В нашей историографии последних лет (прежде всего публицистического характера) довольно широко распространилось утверждение, что советско-германский пакт от 23 августа 1939 г. был для И. В. Сталина во многих отношениях весьма выгодным и желательным.
Академик А. Д. Сахаров в своих «Воспоминаниях» упомянул и поддержал довольно спорную версию писателя и публициста Э. Генри о том, что Сталин рассматривал нацистскую идеологию и варварские устремления Гитлера как якобы «меньшее зло» по сравнению с социал-демократическими партиями «с их плюрализмом и популярностью». Сталин, мол, «уже тогда считал, что с Гитлером можно поделить сферы влияния… Эта политика и была одной из причин, способствовавших победе Гитлера в 1933 году»[4].
Первостепенное значение в некоторых публикациях придается тому, что после установления в Германии фашистской диктатуры контакты между СССР и Третьим рейхом приобрели якобы еще более тесный характер. Обнародованы, например, сведения о встрече в подмосковном лесу в ноябре 1933 г. гитлеровского эмиссара фон Твардовски с посланцем хозяина Кремля — Карлом Радеком. Завязавшиеся тогда новые связи имели свое продолжение: в августе 1934 г. пресс-атташе германского посольства Баум, представители Гитлера Оберлендер и Кох на той же даче, в том же лесу вновь встречались с «советским другом»[5]. По нашему мнению, подобные контакты не представляли собой, однако, чего-то экстраординарного: шел обычный поиск источников информации по линии разведки. Можно считать совершенно нормальным, что наше государство, как, впрочем, и любые другие державы, искало — официально и неофициально, открыто и секретно — возможности наладить получение необходимой информации, что называется, из первых рук.
Во всяком случае, версия, согласно которой Сталин уже тогда, в 1933–1934 гг., считал, что с Гитлером можно будет поделить сферы влияния, нам представляется весьма сомнительной. И вот почему.
Оголтелый антикоммунизм, провозглашенный с укреплением власти нацистов в качестве государственной политики Германии, естественно, не мог не сказаться на развитии советско-германских отношений. Особенно тревожили руководство Советского Союза открыто декларировавшиеся агрессивные планы захвата нового «жизненного пространства» за счет СССР. Не приходится поэтому удивляться, что со второй половины 30-х гг. Германия и ее союзники, особенно после создания «Антикоминтерновского пакта», рассматривали СССР как наиболее вероятного противника.
Существование фашистской диктатуры в Германии, рост ее милитаризации, усиление захватнических аппетитов Гитлера угрожали безопасности Советского Союза, а также интересам западных держав.
К концу 30-х гг. в Европе складывалась острая, противоречивая ситуация, диктовавшая необходимость опробовать возможность создания новых блоков, союзов против возраставшей агрессивности Германии и Италии. Советский Союз безуспешно добивался формирования фронта коллективной безопасности для совместного отпора фашистской агрессии.
Со своей стороны Германия всеми средствами стремилась не допустить англо-советско-французского альянса, который в канун Второй мировой войны многим начинал представляться вполне отчетливой реалией. Но сильны были и тенденции, направленные к недопущению и разрыву объективно складывавшегося союза: и идеологические, и политические, и военно-стратегические.
Мюнхенское соглашение 1938 г.[6], к которому Советский Союз не был привлечен, послужило Сталину серьезным сигналом о возросшей угрозе внешнеполитической изоляции СССР. Правда, вскоре после Мюнхена советник германского посольства в Москве сообщил в Берлин, что, возможно, СССР будет более позитивно относиться к Германии. Вскоре и посол Ф. Шуленбург, выполняя рекомендации своего ведомства, сообщил о намерении обратиться к В. М. Молотову с предложением об урегулировании вопросов, осложняющих советско-германские отношения.
Германо-советские переговоры начались с обсуждения вопросов о налаживании торговых и экономических связей. В 1938 г. товарооборот между Германией и Советским Союзом сократился в 12 раз по сравнению с 1932 г. О том, сколь заинтересована была Германия в восстановлении и развитии этих связей, говорит хотя бы тот факт, что Советскому Союзу в конце 1938 г. был предложен кредит в 200 млн марок. Сталин не сразу принял предложение Берлина. Кредитное соглашение было заключено только 19 августа 1939 г.[7] В подписании этого и последующих экономических соглашений определяющую роль играли политические, а если строже — военно-стратегические интересы держав. Нацистская Германия стремилась вбить клин между Англией, Францией и Советским Союзом, не допустить создания коалиции и заключения военной конвенции между СССР и западными демократиями. Советский Союз со своей стороны оказывал косвенное давление на Англию и Францию, демонстрируя возможность сближения с Третьим рейхом.
