По утрам и днем Жако работал по прежнему. Он все время думал про папу. Он добивался чистоты в движениях, тело становилось все сильнее и сильнее. Папа обрадовался бы, если бы видел, как Жако стал работать.
Иногда бывало тоскливо.
Теперь во время представлений женщины всегда как-то особенно смотрели на Жако, и он замечал эти взгляды.
В соседней с Жако комнате жил наездник с женой. У них была девочка лет двенадцати.
Жена наездника стала ловить Жако в коридорах, заговаривала с ним, брала его за руку. Ей было около сорока лет. Она сильно красила рот и пудрилась. Пахло от нее крепкими духами и лошадью.
Жако боялся ее и не знал о чем говорить с ней.
Раз она пришла в комнату Жако днем, перед репетицией. Она была в коротком халате. Из- под халата видны голые ноги.
Она стала целовать Жако и вымазала его рот помадой. Потом она заперла дверь.
Вечером Жако слышал, как наездник кричал на жену. Девочка, дочка наездника, перестала разговаривать с Жако и смотрела на него злыми глазами, как волчонок.
Жако стал запирать свою дверь.
Олега забрали в солдаты и отправили на фронт. Катя была беременна. Олег, уезжая, плакал, и Жако обещал помогать Кате. Олега убили через месяц.
Жако готовил новый номер. Полет под куполом цирка с мешком на голове. Директор потирал руки и обещал прибавить жалования. Жако много работал, но работа не доставляла того удовольствия, как раньше.
Катя умерла во время родов.
Война продолжалась уже третий год. Раненые солдаты на костылях, контуженные с трясущимися головами, слепые и отравленные газами ходили по улицам. У хлебных лавок стояли очереди. Клоун Эйжен пел куплеты про храброго русского казака. Казак насаживал немцев на пику, как шашлык. Клоун Эйжен был родом из тихой деревни поблизости от Вердена. Деревню разрушили снаряды, деревни больше не было. ״Ничья земля״ называлось теперь это место. Клоуну Эйжену жидко хлопали. Красивые дамы в мехах, мужчины во фраках, шикарные офицеры в щегольских мундирах заполняли ложи и самые дорогие места. Моторы и лихачи на дутых шинах съезжались у подъезда цирка к концу представления. Нищие толпились у подъезда цирка.
Номер Жако пользовался успехом. ״Полет смерти. Человек без нервов“ — назывался номер.
Жако работал в черном трико. На груди был череп и скрещенные кости из серебряных блесток.
Работа была тяжелая.
Сначала Жако делал несколько несложных трюков. Потом оркестр замолкал и в тишине раздавался треск барабана.
Страх, как свернувшийся змееныш, разворачивался, вытягивался, сжимал горло. К страху привыкнуть нельзя было. Жако радовался тому, что публика не видит под мешком его лицо, не видят, как струйки пота стекают из-под волос по лбу.
Дробь барабана сыпалась назойливо.
В темноте Жако зажмуривал глаза, стискивал зубы и бросался вперед. Руки ловили трапецию, отпускали ее, снова ловили.
Потом Жако срывал мешок с головы, цирк кричал и хлопал, оркестр ревел веселый марш. Жако спускался вниз, кланялся публике, уходил, возвращался, снова кланялся. Его вызывали, заставляли кланяться еще, не отпускали с манежа.
— Какой молодой!— говорили в публике.
— Скажите, а это очень опасно? Ужас...
Конечно, успех был приятен, но Жако всегда
презирал сытую публику дорогих мест, а восторженный, похотливый страх, с которым смотрели на него разодетые женщины, был противен Жако.
Часто Жако представлял себе, как он промахнется, упадет на манеж и умрет. Наверное, публика была бы в восторге. Наверное, каждая из этих дам мечтает увидеть настоящее несчастье.
Что ж: Олег погиб на войне — Жако погибнет в цирке.
Жако злился, ненавидел все на свете.
На улицах стреляли. Городовые с пулеметами засели на чердаках дома на перекрестке, неподалеку от цирка. Где-то был пожар, пахло гарью, и внизу неба полыхало ржавое пламя. Царь отрекся от престола. Солдаты с оркестром проходили к вокзалу. Новый эшелон отправлялся на фронт.
В цирке ничего не изменилось.
Жако работал так много, что к ночи, после представления, еле добирался до своей комнаты и без сил валился на постель.
Он хотел спрятаться от мыслей, в которых он не мог разобраться, которые назойливо лезли в голову,— раненые на войне и нищие, голодные дети, войной замученные солдаты, Олег, убитый на войне, Катя, война и дамы в мехах, война и офицеры со стеклышками в глазу, война и кровь, война и несправедливость, война, война, война...
Как-то весной Жако днем пришел в цирк и увидел большую толпу около входа. Жако удивился, потому что дневного представления не было в этот день. В толпе было много солдат. Серые шинели вливались в раскрытые двери. Жако протиснулся внутрь вместе с толпой. Люди были деловиты и сами поддерживали порядок. Цирк был набит до отказа. Во всех проходах стояли плотно прижавшись друг к другу. ^
Когда Жако пробрался в зал, оратор уже говорил. Жако видел его поверх голов стоявших впереди людей.
