На медпосту зажглась красная лампа. Гедимин повернулся на свет — к медику подошёл третий экзоскелетчик в той же полицейской броне и положил перед ним крупный свёрток и какие-то распечатки. Несколько минут люди о чём-то говорили, потом «коп» перебросил непонятную вещь одному из охранников Гедимина, а тот быстро затолкал её в раструб «пневмопочты». На самом деле сжатого воздуха там не было — это была обычная наклонная труба, ведущая в гермобокс, разделённая несколькими опускающимися створками и слишком узкая, чтобы сармат туда пролез. Он и не пытался; с утра ему сбросили запас пищи и воды ещё на два дня, вечером обычно присылали новые ампулы для наплечных дозаторов. Но этот свёрток был слишком велик для контейнера с ампулами и слишком плосок для ящика с едой, и Гедимин подошёл к внутреннему люку, чтобы поймать странный предмет и рассмотреть вблизи.
— Арестованный Кет! — раздалось по голосовой связи, и сармат стиснул зубы, стараясь не выдать себя дрожью. «Знают, saat hasulesh. Вскрыли досье…»
— Вам принесли одежду. Одевайтесь и ждите. С вами будут говорить.
«Началось,» — обречённо вздохнул Гедимин, разворачивая слой чёрного скирлина. Внутри были подштанники и длинный белый халат без рукавов, просторный даже для сармата. «На кой им моя одежда, если впереди допрос?» — мелькнуло в мозгу, но сармат вспомнил первую встречу с капитаном Торрегросой и криво ухмыльнулся. Халат он надевал впервые; ощущения были странные — он привык к одежде, прилегающей к коже, а не болтающейся где-то в дециметре от неё.
Следом по трубе прошуршал второй свёрток. К нему была прикреплена бумага с инструкцией. Внутри Гедимин нашёл самый примитивный из возможных смартов — длинную клавиатуру и такой же длинный узкий экран. Прилепив их, как указывала инструкция, к прозрачной стене и соединив свисающие из трубы провода, сармат снова посмотрел на медицинский пост — там уже собирался народ. Вдоль «окна» выстроились четверо экзоскелетчиков, в коридоре виднелись ещё двое. Седьмой, в «Рузвельте» со звездой на груди, оставался у поста и вместе с медиком рылся в распечатках. «Лично Чарльз Фостер?» — Гедимин невольно ухмыльнулся. «Я такой важный арестант?»
Фостер подошёл к «окну» и остановился между расступившимися охранниками. Мониторы на броне «Рузвельта» оставались тёмными, и Гедимин, не понимая, куда смотреть, направил взгляд на стену за спиной шерифа. Несколько секунд Фостер стоял молча.
— Значит, Гедимин Кет, — заговорил он, тщательно выделяя каждый звук полного имени. — Да уж, это было неожиданно. Признаться, мы не сразу поверили. Я даже посчитал, что Маккензи подсунул нам обманку, ложный след. Но свидетельство мистера Конара, данные из архивов Сокорро, показания доктора Фокса… Мы, в общем-то, всё знаем, мистер… «Кецаль». Вас поймали на месте преступления, и я мог бы не терять времени на допросах…
— Так не теряй, — буркнул Гедимин, недобро сощурившись. Слова прозвучали невнятно даже для него, и он с досадой провёл по безгубому рту ладонью, вытирая слюну.
— У вас есть переговорное устройство, мистер Кет, — отозвался Фостер. — Печатайте всё, что хотите мне сказать. Доктор Фокс предупредил, что говорить вы не можете.
Гедимин напечатал — несколько слов, которыми называли полицейских в обсуждениях на сайте новостей. Поступок был не самый умный, но на большее сармат был сейчас неспособен — в мозгу пульсировала недавняя фраза шерифа о показаниях свидетелей. «Маккензи… Так он меня сдал? Они не сами наткнулись? Он всё-таки сдал базу? Но на кой⁈»
Шериф хмыкнул.
— Обмен приветствиями закончен. Теперь возьмёмся за дело. Узнаёте?
Он поднёс к стеклу несколько скреплённых листков, и Гедимин вздрогнул и изумлённо мигнул — это была часть его ежедневника, аккуратно вытащенная из середины. Там были наметки для реактора-кольца и соображения насчёт борной кислоты — дальше сармат прочитать не успел.
— Опыты по ядерной физике, работа с запрещёнными радионуклидами… — Фостер положил ежедневник в чёрный контейнер и убрал под пластину обшивки. — Физик-ядерщик, выпускник Лос-Аламоса… Зачем вы на это пошли? Была же хорошая легенда, работа, тихая гавань… Не из-за дружбы же с Линкеном Лиском? Вы-то должны были понимать, что он полностью безумен.
Гедимин молча смотрел на него. Слова не находились, и сармат щурился от бессильной злости.
— Маккензи дал мне график вывоза ирренция, — продолжал шериф, немного выждав. — Вы работали, не жалея себя. Такие объёмы не всякий завод освоит! Семь тонн исходного сырья, полтора центнера выработки в месяц… В Лос-Аламосе очень обрадовались вашим данным. Жаль, что они сгинут в архивах, — запрет на использование ирренция никто не снимал. Знаете, кстати, что вам светит по этому закону?
Гедимин досадливо сощурился — он стоял на одном месте недолго, но мышцы ещё недостаточно окрепли, и ноги начинали подкашиваться. Он стянул переговорное устройство вниз по стеклу, сел рядом с ним, вздохнул, устало глядя на экран, и напечатал: «Стреляй».
