Имея блат и шалый капитал,
Судье «капусты» для прозрения дал.
Тот за душой, не ведая порока,
Приплел статью УК с условным сроком.
Последовал солидный гонорар,
Судья в экстаз от умиления впал.
Надежно, как упрямый алчный вол,
Артема под амнистию подвел.
В долгу папаша снова не остался
Пир закатил, аж ресторан качался.
Сергей по рабски спину гнет в карьере.
Артем с батяней делают карьеру.
Таков исход во власти актов:
Фемиду поразила катаракта!
Настигнуть может даже глаукома,
Впадет тогда, бедняжка, в кому.
Мораль одна: чтоб не потеть на нарах,
Платите судьям круче гонорары.
Чтоб не постичь “букет” параши,
Бросайте щедро золото на чаши
Фемиды в искушениях падшей.
ЛАБИРИНТ
Не обделен талантом и новизной идей
Толково мыслит, ладно механик Тимофей.
Но не от мук творенья осыпалось чело,
Заботы о внедрении бросают в жар его.
Вновь на пути барьеры: повсюду и кругом
Сидит и ждет карьеры чиновник – дуболом.
В инстанциях, отделах: Не брать, согласовать!
Новатор, даже смелый сумеет спасовать.
Сказал ему приятель: «Брось, Тима, не ершись,
Дождешься ведь проклятий, такая, братец, жизнь.
Иначе в этом деле не избежать возни
Гвоздева – завотделом в соавторы возьми.
Петрова с Ивановым, гляди, не позабудь.
Они легко к внедренью тебе откроют путь».
Не внял тогда советам. Злословят, поделом!
Бредет по кабинетам и лысым бьет челом.
– Страдаю за идею,– вздыхает Тимофей
И взор его бледнеет в бессоннице ночей.
Коль наделен талантом, судьба пусть одарит
И силою Атланта, чтоб вышиб лабиринт.
ОЛИГАРХИ
Не ломайте голову над словом,
У него преступная основа.
Олигархи на Олимпе власти
Раздирают капитал на части.
Набивают личную мошну,
Им плевать на нищую страну.
Ведь давно на Запад, вглубь Европы,
Пролегли крысиные их тропы.
Застит очи зеленью валюта,
Жить привыкли весело и круто.
Президент – убогий сиротинка
На гроши слепил себе “хатынку”.
Женщинам несчастным сунул в ручки
Сумки и тяжелые кравчучки.
До сих пор, как папа Карло пашут,
Чтоб детишкам наскрести на кашу.
Руки загрубели, как подошва,
Радостные дни остались в прошлом.
Инженеры, бомжи и сироты
Не имеют хлеба и работы.
Только олигархи все при деле,
Наверху грызутся, кошты делят.
И “хатынки” строят за кордоном,
Потешаясь над народным стоном.
Кореш Кучмы Паша Лазаренко
Обобрал до нитки ридну неньку.
И десятки бонз ему под стать,
Продолжают круто воровать.
Даже будь Фемида и глазаста,
Но не по зубам ей эта каста.
Дармовой, преступный капитал
На Олимпе власти правит бал.
Им по барабану, все до фени
Среди кресел, взяток и наград.
Что ни олигарх, считай мошенник,
Что не бюрократ, то казнокрад!
ЖИВОЙ ТОВАР
Вот какая “щирая держава”,
Не дает она на “працю “ право.
В поисках работы, лучшей доли,
Попадают женщины в неволю.
Топ-моделей, “чаривных красулей”
аферисты всех мастей надули.
Вместо ресторанов и салонов
Рабство сексуальное в притонах.
Что ж хотя бы в том и преуспели,
“Ридна мова вже звучит в борделях.
Не нашлось в родной стране им дела,
Заманили “ сказкой “ за рубеж,
И торгуют женщины там телом,
Крест поставив на своей судьбе.
Трудятся в Стамбуле и в Варшаве,
И в Москве, конечно, на Тверской.
“Ось яка у жинок гарна справа” —
Жертвы в этой жизни роковой.
И, похоже, нет уже просвета,
Бесконечна эта карусель:
Юных див – Марин, Оксан и Светок
Нищета бросает на панель.
Кто еще пожнет «плоды реформы»?
Крах морали, нации позор!
Будем знать и долго помнить,
Кто в державе главный сутенер.
– Цветут каштаны, женщины разделись, —
Блеял он на саммите в Брюсселе,
Всех самцов зовя в свои бордели.
Радуйтесь элитной клиентуре—
Европейцам нравятся секс-туры.
Закосил под комика-артиста
Президент с повадками садиста
Деловой «гарант» – ума палата,
Превратил страну он в дом разврата.
ЛОЖКАРИ
В токарном цехе жил-был Степан
И каждый месяц давал он план.
И вдруг осечка. Горим, аврал! —
К станку сбежался весь персонал.
Абрам Савельич и льстив, и крут,
Стратег и тактик, немного плут.
Он и снабженец, он и толкач:
– Помилуй, Степа, беда, хоть плач.
Сорвем поставки, Госарбитраж
Сдерет полставки с меня, как страж.
Ты поднажми-ка, часок-другой
И после смены, и в выходной.
За мной не станет, спасем коль сбыт,
То будешь, паря, с деньгой и сыт.
