В Ницце двое полицейских обыскивали вагон.
— Ведь мы караулили его исправно — из купе он не выходил, — сказал один. — Он не мог от нас ускользнуть.
— Гляди! — вскричал второй. — Вот его шляпа и плащ!..
— Ума не приложу, как ему удалось бежать. Он просто-напросто обвел нас вокруг пальца.
Мадемуазель Мид
После того как старая дама, дав задний ход, сбила Мод с ног, она прониклась к жертве своего легкомыслия заботливым, дружеским чувством. По правде говоря, Мод почти не пострадала, но старая дама, настояв на своем, водворила ее в синюю спальню своего просторного особняка и вызвала домашнего врача. Рауль, ее сын, чуть ли не взбеленился.
— Дорогой мой, — сказал ему доктор, — филантропия подобна краснухе. Она проходит сама по себе… А ваша матушка-графиня на время оставит вас в покое!
В этом он не ошибался! Отныне графиня пеклась только о Мод. Она перестала посещать кружок любителей бриджа, забросила занятия рукоделием; большую часть времени проводила в обществе «этой бедняжки, достойной всяческих похвал, такой хорошей во всех отношениях».
А как-то вечером, когда слуга Фирмен вышел из столовой, она даже присовокупила, что вот на такой женщине, как Мод, ему и надлежало бы жениться.
Рауль так шмякнул чашкой по столу, что обрызгал кофе всю скатерть.
— Прошу вас, мама!
— Согласитесь хотя бы видеть ее почаще. Вы ее совсем не знаете. Как можно судить о человеке, не зная его. Она получила отличное образование. Весьма недурна собой. Если ее наставлять, она научится одеваться не так кричаще. Возможно, она не принадлежит к нашему кругу. Но и мы сами, бедное мое дитя, уже не принадлежим ни к какому кругу. И потом, она привязана ко мне.
— Мне хорошо так, как есть.
— Полноте. Мужчине в сорок лет пора уже обзавестись семьей.
Вечная тема для пререканий, длившихся годами.
— Ах! — продолжала графиня. — Была бы у меня сноха, и моя жизнь стала бы совсем другой. И, ваша тоже, впрочем… Потому что я пекусь о вашем благе. Мод скоро нас покинет. Я хотела было ее удержать, но она слишком деликатное существо. Она намерена вернуться к своей работе. Такая девушка, как она, и работа! Какие пошли времена, однако! Наконец, Рауль…
— Бесполезно, мама. Я дорожу своими привычками, как и вы.
И Мод ушла. Но недалеко. На соседней улице ее поджидала двухместная спортивная машина. Рука с бриллиантом на одном пальце и перстнем-печаткой на другом открыла переднюю дверцу.
— Ну так что? Садишься?
И поскольку она колебалась, рука подхватила ее и усадила.
— Что это еще за цирк? Мадам уезжает в отпуск! Мадам позволяет себя похитить!.. Если бы ты не позвонила мне, клянусь, без кровопролития бы не обошлось. Ведь я был с самого начала в курсе дела, представь себе. Благодаря Хозе. Красивый особняк! Знатное имя! Графиня Фрэньез! Извини! Но какого черта ты водишься с этими людьми? Объясни мне.
Мод объяснила ему. Мсье Робер не поверил своим ушам. Он завел Мод в бар на Елисейских полях, и ей пришлось поведать ему всю историю сначала.
— Чует мое сердце, ты от меня что-то утаила. (Мсье Робер знал женскую натуру лучше исповедника.)
— Ни Боже мой.
— А нет ли, случайно, в этом доме особы мужского пола?
— Там есть виконт.
— Ах! Там есть виконт, я уже и сам догадывался.
Мод была по-своему гордячка. Не станет же она признаваться в том, что Рауль ею пренебрег.
— Он выказывал мне всяческое внимание, — сказала она. — Он симпатичный, и все при нем.
Мсье Робер пришел в ярость.
— Он пригласил меня наведываться, — продолжала Мод. — И я не могла ему отказать.
Мсье Робер впервые в жизни познал чувство ревности, что было для него нестерпимо. Этот Рауль такой очаровательный, такой респектабельный, вполне мог иметь виды на Мод. Зло следует истреблять с корнем и без промедлений.
На следующий день, когда Рауль курил сигару в своей домашней библиотеке, рассматривая только что приобретенный альбом по искусству, Фирмен доложил ему о приходе визитера.
— Проси.
Мсье Робер облачился в самый строгий костюм своего гардероба: пиджак в клеточку, серые брюки, замшевые туфли. Преодолевая робость, Робер чопорно представился: «Мсье Робер». Но вскоре самоуверенность к нему вернулась. Виконт оказался маленьким мужчинкой, к тому же уродливым, и одет наподобие служащего похоронного бюро. Живой портрет респектабельного мужчины, подпорченный молью. Было над чем посмеяться…
— Я пришел по поводу мадемуазель Мод, — начал он.
Другой мирно курил, не уступая в хладнокровии игроку в покер.
— Я хорошо ее знаю… и даже очень…
В его тоне было полно намеков… Но виконт оставался невозмутимым.
— Как человек честный, — сказал мсье Робер, — считаю долгом вас предупредить… Мод — шлюха. О! Поймите меня правильно… Шлюха, но самая что ни на есть замечательная: манеры и остальное — все при ней. Но только…
Выпустив колечко дыма, виконт изрек:
— Слушаю вас.
