Только через месяц доктор Гассан милостиво разрешил Биллу покинуть гостеприимный дом. К этому времени он стал полноправным членом семьи. Все они вместе с многочисленными родственниками и компанией молодежи, завсегдатаев ночного «дискуссионного клуба», проводили его в аэропорт. Впереди на «ситроене» ехали Билл с Ахмедом, а за ними следовала веселая свита. Мадам Бенгана, из-за недостатка французских слов для выражения охвативших ее чувств, залилась слезами, промочившими насквозь перед ее платья и крошку Кельтум. Даже многое повидавшие на своем веку глаза Сиди Бея заблестели слезами. С преогромным трудом сдерживая слезы, Билл обнял по очереди всех членов семьи. Он понял, что приобрел друзей на всю жизнь…
— Позавтракаете, сэр?
Он вздрогнул и резко повернулся в ту сторону, откуда послышался этот полный жизни голос. Стюардесса держала наготове поднос с завтраком. На лице ее играла виноватая улыбка профессионалки, знавшей, что спящих пассажиров не следует будить. Билл с трудом выпрямился, взял поднос и попытался улыбнуться девушке. Украдкой взглянул на часы.
— Мы летим точно по расписанию, сэр. Через час приземлимся в Париже.
2
Билл поспешил к паспортной стойке, расталкивая полусонных, сбитых с толку туристов, загородивших проход. Наконец он добрался до пятой стойки, стал в очередь и от нечего делать принялся наблюдать, как чиновник иммиграционной службы с покрасневшими от бессонной ночи глазами небрежно проверяет паспорта.
Подошла очередь Билла, он приблизился к стойке и протянул в окошко свой паспорт. Чиновник перевел глаза с паспорта на лицо Билла, демонстративно зевнул и вернул документ. Минуту спустя Билл сошел с эскалатора, быстро миновал транспортеры багажного отделения и направился к выходу в город. В руке он держал портфель из прекрасной кожи, который, хотя и был уже далеко не новым, выглядел элегантно. Самые необходимые в путешествии туалетные принадлежности, диктофон, полдюжины тонких папок — вот и все вещи, которые он обычно брал с собой в Париж. Все остальное, что могло бы ему понадобиться здесь, хранилось в его квартире на улице Галилея, невдалеке от Елисейских полей.
И не подумав замедлить шаг, он прошел мимо скучавших от безделья таможенников. Вообще он держался с уверенностью завсегдатая аэропорта. На толпу людей, встречавших своих друзей и родственников, он даже не взглянул, направляясь прямиком к стоянке такси. Позади этой толпы, чуть в стороне, стояли двое мужчин. Один из них, в джинсах и тенниске, негромко говорил в трубку радиотелефона. Увидев Билла, он опустил трубку и что-то шепнул на ухо своему компаньону, коренастому толстяку с копной седых волос, который высоко над головой держал плакат с каким-то коряво нацарапанным именем. Тот опустил плакат и что-то быстро пробормотал в ответ. Парень сунул телефон в карман и пошел к лифту, доставлявшему пассажиров к стоянке частных машин.
Это было спокойное время дня. Менее чем через три минуты Билл подходил к зеленому «рено» в сопровождении полицейского, наблюдавшего за порядком на стоянке с бодрым усердием, совершенно излишним в этот ранний час. Он опустился на сиденье, смирившись с тем, что застарелый запах табака мгновенно пропитает его одежду. Потом дал шоферу адрес, опустил оконное стекло и откинулся на спинку, не следя за маршрутом такси.
А сзади, на почтительном расстоянии от стоянки, чтобы не попасться на глаза полицейскому, толстяк с тревогой провожал взглядом набиравший скорость «рено». Он энергично вертел толстой шеей, разглядывая машины, огибавшие круглое здание. Вот показался БМВ, подрезал только что подъехавшее такси и резко затормозил возле толстяка. Не успел полицейский поднести к губам свисток, как толстяк шлепнулся на сиденье рядом с водителем, и БМВ рванул следом за такси.
Тонкое дряблое лицо таксиста было покрыто неровной щетиной, наверное, брился вечером, чтобы не опоздать на работу в утреннюю смену. Он изучающе оглядел Билла в зеркало заднего обзора.
— Живете в Париже? — спросил он.
При этом столбик пепла на сигарете, зажатой в зубах, закачался и в конце концов шлепнулся. Билл не отрывал глаз от знакомого пейзажа с рекламными щитами вдоль дороги и заводскими складами.
— Нет, — буркнул он, давая понять, что не намерен продолжать разговор.
— А-а, — таксист помолчал, шепотом обругал водителя, промчавшегося ему наперерез, потом снова посмотрел в зеркало: интересно, как пассажир оценил его реакцию. — А комнату-то в гостинице забронировали?
Билл промычал что-то невнятное.
— Понимаете, в городе полно приезжих.
Билл неслышно вздохнул, повернулся и посмотрел вперед, через лобовое стекло.
— Но ведь сейчас же самый туристский сезон, — проговорил он, обращаясь к обсыпанным перхотью плечам водителя.
— Ха! — Водитель торжествующе ухмыльнулся в зеркало. — Туристы здесь ни при чем! Это все из-за шишек! Гостей нашего правительства. Паразиты они. Явились на парад. — Жалобные ноты, звучавшие в его голосе, сменились насмешкой. — Любимая выдумка нашего дорогого президента.
