заметил академик.
– Согласен.
– Ага… Ну ничего, мы проведем среди вас работу и пополним наши сплоченные ряды. Народ у нас хороший подобрался, все, понима-ашь, вузы позаканчивали, диссертации позащищали… На переднем крае науки все! Ну, бумагам я вашим верю, кого попало к нам не пошлют, хе-хе… А вот я интересуюсь, вы где служили?
– Да я в основном по заграницам… – замялся полковник.
– Да-а? – очень заинтересовался Луценко. – А где именно?
Кузьмичев пожал плечами.
– В 67-м в Египте, обороняли Суэц. В 68-м в Чехословакии… э-э… – он замешкался и выговорил официальную версию: – Оказывал интернациональную помощь чехословацкому народу в деле защиты социализма от праворевизионистских и антисоциалистических сил.
Обычно такая формулировка влет выявляла сущность начальника – если тот морщился от казенщины, значит, нормальный. Академик даже не покривился, только спросил деловито:
– Это которые были поддержаны империалистами Запада?
– Так точно, – подтвердил Георгий. – Потом…
– Да, да, – доброжелательно проговорил академик-парторг, – что же потом?
– С 70-го по 75-й находился в продолжительной спецкомандировке – помогал вьетнамским товарищам крепить оборону.
– А, вы же ракетчик? Много самолетов империалистов посбивали?
– Пять «Тандерчифов», десять «Фантомов», штук двадцать «Крусайдеров», «Скайхоков»… Три «Б-52».
– Ого! – восхищенно сказал Луценко. – Наверное, и боевые награды имеете?
– Имею, – коротко ответил полковник.
– А какие? – не отставал его визави.
– «Герой ДРВ», кавалер орденов «Боевой подвиг» трех степеней, дважды – «Красной звезды», и еще – Золотой звезды.
Кузьмичев не любил говорить о своих наградах, но и не стеснялся их – ордена он заслужил.
– Впервые разговариваю с настоящим Героем Советского Союза, – с уважением произнес Луценко. – Ну что ж, я полагаю, вы хорошо послужите нашей социалистической Родине и здесь, и на благо мирного космоса!
– Надеюсь, – скромно сказал полковник.
– Работать будете в блоке «Д», а пока располагайтесь, товарищ Виштальский покажет, где у нас общежитие, а вечером познакомитесь с коллективом, наладите взаимопонимание!
Кузьмичев поклонился и вышел, уже в коридоре выцедив пару ласковых, весьма для академика нелестных.
На «Командирских» было полвторого – в народ идти рановато, а вот поработать часика три-четыре – это вполне. И полковник отправился в блок «Д» – всемерно повышать уровень боевой и политической подготовки.
Глава 3Репагулюм[8]
– Смотрим сюда, – сказал краснолицый генерал-лейтенант по фамилии Нечипоренко и постучал мелом по доске.
Все собравшиеся в институтском «красном уголке» заскрипели стульями и вытянули шеи. Кое-кто, из самых старательных, пристраивал тетрадки на коленях, готовясь конспектировать.
Кузьмичев занял место во втором ряду, рядом примостился Марк Виштальский, дальше сидел его дядя, Трофим Иванович Воронин, научный руководитель всего проекта, а с краю притулился Лядов Отто Янович – особист.
Воронин и Лядов были погодки, но как же резко отличила их жизнь! Трофим Иваныч сразу располагал к себе неприкрытым интересом к собеседнику, старомодной учтивостью и благожелательной улыбкой. Был он весь толстенький, кругленький, уютный и румяный. На его широком лице терялись очки в тонкой серебряной оправе, напоминая чеховское пенсне. Короткая боксерская стрижка не прятала седины, а большие уши были плотно прижаты к шишковатой голове. Ото всей фигуры Воронина веяло доброй силой, маленькие глазки, цепкие и хваткие, всегда светились великим умом и не слабым юмором.
Лядов был совсем иным – жестким, сухим, длинным, как жердь.
За глаза его прозывали «три метра сухой дранки», но посмеиваться над Отто Яновичем, даже в своей компании, опасались – тот совершенно не понимал шуток.
Он всегда был подозрителен и всякого нового человека исследовал на предмет благонадежности. Хотя назвать Лядова тупым чекистом, способным только кровь пускать врагам народа, тоже было нельзя – Отто Янович был умен, даже слишком, но разумение его отдавало холодом и бесчувственностью уэллсовского марсианина. Этот человек был способен увести на допрос собственную жену, если таковая проявит нелояльность к советской власти, и, что весьма вероятно, будет удовлетворен, когда бедная женщина ответит «по всей строгости закона».
Было неприятно иметь рядом такого соседа, но Кузьмичев терпел – Восток приучил не замечать суетности. Как говаривал его святейшество Ка Кху, настоятель буддистского монастыря и учитель тогдашнего майора-ракетчика: «В середке земных помышлений всегда скрыта тщета…»
– Вот гиперканальная станция, – Нечипоренко прочертил мелом горизонталь, изображавшую земную поверхность, и нарисовал что-то вроде диванной пружины. – Установка имеет высоту приблизительно полста метров… – полковник отметил размер. – И диаметр в двести метров. Именно таков будет и поперечник устья гиперканала, куда мы станем сбрасывать «Реактавры»[9]. Сразу хочу заметить, что парашютные системы, применяемые у нас, не те, что уже приняты на вооружение, а экспериментальные. Опасно ли это? Нет, не опасно. Хотя бы потому, что опытные «Реактавры» устанавливаются на каждую единицу техники в двойном комплекте. И, если вдруг не сработает одна, можно будет прямо из кабины задействовать запасную. Во-от… «Антеи» будут взлетать с аэродрома рядом с Шахуньей и кружить, ожидая включения Д-установки и вывода ее на режим. И тогда сразу приступаем к сбросу! Подходим уступом и работаем по очереди. Тут главное не только попасть «в дырочку», но и успеть – гиперканал будет открыт не менее минуты, но и не более двух. Так, профессор?