Желая приободриться, поскольку партия начиналась вяло, мсье Робер прошел на цыпочках к двери и приоткрыл ее. За дверью никого. Он вернулся к письменному столу.
— Поймите меня правильно, господин виконт. Я сообщаю вам это исключительно в ваших интересах. Когда нерядовой клиент желает приятно провести вечер, ему рекомендуют общество Мод… И знаете почему? Потому, что она умеет все… Все!
Наклонившись к уху Рауля, Робер поверил ему нечто такое, что вывело виконта из состояния отрешенности.
— Ах! — пробормотал он. — Не может быть! Да не может быть!
— Но это еще цветочки! — заверил его мсье Робер.
Пока он нашептывал Раулю дополнительные подробности, лоб виконта покрывался испариной.
— Невероятно! Да нам бы это и в голову не пришло…
— Видите, — торжествовал победу мсье Робер, — какую особу вы приютили под своей крышей… Я вынужден вмешаться… Полноте, не стоит благодарности, господин виконт. Все это само собой разумеется… Для меня это дело чести.
Покидая библиотеку, Робер с удовлетворением отметил про себя, что Рауль, глубоко осев в кресле, прикрыл лицо ладонями.
Старая графиня, постучавшись в дверь, вошла в библиотеку, не дожидаясь ответа.
— Что с вами?.. Вы нездоровы?
— Нет, нет. Я размышлял… А ведь вы, пожалуй, и правы, мама… Я на ней женюсь.
Доверительные признания мсье Робера разожгли его плоть. Он твердил себе: «И такая женщина станет безраздельно принадлежать мне!» Ему с трудом удавалось прятать волнение, которое его охватило.
Арсен Люпен в волчьей пасти
У всех еще на памяти «дело на Мессинской авеню».
Его жертва — Жозеф Альмеер — из тех, кого принято называть типичными парижанами.
Альмеер был очень богат. На левом берегу он владел пользовавшейся известностью картинной галереей и ввел в обиход первых кубистов, что породило шумный скандал в Фобуре: в Турэне — замком, в Солони — охотничьими угодьями. Его наперебой приглашали в гости. Ему приписывали множество любовных приключений. Он сражался на дуэлях и внушал необъяснимый страх. И когда его нашли мертвым с пулей в сердце, не один обманутый муж втайне порадовался.
Альмеер возлежал посреди роскошной гостиной, из которой взломщики вынесли полотна и ценные предметы. По всей видимости, он засек грабителей в разгар работы, что и стоило ему жизни. Слуги, спавшие на первом этаже особняка, ничего не слыхали. Однако довершило разгоревшиеся страсти письмо, на следующий день опубликованное в «Эко де Франс».
«Господин директор, считаю долгом громогласно протестовать против действий злоумышленников, напрочь лишенных совести. Я смирюсь с кражей, если в ней проглядывает рука художника. Мне претит убийство — убивать мерзко и глупо. Однако я уверен, что ваши читатели меня поняли — не преминув приписать трагическую смерть Жозефа Альмеера мне, в особенности, если на месте преступления они обнаружат мою визитную карточку. Ибо, как это ни прискорбно, нынче любой бандит заказывает себе визитки с моим именем. Весьма наивная военная хитрость, способная обмануть лишь предупрежденных заранее.
Столь драматическое исчезновение Жозефа Альмеера действует мне на нервы. Проживи он дольше, возможно, заметил бы, что его Коро[1] — подделка, а Вермейер[2] — весьма сомнительного происхождения. Можно было бы также немало сказать и о его мебели… Если бедняга потерял при этом ограблении жизнь, то люди, посетившие его особняк, оставили там много иллюзий. Стоит ли мне добавить, что я предприму свое расследование этого ограбления и по мере его продвижения стану держать прессу в курсе дела. Примите и пр…
Арсен Люпен».
— Это он, — сказал инспектор Ганимар. — И никто другой. Он считает, что, опережая события, сумеет всех перехитрить. Но визитная карточка выдает его с головой.
Мсье Дюдуи, глава сыскной полиции, качал головой в знак сомнения.
— Послушайте, — продолжал Ганимар. — Ошибка невозможна. Негодяй уже приступил к вывозу вещей из гостиной. И, как обычно, положил свою визитку на камин. Но вот тут появился Альмеер, тогда как считали, что он находится в театре. Попав в ловушку, Люпен выстрелил в упор. А теперь желал бы заставить нас поверить в свою непричастность и в то, что его автограф под преступлением якобы подделка. Расскажите кому-нибудь другому!
— Успокойтесь, Ганимар!
— Ах! Прошу, прощения. Но он способен хоть кого довести до белого каления, этот бандит. «Близорукий полицейский»… Поживем — увидим, голубчик!
Комната была погружена во тьму. Пахло сыростью и увядшими цветами. Слышалось дыхание одного, другого, и тишина делала более странным, более пугающим присутствие людей в засаде.
— Думаете, он явится? — прошептал чей-то голос.
— Наверняка, — прозвучал ответ из другого угла.
— Мадам… Вам не страшно?
— Еще как… Я на пределе, — ответил голос женщины — молодой женщины.
— Замечательно придумано! — сказал кто-то вроде бы рядом с дверью. — Ковчежец XVI века! Он должен кусать себе локти от бешенства при одной только мысли, что от него ускользнул самый лакомый кусочек.