Заложишь лихо «за воротник»,
А утром снова готов, как штык,
– Ты мягко стелешь, да жестко спать,
Помог б, Савельич, резцы достать.
Так износились, что просто стыд,
Не обработать болтов простых.
– Резцы, конечно, изволь беречь, —
Зиновий Лукич продолжил речь.—
Я, как технолог, скажу, Степан,
Превыше всяких претензий – план!
Забудь про стрессы. Даешь рекорд!
Прославят пресса и фотокор.
Тебе – известность и нам почет.
– Не видишь, в стружку металл течет,
– Степан ответил.– Литье, ведь брак,
А ты, Зиновий, молоть мастак.
– Оно, конечно, он прав, Лукич, —
Вступил в беседу Альберт Кузьмич.
– Я, как конструктор, поверь Степан,
Болею тоже за общий план.
И днем, и ночью, уж столько лет,
Ношу в портфеле один проект.
Мое открытие – ума полет.
Вишь, не жалею в трудах живот.
Разбух от новых больших идей
Во благо наших родных людей.
И ты, мой милый, стать покажи…
– На кой, проект мне, дай чертежи!—
Степан воскликнул. – Ума полет?
Я это слышу не первый год.
А в чертежах тех, что из КБ,
Не разберешься, ни мэ, ни бэ.
Ошибок много, культуры нет.
Как курка Рябка, ты столько лет
Про золотое яйцо поешь,
Но обещания, что медный грош.
Но прилетел тут сухой, как лист,
Семен Ефимыч – экономист:
– Степан запомни, сей мудрый сказ,
Что делу – время, потехе – час.
Минуте каждой веди учет,
Диктует темпы нам хозрасчет.
Ты обороты, прибавь, Степан,
Тогда спасем мы казну и план.
С приказом грозным для срочных мер
К станку примчался сам инженер.
За ним начальник из ОТК,
Юрист, бухгалтер, худрук ДК…
– Последний кстати,– Степан сказал.
– Сейчас он сладит лихой ансамбль.
Коль проку нет, они скорей
Сгодятся, может для ложкарей.
В ОСАДЕ
Нет жизни у конторы без реляций
Аплодисментов бурных и оваций.
Без чинопочитанья и приветствий,
Речей парадных, похвалы и лести,
Починов громких и медалей звонких,
Рекордов, рубежей и ритуалов —
Помпезность и поныне правит балом.
Трезвону лишь одна альтернатива —
Труд, творчество, инициатива.
Не дутые почины и рекорды,
А честность, хозрасчет в валюте твердой.
Не взятки, не обман и казнокрадство,
А гласность, справедливость, чувство братства.
В смятении контора, в ностальгии,
Где годы безмятежно-золотые? —
Чиновники вздыхают,– Ах, напасти,
Народ и демагоги рвутся к власти.
И набежала, загудела рать:
– Ату ее, душить, вязать, пинать
Инструкцией, приказом, циркуляром,
Со всех сторон, чтоб сыпались удары.
Богат у бюрократов арсенал —
Сразить сумеют сразу наповал.
Ведь столько лет и при любой погоде
Оружие не ржавеет в обиходе:
Для льстивых и нахрапистых– карьера!
Для честных и строптивых тоже мера,
Диаметральна славе и наград,
Суровый и коварный компромат.
И с этой черной платой
Задержек не допустят бюрократы.
Ведь истина у них одна:
Инициатива – ерунда,
Вот директива – это да!
ПОП С КАДИЛОМ
Безбожником был Федор, атеистом,
Воинственно идейным коммунистом.
Внушал: «Религия, есть опиум народу»,
Стегал попов лукавую породу
С трибун высоких и в печати,
Те пребывали в грусти и печали.
Он призывал сурово: «Все святоши
В Фонд мира отдавайте гроши.
Доколе, тунеядцы, лоботрясы,
Вы облачились в дорогие рясы,
Кадилами вонючими дымите,
Молитвы о спасении бубните.
На вас слепые прихожане, пашут,
Чтоб уминали до отвала кашу.
Напитки, брагу и деликатесы.
Наверно разум помутили бесы».
Святошам он завидовал немало,
Но соблюдал параграфы Устава.
Карьера Федору тогда светила,
Увы, фанерой пролетела мимо.
КПСС жить приказала долго
И изменило тут же чувство долга.
Подальше спрятал партбилет,
Открыла Библия глаза на свет.
И сразу осенило: вера – бизнес!
Не страшен ей ни черт, ни кризис.
Часовню на краю села возвел
И объявил, что он – отец Феол,
Жена Ирина, душка – попадья,
Послушники – балбесы-сыновья.
Достал кадило, крест и рясу
И посадил Ирину в кассу.
Установил тарифы на услуги,
В часовню потянулись веры слуги.
Старушки воз икон приволокли
И дни богослужений потекли.
– Я семинарий, академий не кончал,
Меня Господь к служению призвал
Для дел святых, богоугодных,
Поэтому мессия я народный, —
Вещал Феол занудно и утробно. —
Коль согрешили, то молитесь, кайтесь,
Тогда лишь попадете в рай все.
За исповедь, крещение платите,
Вас примет ласково моя обитель.
От слов тех ликовала паства,
Несли ему и денежки, и яства.
– Ни крошки не беру я в рот,
Все для калек убогих и сирот, —