Сказалась она на положении самого Николая Николаевича, на чрезмерное властолюбие которого Распутин не раз обращал внимание царя и царицы. «Гр[игорий] ревниво любит тебя, — писала Александра Федоровна Николаю II в сентябре 1914 года, — и для него невыносимо, чтобы Н[иколай Николаевич] играл какую-либо роль».
Поистине: «Кто ходит непорочно, то будет невредим; а ходящий кривыми путями упадет на одном из них» (Сол. 28:18).
24 января 1914 года император отправил премьера Коковцова в отставку. Коковцова обвиняли в злоупотреблении водочной монополией и «спаивании народа», кроме того, его недолюбливали правые и сама императрица. «Быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъем экономических сил страны требуют принятия ряда решительных и серьезнейших мер, с чем может справиться только свежий человек», — написал Николай II Коковцову, сообщая об отставке, и… назначил на пост председателя Совета министров семидесятипятилетнего Горемыкина, в силу своего возраста и состояния здоровья из всех благ земных ценившего один лишь покой, и ничего, кроме покоя.
«Но Государь верил Горемыкину, — писал генерал Спиридович. — Он был стар, но был честен, понимал нашу общественность и превыше всего ставил волю Монарха. Это, конечно, многим не нравилось».
Следствие о покушении на жизнь Григория Распутина длилось много дольше следствия о покушении на премьера Столыпина — почти год. Суда не было — Хионию Гусеву по результатам медицинского освидетельствования признали невменяемой и отправили в сумасшедший дом, где она пробыла до Февральской революции.
Примечательно, что, обретя свободу, Хиония взялась за старое — в 1919 году на ступенях храма Христа Спасителя она чуть было не заколола патриарха Тихона.
Илиодор спустя считаные дни после покушения на Распутина (а точнее — уже 2 июля), переодевшись в женское платье, через Финляндию убежал за границу, в Норвегию, где начал зарабатывать на жизнь праведным физическим трудом, а в минуты отдыха ваял книгу о Распутине под названием «Святой черт».
В написании этой книги мятежному монаху-расстриге помогал «великий пролетарский писатель» Алексей Максимович Пешков, он же — Максим Горький.
В письме революционеру Теплову Илиодор писал: «Переправили меня через границу Горький и Пругавин. Просили и приказывали мне как можно скорее писать книгу о Распутине и царице… Сейчас книга почти готова: остановка только за документами, находящимися в Финляндии у моей супруги. Книга называется „Святой черт“… В этой книге я сказал ужасную и интересную правду о Распутине, правду, которая даже и за границей не известна.
На основании документальных данных я, насколько мог, доказал, что Распутин развратный мужик, пакостник, живет с царицей Александрой и родил от нее наследника Алексея, и что Распутин — неофициальный Русский император и Патриарх Российской церкви».
Неплохо, согласитесь?
Пругавин, о котором упоминалось в письме Илиодора, — это Александр Пругавин, публицист-этнограф, придерживавшийся социалистических взглядов. Пругавин и сам приложил руку к созданию мировой «распутинианы», написав книжку «Старец Григорий Распутин и его поклонницы», выдержавшую два издания в правление Николая II благодаря своей «пасквильной» направленности. Вот отрывок из нее, как говорится, для ясности: «Несмотря на то, что наш разговор имел все время характер деловой беседы, „старец“ от времени до времени все-таки возобновлял свои попытки „погладить“ и „помассажировать“ мои плечи и грудь, но, наученная опытом, я в тот же момент, при первых движениях его руки, давала ему быстрый и резкий отпор, после чего он съеживался, а в его глазах загорались злые огоньки». Пасквиль он и есть пасквиль.
Узнав о покушении на Распутина, Николай II писал министру внутренних дел Маклакову: «Николай Алексеевич. Я узнал, что вчера в селе Покровском Тобольской губернии совершено покушение на весьма чтимого нами старца Григория Ефимовича Распутина, причем он ранен в живот женщиной. Опасаясь, что он является целью злостных намерений скверной кучки людей, поручаю вам иметь по этому делу неослабное наблюдение, а его охранять от повторения подобных покушений…»
По приказу императора Распутина стали охранять. Ответственность за его безопасность была возложена на Петроградское охранное отделение, возглавляемое генералом Глобачевым.
Распутин слал императорской семье телеграммы с отчетами о своем самочувствии. Он довольно быстро пошел на поправку.
Великая Княгиня Елизавета Федоровна не преминула откликнуться на происшествие. Спустя несколько дней после покушения она написала письмо, правда, не сестре, а ее мужу:
«Дорогой мой Ники! Мое сердце и душа так сильно болят, что я не могу удержаться, чтобы не послать тебе несколько строк. Должно быть, Ты и бедная дорогая Аликс мучаетесь и страдаете. Скажите ей, что я молюсь о ней всей силой моей души. Ты знаешь, что я терпела эти годы за Вас, из-за этой бедной души, но я всегда молилась за него, так же как и за Вас, чтобы Извечный Свет разогнал тьму и спас от всех зол, а сейчас — более чем когда-либо».
