Якудза крякнул. Звякнув, нож упал на пол. Гиноид пинком загнала его куда‑то в угол.
— Сука! — молодой намотал ее волосы на кулак, заставив наклониться, и ударил коленом в лицо. Аяме беспомощно вскрикнула. — Забыла свое место?
Посетители перестали смеяться, но смотрели по–прежнему с любопытством. Никто и не подумал прийти девушкам на помощь. Цубаки попыталась встать ровно — но перед ее взором кружили красные мухи, и она вдруг ощутила отчаяние.
Молодой якудза стал возиться с ножнами. На поясе у него висела недлинная катана.
— Я ей щас кишки выпущу!
— А у нее есть? — спросил старший, с сомнением оглядывая избитую Аяме.
— Ну, дырка у них есть. Значит, есть и кишки, — убежденно произнес молодой.
Они заржали.
— Так, — сказал Санширо, вставая.
Он подошел к старшему якудза, заставив его обернуться, и положил металлическую ладонь ему на плечо:
— Эй вы, негодяи. Не дело это, сражаться с женщинами и детьми. Отпустите ее.
— А то что? — спокойно спросил якудза.
— А иначе и ты, и твой маленький гнусный дружок по себе узнаете, какова это — быть женщинами, — Санширо задумался. — Ну, или детьми.
— Что‑что?
— Во дылда железная, — сказал молодой якудза.
Санширо тяжело шагнул к нему. Защищаясь, молодой оттолкнул от себя Аяме и вскинул катану. Санширо не обратил на катану никакого внимания. Он с готовностью встретил рубящий удар головой — раздался звон и скрежет — и присев, выбросил вперед тяжелый кулак. Удар вошел молодому между ног, расплющив гениталии. Якудза заскулил, рухнул на колени. Катана покатилась по полу. Санширо подхватил ее — и нанес горизонтальный удар, который рассек столик и заодно обрубил старшему якудзе ноги по колени. Сапоги остались стоять на полу. Их хозяин упал, дико вопя — и из свежих культей у него хлынул целый поток ярко–алой крови, орошая пол. Раздался страшный грохот: люди поспешно покидали идзакаю, давя друг друга в дверях.
— Ты больше не мужчина. А ты — ростом до взрослого не дотягиваешь. Ха–ха, — ровным голосом сказал Санширо.
Свои огромные мечи–одачи он так и не пустил в дело.
Цубаки стояла, как громом пораженная.
Аяме сначала завопила — но затем ее голос стих, и она стала молча дрожать, прижимая к груди поднос.
Молодой якудза ползал по полу, воя от боли. Старший нашел в себе силы привалиться к столику и теперь сидел, быстро истекая кровью. У него был болевой шок. Глаз начали закатываться.
Санширо вложил Аяме в ладонь все оставшиеся монетки и сказал:
— Извини, что так вышло. Мы переночуем здесь? Моей маленькой хозяйке нужно где‑нибудь поспать.
— К–конечно, — потрясенно произнесла она.
— Ты еще пожалеешь! — закричал с пола молодой.
Посетителей как ветром сдуло. Все знали, что скоро Кумадори придут сюда и спалят эту идзакаю ко всем чертям. Санширо подошел к ползавшему молодому и пнул его — несильно, чтобы подтолкнуть.
— Скажи боссу, пусть приезжает, — сказал он. — И ты это… попрыгай на пятках. Говорят, помогает.
Якудза заскулил.
Аяме дала им комнату на втором этаже, и Цубаки с Санширо устроились там. Гиноид была подавлена. Она чувствовала, что скоро и ей, и ее маленькому заведению придет конец — но при этом она настолько боялась Санширо, что не смела возражать.
Но Цубаки мало заботили подобные дела.
Оправившись от первого потрясения, она подавила тошноту и начала расспрашивать робота:
— Ты говорил, тебе нельзя бить людей! — обвиняюще заявила она, сидя на матрасе.
— Я этого не говорил, — сказал Санширо.
— Но…
— Я сказал, что я робот.
— А еще ты сказал, что роботам нельзя бить людей, — сказала Цубаки.
— Это ограниченное подмножество, — сказал Санширо. — Роботы, помимо прочего, могут видеть прорехи в элементарной логике и пользоваться ими.
— И что нам теперь делать? — растерялась Цубаки.
Санширо сел у окна, подобрав свои длинные нескладные ноги, и сказал:
— Думаю, следующее: скоро приедут якудза, разбираться с нами. Тогда вдвоем выйдем и извинимся. Это самое логичное решение. Иначе придется всех их убить — а это крайне энергозатратно.
— Ты это серьезно? — спросила Цубаки.
— Подождем, посмотрим, как дело обернется, — сказал он. — Почему ты хочешь их убить?
— Из‑за отца.
Странно, но тяжелые слова дались ей легко.
Наверное, потому что она давно готовилась к этому разговору — не зная еще, с кем же именно придется разговаривать. Оказалось, с роботом. Цубаки вытащила из‑за пояса кинжал, пальцем проверила лезвие и продолжила:
— Мой отец, Рю–о Киемори, был самураем, механизировавшим свое тело. Он правил этим городом спокойно и мудро… наверное. Я тогда была совсем маленькая — вообще ничего не помню. Отца убили якудза из клана Кумадори, толпой окружив его в додзе, когда он тренировался, — Цубаки сунула кинжал обратно. — Нас с мамой вывез отсюда мастер Шиппей, отцовский друг. Мама потом умерла.
— От ран? — удивился Санширо.