Это был небольшой коренастый человек. Он говорил негромко и слегка картавил, он снял кепку. Голова у него была лысая. Рыжеватые волосы окружали лысину. У него был огромный лоб.
Он двигался резко, часто подымал сжатую в кулак руку и сильно разрезал ею воздух.
— Рабочие всего мира, — говорил он, — с восторгом и надеждой смотрят на революционных рабочих и солдат России, как на передовой отряд всемирной освободительной армии рабочего класса.
— Да здравствует Ленин! — крикнул кто-то наверху и толпа ответила громом.
Сзади напирали, Жако притиснулся вплотную к низенькому бородатому солдату в папахе и в рваной шинели.
— Ура-а! — кричал солдат.
Человек на трибуне поднял руку и народ стих. Тогда человек вытянул руку, как бы показывая вперед. Его голос рос, заполняя весь цирк. _
— Не полиция, не чиновники, безответственные перед народом, стоящие над народом, не постоянная армия, отрезанная от народа, а сам вооруженный поголовно народ, объединенный Советами,— вот кто должен управлять государством.
Солдат рядом с Жако тянулся на цыпочках, распихивая стоявших впереди. Он был низок ростом и оратор не был виден ему.
— Братцы, — шептал солдат,—да дайте ж!.. Разок глянуть!.. Братцы, да дайте ж!..
В голосе солдата слышилась такая горячая нежность, что Жако с удивлением обернулся к нему. Грязные волосы солдата были всклокочены. Тонкая, сморщенная шея высовывалась из шершавого воротника шинели. Шинель была цвета пыльной земли.
—... Объединяйтесь, сплачивайтесь, организуйтесь сами, никому не доверяя, полагаясь только на свой ум, на свой опыт, и тогда Россия сможет твердыми, мерными, верными шагами пойти к освобождению и нашей страны и всего человечества, как от ужасов войн, так и от гнета капитала... — говорил человек на трибуне.
— Да здравствует Ленин! — скова ответил цирк.
— Братцы, да дайте ж!.. — кричал солдат. Он повернул лицо к Жако. Слезы текли по его щекам.
Тогда Жако подхватил солдата подмышки и легко поднял его над толпой.
— Да здравствует Ленин! — крикнул солдат.
Жако ушел из цирка, когда митинг кончился.
Через три дня Жако заболел тифом.
Тогда Жако видел, что затылок Олега разбит. Комья земли на затылке под уродливым шлемом были красные. Потом подбегал маленький бородатый солдат и легко, как ребенка, подымал большое и тяжелое тело Олега.
— Братцы, да дайте ж!..— говорил солдат, но голос его тонул в вое и грохоте. Вши ползали по шинели солдата, по его рукам, по разбитым его сапогам и по развороченной окровавленной земле.
Потом из гула и грома раздавался спокойный, немного картавый голос.
И снова пушки гремели, и рвались снаряды. Мрак заволакивал глаза Жако, глухие удары били в виски... Снова с земли подымался мертвый Олег...
Сколько времени прошло с начала болезни, Жако не знал. Он очнулся рано утром в тихой палате. Серый свет мягко сочился в окно.
Жако лежал на спине, вытянув руки. Тонкий, приятный звон все время пел в его ушах.
Долгое время Жако ни о чем не думал. Просто лежал и слушал, как дрожит серебристый звук.
Потом, сразу, с удивительной ясностью вспомнил коренастого оратора, его лысую голову, прищуренные глаза и чуть-чуть картавую речь:
״... Объединяйтесь, сплачивайтесь, организуйтесь сами, никому не доверяя, полагаясь только на свой ум, на свой опыт, и тогда Россия сможет твердыми, мерными, верными шагами пойти к освобождению и нашей страны и всего человечества, как от ужасов войн, так и от гнета капитала...“
На соседней койке лежал пожилой рабочий. Рябое лицо его сразу понравилось Жако. Его звали Иван Иванович. Он долго присматривался к Жако, улыбался и не начинал разговора.
Потом, как-то вечером,— ламп еще не зажигали и в палате были сумерки, — Иван Иванович рассказал о том, как в бреду Жако все время вспоминал Ленина, и о том, кто такой товарищ Ленин.
После ужина сиделка, потушив свет, ушла, и Иван Иванович продолжал говорить.
Жако слушал, затаив дыхание.
Через несколько дней Иван Иванович дал Жако прочесть несколько газет и тоненькую книжку в сером переплете из оберточной бумаги.
Еще через несколько дней Иван Иванович выписался из больницы, попрощался с Жако и ушел.
Больше никогда они не встречались.
Выздоравливал Жако медленно. Из больницы его выписали через два месяца. Все эти дни
Жако очень много думал, и решения созрели в нем.
Вышел из больницы Жако под вечер. Шел мелкий дождь. По темным улицам пешком Жако прошел до своего дома.
В своей комнате Жако сложил в маленький чемодан немного белья и переодел сапоги.
Было уже совсем поздно, когда Жако пришел в штаб красногвардейского отряда. Рабочий патруль на улице показал ему дорогу.
В грязной, сырой комнате за столом сидел человек. Он спал. Несколько минут Жако молча ждал, стоя перед столом и не решаясь заговорить.