Уже 21 августа в дневнике императора появилась запись: «После обеда видели Григория, в первый раз после его ранения».
25 августа: «Вечером видели Григория».
14 сентября: «Вечером долго ждали приезда Григория. Долго потом посидели с ним».
19 сентября: «Видели недолго Григория вечером».
7 октября: «Вечером хорошо побеседовали с Григорием».
17 октября: «Находился в бешеном настроении на немцев и турок из-за подлого их поведения на Черном море! Только вечером под влиянием успокаивающей беседы Григория душа пришла в равновесие».
Жизнь восторжествовала над смертью.
Пока Распутин в Покровском залечивал рану, началась Первая мировая война.
«Отец был горячим противником войны с Германией, — вспоминала Матрена Распутина. — Когда состоялось объявление войны, он, раненный Хионией Гусевой, лежал тогда в Тюмени, Государь присылал ему много телеграмм, прося у него совета и указывая, что министры уговаривают Его начать войну. Отец всемерно советовал Государю в своих ответных телеграммах „крепиться“ и войны не объявлять. Я была тогда сама около отца и видела как телеграммы Государя, так и ответные телеграммы отца. Отец тогда говорил, что мы не можем воевать с Германией, что мы не готовы к войне с ней, что с ней как с сильной державой нужно дружить, а не воевать. Это его так сильно расстроило, что у него открылось кровотечение из раны».
Увы, на этот раз уговорить Николая II не удалось. Россия вступила в войну на стороне Англии и Франции против Германии и Австро-Венгрии. Недалекий и недальновидный российский император делал все возможное, чтобы приблизить собственный конец.
Вырубова вспоминала, что первая реакция Николая на настойчивые призывы Распутина к миру с Германией и миру вообще была резко отрицательной: «В это время пришла телеграмма из Сибири от Распутина, которая просто рассердила Государя. Распутин был сильно настроен против войны и предсказывал, что она приведет к гибели Империи, но Государь отказался в это поверить и негодовал на такое, в самом деле почти беспрецедентное вмешательство в государственные дела со стороны Распутина».
Действительно — беспрецедентное, но вопрос того стоил. Решалась судьба страны, судьба династии, судьба всего мира.
И вот еще из воспоминаний Вырубовой: «…в начале войны с Германией Григорий Ефимович лежал, раненный Гусевой, в Покровском. Он тогда послал две телеграммы Его Величеству, умоляя „не затевать войны“. Он и ранее часто говорил Их Величествам, что с войной все будет кончено для России и для них. Государь, уверенный в победоносном окончании войны, тогда разорвал телеграмму и с начала войны, как мне лично казалось, относился холоднее к Григорию Ефимовичу».
Сказано же: «Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то; и если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот» (Марк. 3:24–25).
26 июля выступая перед делегацией, состоявшей из членов обеих палат — Государственной думы и Государственного Совета — в Николаевском зале Зимнего дворца, император сказал: «Тот огромный подъем патриотических чувств, любви к родине и преданности к престолу, который, как ураган, пронесся по всей земле нашей, служит в моих глазах — и, думаю, в ваших — ручательством в том, что наша великая матушка Россия доведет ниспосланную Богом войну до желаемого конца».
Закончил Николай II свою речь словами уверенности, что «все, начиная с меня, исполнят свой долг до конца. Велик Бог земли Русской!»
В библиотеке Йельского университета хранится письмо (подлинность которого не вызывает сомнений), посланное Григорием Распутиным Николаю II из Тюмени. По словам Матрены Распутиной, Николай хранил это письмо при себе, а в Тобольске, незадолго до смерти, через камердинера Императрицы передал его Борису Соловьеву, мужу Матрены.
Вот текст письма, написанного в обычной малограмотной манере Распутина: «Милой друг есче разскажу грозна туча нат расеей беда горя много темно и просвету нету, слез то море и меры нет а крови? что скажу? слов нет, неописуоммый ужас, знаю все от тебя войны хотят и верная не зная что ради гибели, тяжко божье наказанье когда ум отымет тут начало конца. ты царь отец народа не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ вот германш победят а рассея? подумать так воистину не было от веку горшей страдальицы вся тонет в крови велика погибель без конца печаль Григорий».
И можно ли после этого сомневаться в том, что Григорий Распутин был провидцем?
Французский посол Морис Палеолог 12 сентября 1914 года записал в своем дневнике: «Распутин, выздоровевший после нанесенной ему раны, вернулся в Петроград. Он легко убедил императрицу в том, что его выздоровление есть блистательное доказательство божественного попечения.
Он говорит о войне не иначе, как в туманных, двусмысленных, апокалиптических выражениях; из этого заключают, что он ее не одобряет и предвидит большие несчастия».