К тому времени угроза изоляции СССР стала еще более реальной. Начавшиеся в 1939 г. переговоры с Англией и Францией шли вяло и явно заходили в тупик. Стало известно, что министр внешней торговли Англии Р. Хадсон еще в июне сделал представителям Германии предложение об урегулировании экономических и политических отношений. Более того, во время тайных переговоров, которые велись в Лондоне между гитлеровским чиновником для особо важных поручений Г. Вольтатом, Р. Хадсоном и доверенным лицом Н. Чемберлена Г. Вильсоном обсуждалось полюбовное разграничение сфер влияния между Англией и Германией, планы захвата новых и эксплуатации существующих мировых рынков, включая «рынки» России, Китая и ряда других стран[8]. В то же время Англия отклонила советскую инициативу распространить гарантии трех держав на страны Прибалтики о помощи в случае войны; срывалось и заключение военной конвенции. Польша и Румыния наотрез отказались пропустить через свою территорию советские войска в случае германской агрессии.
Бытует точка зрения, что, ведя одновременно переговоры с фашистской Германией, Советский Союз не стремился к успеху на переговорах с западными демократиями. Всякие же подозрения в отношении возможности двуличия в позициях английской и французской делегаций сторонниками такой точки зрения отвергаются — аксиомой считается, что те преследовали исключительно благородные миротворческие цели.
На деле же, как, например, свидетельствует тогдашний французский премьер П. Лаваль, цели были иные. Уже после заключения франко-советского договора о взаимопомощи (1935 г.) в одной доверительной беседе он признавался, что этот документ нужен, дабы «иметь больше преимуществ, когда я буду договариваться с Берлином»[9].
Невозможно принять и распространившееся в последние годы мнение, будто Сталину на августовских переговорах 1939 г. с Англией и Францией попросту не хватило выдержки, терпения, что он поддался настойчивым желаниям немцев заключить пакт с СССР.
В качестве доказательства обоснованности такой версии нередко делают ссылку на решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 11 августа 1939 г. — «искать соглашения с Гитлером». Вне всякого сомнения, это серьезный документ. Однако как нам представляется, в нем, как и во многих других аналогичных решениях, нашел отражение (если исходить даже только из дат их принятия) интенсивный поиск советской стороной выхода из тупика в переговорах с Англией и Францией. И уж во всяком случае эти решения никоим образом не доказывают часто приписываемого ныне Советскому Союзу стремления развязать Вторую мировую войну. Больше того, имеется, напротив, значительное число фактов и документов о переговорах Англии и Франции с Гитлером, действительно преследовавших цель отдалить от себя германскую агрессию и направить ее на Восток.
Нам довелось познакомиться с рукописью неопубликованной книги тогдашнего посла СССР в Лондоне академика И. М. Майского «СССР был прав…». Автор направил ее 5 июля 1961 г. на отзыв Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову, возглавлявшему летом 1939 г. с советской стороны переговоры с военными делегациями Великобритании и Франции. (Одновременно рукопись была представлена Н. С. Хрущеву и М. А. Суслову.)
18 августа того же года Ворошилов дал положительный отзыв о рукописи, выразив уверенность, что книга «будет хорошо встречена нашим и зарубежным читателем». Вместе с тем рецензент отмечал в ней уклон в сторону «оборонительности» и советовал выдержать тон «более резкой укоризны», даже прямого обвинения Англии и Франции «в действительно проводимой ими двойной игре», направленной против СССР. Он рекомендовал также «полнее и ярче… осветить позорную роль США», которые отрицательно относились к возможному соглашению СССР с Англией и Францией[10]. Долгое время именно такая трактовка являлась безальтернативной.
Создается впечатление, что ныне все более настойчиво утверждается иная, прямо противоположная версия, претендующая на истину в последней инстанции. У объективных, беспристрастных исследователей не может не вызвать законного протеста то, что любую расходящуюся с ныне утверждаемой точку зрения (даже ту, которая признает лишь наличие колебаний у Сталина перед заключением советско-германского договора о ненападении) расценивают как «недопустимо догматическое заблуждение». В ряде статей и книг последних лет безапелляционно утверждается, что Сталин-де заранее нацелился на провал переговоров с Англией и Францией, рассчитывая тем самым не больше не меньше как… разжечь войну. Поэтому вину за развязывание войны несет Сталин, а не Чемберлен, не Даладье, даже не Гитлер. (Между прочим, нацистский фюрер накануне нападения на Польшу 1 сентября 1939 г. высказывал опасение, как бы «какая-нибудь свинья» не сорвала в последнюю минуту поход на Варшаву.)