— Вот так вот сразу? — насмешливо хмыкнули на той стороне. — С радостью, мистер «Кецаль». Весь Кларк выстроился бы в очередь. Вся Австралия… Но сейчас, увы, не военное время. Есть презумпция невиновности, есть судьи, адвокаты… Разбирательство будет громким и долгим, мистер Кет. Вы ещё пожалеете, что не сгорели под обломками реактора.
«Судьи?» — Гедимин порылся в памяти, но слово было ему знакомо разве что по фильмам. «Что-то из местных традиций. Ещё одна. Сколько же путаницы, мать моя колба…»
— Ваш реактор сейчас исследуют, — снова заговорил Фостер. — Вроде бы он очень интересен для науки. Вы вроде как вдвое увеличили выход плутония. Это было промежуточное сырьё, верно? Маккензи говорил, что вы до последнего за него цеплялись. Не переходили на уран, хотя с ураном проблем у вас не было. Есть существенная разница?
Гедимин угрюмо сощурился на жёлтый экзоскелет. «Кроме тех, кто был на базе, этого никто не знал. Даже Иджес и Айзек в такие мелочи не вникали. Только Маккензи…» — думал он. «Эта крыса всех сдала.»
Он потянулся к клавиатуре, чтобы спросить об Иджесе и Айзеке, но вовремя себя одёрнул. «Тихо, теск. Тебя сдали. А ты не сдавай никого. А до Маккензи ещё доберёшься. Если „макаки“ раньше его не пристрелят.»
«Что ещё рассказал Кенен?» — напечатал он. На той стороне выразительно усмехнулись.
— Много, на книгу хватит, — отозвался шериф, показывая железной «клешнёй» толщину тома распечаток. — Он у вас любит болтать. Это вы могли молчать под пытками. Он после одного разговора выложил всё, что знал, и о чём догадывался. Он сдал вас с потрохами, «Кецаль». Но… только вас. А ведь вы не один были, верно?
Он ненадолго замолчал. Гедимин молча щурился на тёмный экран. «Сдал. Даже не сомневаюсь. Это же Маккензи…» — он поморщился и снова вытер слюну. «А я был один.»
— Серьёзно? В одиночку обогнали мировые лаборатории радиосинтеза? — усмехнулся Фостер. — В одиночку за неделю перерабатывали семь тонн сырья? И реактор, и бомбы для Лиска, — всё в одни руки? Хорошо звучит, но что-то не верится.
«Я — сармат, а не „макака“,» — ответил Гедимин, гордо вскинув голову. «Это вы ни астероида не умеете.»
— Да-да, легендарный сарматский атомщик, — махнул стальной «лапой» «Рузвельт». — Мистер Конар долго вас расхваливал. Он считает, что вы мертвы. Мы не стали его разубеждать. Во избежание лишнего шума и волнений. Профессор уже не молод и не слишком здоров, не хватало ещё ему лететь на Луну из-за сармата-преступника…
Гедимин молчал. Хотелось прижать к груди ладонь — невидимые обручи снова сдавили рёбра, и воздух еле-еле проходил в лёгкие. «Хорошо, что Конар жив. Плохо, что всё так повернулось…»
«Он ни при чём,» — напечатал он. «Кенен тоже. Это мой ирренций. С ним работал я.»
— Да-да, — усмехнулся Фостер. — Маккензи именно так это и описывал. Как вы угрозами и побоями заставили его снабжать вас деньгами и ураном, работать связным и отдать полбазы под ваши опыты. А он ничего не понимал и вообще ни при чём. Обычная песня мистера Маккензи. Но вы-то зачем её повторяете? Что конкретно он делал, кроме того, что предлагал заменить плутоний ураном? Говорите спокойно, «Кецаль». Чего вы боитесь?
Гедимин молча качнул головой. «Похоже, они не вчера заподозрили неладное. Кенен давно был под присмотром. А потом на него нажали, и вот…»
Шериф издал негромкий смешок.
— Будете покрывать его до последнего? Зря. Он того не стоит. Дрянной сармат, и был бы дрянным человеком. Тогда поговорим о…
На посту снова зажглась красная лампа. К стеклу быстрой походкой приближался человек в белом комбинезоне.
— Шериф Фостер, заканчивайте допрос, — сердито сказал он. — Гедимин недавно перенёс тяжелейшую операцию. Видите, он уже не держится на ногах? Хотите слить в канализацию трое суток моей работы?
Гедимин ожидал, что экзоскелетчик просто отодвинет медика и передаст его охране, но тот, напротив, подался назад. Экран переговорного устройства позеленел и погас — сеанс был окончен.
— Работайте дальше, док, — отозвался шериф, жестом приказав охраннику смотать провода и закрыть трубу. — Постарайтесь к суду поставить его на ноги. Не хочу, чтобы полицию Кларка обвиняли в изуверстве. Этот сармат нужен нам живым и здоровым. Чем здоровее, тем лучше.
Издав ещё один смешок, он развернулся и двинулся к выходу. Двое экзоскелетчиков пошли за ним. Доктор Фокс, проводив их сердитым взглядом, пошёл к шлюзу гермобокса и минуту спустя был уже внутри — деловито щупал пульс Гедимина, сверяясь с показаниями датчиков.
— Я разрешил им донимать вас не более пятнадцати минут, — говорил он, заменяя пустые ампулы в дозаторе. — Не ожидал, что придётся выгонять их силой. Из-за идиотского доноса пытать раненого! Надеюсь, у Фостера хватит совести заплатить вам компенсацию.
Гедимин криво ухмыльнулся, поднимаясь на ноги.
— Они говорят правду, — проговорил он, подставив ладонь, чтобы не капать слюной на пол. — Я преступник. Зря ты так ко мне заходишь.
Питер сердито фыркнул, почти по-сарматски.