— Нет, простудилась, — поморщилась Цубаки. — Мастер Шиппей воспитывал меня, как свою дочь. Он рассказал мне, как погиб отец, и я решила отомстить. Поэтому я здесь. Мастер не хотел, чтобы я возвращалась в Фукуран, он отговаривал меня, и пришлось уйти без его ведома. Я знаю, кто именно убил отца — это Ван Тао, бывший китайский солдат. Сейчас он главарь у этих Кумадори. Я убью его, и моя месть свершится.
Цубаки замолчала.
Санширо встал и неуклюже похлопал ее по худенькому плечу.
— Понятно. Понимаю. Надо ухлопать чертову уйму этих бандитов, и все образуется.
— Ага, — грустно улыбнулась она.
— Вот только я не боевой робот. Я не смогу противостоять большой толпе. Один, два — вот мой предел, — Санширо тронул мечи–одачи за своей спиной. — До войны я вообще был лицедеем.
— Кем–кем?
— Никогда не видела? — удивился он.
— Нет.
Санширо издал скрип и неожиданно принял стойку рассвирепевшего тигра — Цубаки не так давно использовала такую против якудза. Санширо взмахнул ладонью. Его глаза–фары сверкнули, а в голове появились ужасно знакомые нотки:
— Я — практикующий мастер боевых искусств. Я требую отпустить эту девушку! — пропищал он.
Цубаки жутко смутилась.
Она и вправду выглядела так глупо?
Санширо бросил на нее взгляд разъяренного дракона, сказал: «Кья!» — и внезапно ударил открытой ладонью в дверь. Раздался хруст, несчастная дверь разлетелась на части, и Санширо втащил внутрь свою добычу — истошно верещавшую Аяме. Похоже, гиноид подслушивала их под дверью. Ее маленькая голова целиком уместилась в громадной железной пятерне.
Цубаки вскочила на ноги.
— Дурак, отпусти ее!
— Я автоматически, — спохватился Санширо.
Он бережно опустил миниатюрную Аяме на пол.
— Простите.
— Нет, это вы простите, — Аяме дрожала.
— Вы нас боитесь? — удивилась Цубаки. — Не бойтесь, Санширо не причинит вам вреда. А якудзу мы перебьем. Скажите, когда они приедут, ладно? Мы с Санширо спустимся и разберемся с ними. Верно?
— Как получится, — мрачно ответил он. — Аяме–сан, прошу, принесите приемник. Я хоть пару песен послушаю.
Аяме поспешно поклонилась и убежала.
Вскоре она вернулась с приемником, до этого стоявшим на барной стойке. Санширо взял приемник аккуратно, как драгоценность, и сел с ним в обнимку у окна. Музыку робот поставил мрачную, плавную, и начал отстукивать ритм. Крестик у него на шее позвякивал. Аяме с восхищением уставилась на музицировавшего робота, затем она вспомнила про свои дела и убежала вниз.
По комнате разливалась древняя тоска.
— Почему ты носишь крестик? — внезапно спросила Цубаки.
— Это долгая история, — отвлекся Санширо.
— Расскажи. Я твоя хозяйка, и я хочу знать всё о тебе.
— Пароль, — Санширо угрюмо наклонился вперед.
— Что?
— Скажи пароль, и я расскажу всё, что тебя интересует.
— Но я не знаю… — расстроилась Цубаки.
— Тогда доступ закрыт.
Цубаки надулась.
— Как хочешь.
Якудза приехали ближе к вечеру. Сначала послышался ужасный шум внизу, а затем в комнату влетела испуганная Аяме:
— Господин! Госпожа! Они здесь! У них огнеметы!
— Огнеметов я не боюсь, — сказала Цубаки.
— Зато их боится Аяме–сан, — сказал Санширо. — Пойдем. Не стоит доводить дело до драки.
Поскрипывая конечностями, он подошел к замершей Аяме и потрепал ее по красивой голове. Гиноид смотрела на него с мольбой. Цубаки не знала, что и сказать.
Втроем они спустились вниз. Несколько якудз стояли в зале, и гораздо больше их было на улице. Через окно можно было разглядеть старый армейский танк, припаркованный у входа. За столиком сидел невообразимо толстый якудза с неухоженным ежиком волос. Завидев Санширо, он громко произнес:
— Э, урод! Ты, что ли, наших ребят покалечил?
— Робот да не смеет навредить человеку, — угрюмо ответил Санширо.
— А как так вышло, уродец, что ты да посмел?
— Не хочу разговаривать с шестерками. Где ваш кумичо?
Лицо толстяка исказилось от гнева.
«Это не Ван Тао?» — удивилась Цубаки.
— Я здесь, — печально произнес беловолосый старик, стоявший возле стены. Он подошел поближе, и толстяк поспешно придвинул ему стул. Ван Тао было около семидесяти лет. Он был немолод еще до рождения Цубаки. Худой, с выцветшей морщинистой кожей, с узкими стариковскими плечами — Ван Тао вовсе не казался опасным.
«Надеюсь, это обманчивое впечатление», — подумала Цубаки.
Вздохнув, глава Кумадори положил ладони на стол.
— Один умер. Второй искалечен. Ужасно все это… — произнес он. — Ты ведь понимаешь, робот, что такие обиды не прощаются?
— Конечно, — серьезно произнес Санширо.
Он подтолкнул замершую Цубаки, указав на место напротив Ван Тао. Она спешно села, и Санширо встал за ее плечом, как скала.
— Однако и на вас долг крови, Ван Тао, — произнес он. — Вы убили Рю–о Киемори, отца моей хозяйки.
— Убил, — припомнил старик, особо не удивившись. — Давно это было.