Лицо Билла озарилось внезапной догадкой. Телефонный звонок Кельтум внес сумятицу в его голову, он не мог думать ни о чем, кроме гибели Ахмеда, его крика о помощи, ответить на который он просто постыдно забыл… Сейчас август 1994 года. Ровно пятьдесят лет со времени освобождения Парижа от нацистов.
— Так что же планируют?
— Планируют? — хихикнул водитель. — Вы называете это планированием? Вот уже неделя, как весь городской центр загажен.
— Как это?
Водитель выудил сигарету из лежавшей на переднем сиденье пачки, прикурил ее от окурка, небрежно ведя машину одной рукой. Здесь, на въезде в город, машины неслись густым потоком на бешеной скорости.
— Закрыли движение во всем районе Елисейских полей. Это теперь на несколько дней. Тихий ужас. Хуже, чем в день Четырнадцатого июля. Для «безопасности», так они объяснили.
— Зачем же это им понадобилось закрывать движение на Елисейских полях на целую неделю? — невольно заинтересовался Билл. — Ведь это же так неудобно для людей. Я думал, что приготовлений к Четырнадцатому июля вполне достаточно.
— Не зачем, а для кого! — скосил глаза в зеркало водитель. — Разумеется, для Брукнера! — При этом энергичном восклицании от сигареты отвалился полудюймовый кусок пепла.
— Израильского премьер-министра?
— Точно!
Водитель стряхнул пепел с рубашки, его глаза еще больше сузились, и от этого лицо приняло неприятное, злобное выражение.
— А вы, случайно, не еврей, а? — сдержанно спросил он.
Биллу вдруг неудержимо захотелось ответить утвердительно.
Он подумал и бесстрастно произнес:
— Нет. С чего вы это взяли?
Ответ, между прочим, он прекрасно знал.
— Глаза бы мои на них не смотрели. И на арабов тоже, — пробормотал водитель, со злостью показав рукой на тротуары, где, несмотря на ранний час, оживленно сновали люди. Машина свернула с шоссе и ехала по району трущоб, каких много за кольцевой дорогой. Убогие магазинчики, где торгуют дешевой одеждой, неряшливые кафе, выщербленные тротуары, по которым стаями носятся собаки, ветхие здания, где в тесных квартирах без горячей воды ютятся семьи иммигрантов. Лучшее жилье им не по карману. На тротуарах толпятся те же иммигранты, в основном арабы.
Такси приближалось к группе арабских ребятишек. Они стояли парами, держась за руки, на краю тротуара в ожидании зеленого света. Дети были опрятно, но одинаково одеты: мальчики в серых брюках и бумажных спортивных свитерах, девочки в серых платьицах до лодыжек. Их сопровождали четыре молодые женщины в простых халатах из серой камвольной ткани, таких длинных, что подолы буквально подметали землю. Волосы спрятаны под платками из этого же материала, а лицо одной женщины скрывала чадра.
Таксист ткнул в них пальцем и, задыхаясь от злобы, проговорил:
— Особенно вот этих дармоедов.
Билл выругался про себя. Он часто ездил на такси. Возможно, их водители — не бо́льшие фанатики, чем остальные люди, но они, как и парикмахеры, нещадно заговаривают своих пленников-клиентов, которым некуда от них деться. Выслушивание их болтовни словно входит в плату за поездку на такси или стрижку волос. Билл обычно не раскрывал рта до тех пор, пока они не выговаривались до конца, но эта дикая злоба, вылитая на ни в чем не повинных малышей, задела его за живое.
— Да что они вам сделали?
Водитель обернулся и, насупившись, уставился на него, словно уже не доверял зеркалу. Он не мог понять, насмехается над ним пассажир или же он просто набитый дурак.
— Посмотрите на них. — Он дернул подбородком в сторону детей и начал терпеливо излагать свои претензии. — Мало того, что обчищают казну социального обеспечения, торгуют наркотиками за воротами школ, они хотят превратить Францию в мусульманскую страну. Ходят вот в свои детские сады. — Он вынул изо рта сигарету и ткнул ею в сторону закрытой лавки, окно которой было заложено каменными блоками, кое-как скрепленными цементным раствором. На эти блоки на высоте человеческого роста были вкривь и вкось наклеены одинаковые, небрежно исполненные плакаты. С них смотрело лицо мужчины в чалме. Даже плохое качество печати не смогло приглушить поразительную энергию, которую излучали глаза этого человека. Под портретом было что-то написано арабской вязью.
— Знаете, кто это?
Билл отлично знал.
— Бухила! — не дождавшись ответа, сообщил водитель. — Ах нет. Простите. Имам Бухила. Ихний вождь. Один из тех, кто будоражит их. На прошлой неделе из-за этого деятеля я потерял рабочий день. Он провел их по улицам, и они требовали открыть специальные школы для ихних детей. За счет французских налогоплательщиков, разумеется. Взбаламутил весь город.
Билл едва смог удержаться от улыбки: перспектива платить деньги на содержание арабских школ, казалось, раздражала этого человека не меньше, чем перекрытие дорожного движения.
Водитель снова повернулся и осуждающе посмотрел на него.
— Неужели вам нравится все это?