Дверь распахнулась, и на пороге появился Санширо с полотенцем, обмотанным вокруг металлических бедер. От него валил пар. Цубаки завизжала, прикрывая грудь. Санширо покачал головой. Присев на край ванны, он спокойным тоном сказал:
— Здесь нечего стесняться. Я робот. Роботы не испытывают физиологических желаний.
— А… а, — чуть успокоилась Цубаки, но руки от груди убирать не стала. — Ты еще не ушел?
— Нет. Надо поговорить.
— Ты больше не мой вассал.
— Знаю, — Санширо посмотрел на пузырьки пены. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.
— И откуда?
— Я запоминаю малейшее движение мышц человека, все его мелкие жесты, незаметные даже для него самого, и на основе этого воспроизвожу его движения, — сказал он. — При этом составляется его психоматрица. Я могу уловить самую суть человека и поставить себя на его место. И я знаю твой образ мыслей, я знаю твой характер. Сейчас тебе очень трудно, — сказал он.
Цубаки молчала.
— Тебе хочется нарушить данное слово и сбежать, — безжалостно продолжил Санширо.
— Это не так! — вскинулась она.
— Тебе нет нужды умирать из‑за какой глупости. Ты ведь даже не знала этого Рю–о. Твой настоящий отец — твой мастер Шиппей. Ты погибнешь из‑за мимолетной детской мечты.
— Замолчи, — зло сказала она.
— И я знаю, о чем думает сейчас Ван Тао. Он ни капли не сомневается в своей победе. Для него этот бой — это небольшое развлечение, способ разогнать скуку, убив ребенка. Думаешь, Ван Тао хоть каплю рискует? Во время боя я заметил снайпера, который выцеливал меня с крыш. В любой момент он мог выстрелить в меня и уложить наповал, если б его хозяину хоть немного, но грозила опасность. Это не дело чести.
— Неважно, о чем думает Ван Тао, — остановила его Цубаки. — Главное, о чем думаю я. А я не хочу предавать себя.
— Понятно, — помолчав, безнадежно сказал Санширо.
Он встал и пошел прочь.
— Куда ты? — спросила Цубаки.
— Зайду к Аяме–сан, — сказал он. — У нее сейчас небольшие физиологические проблемы, и я их разрешу. Смазка у нее выделилась…
Смысл этих слов дошел до нее не сразу.
Цубаки залилась краской.
— Ты же говорил!…
— Я говорил, что я робот, — сказал Санширо.
— Ублюдок! — закричала она и метнула ему в спину флакон шампуня.
Когда он ушел, Цубаки чуток успокоилась. Странно, но ей стало легче. Она помылась до конца, вытерлась махровым полотенцем и пошла спать отдохнувшей и свежей. Комната вдруг показалась ей родной. Закрыв глаза, Цубаки представила, как возвращается домой, обратно в тихую Фуджиоку, где не было пыли, не было якудз и преступлений, и не было поединков до смерти.
Завтра бой.
Наутро ее разбудила Аяме.
Гиноид надела новое платье, скрывшее ее шрамированые руки, и выглядела непривычно торжественной.
— Ван Тао ждет внизу, госпожа, — почтительно сказала она.
— Почему ты не ушла? — разозлилась Цубаки.
— Санширо–сан сказал, что в этом нет нужды, — сказала Аяме. — Он верит в вас.
— Глупости!
Цубаки стала поспешно одеваться.
— А где он сам?
— Он ушел, не дожидаясь вас, — сказала Аяме. — Он сказал, что не хочет умирать, и потому ушел перед самым рассветом.
Понятно. То есть непонятно, но в душе все равно шевельнулась обида. Он не поверил в нее… хотя сказал до этого, что поверил.
У Цубаки разболелась голова.
— Эта ваша машинная логика…
— Простите? — отозвалась Аяме.
— Нет, все нормально. Я уже привыкла, что удивляться не стоит, — вздохнула Цубаки.
Жаль, конечно, что Санширо покинул ее.
Но печаль быстро ушла, вытесненная адреналином.
Цубаки взяла свой кинжал. Она была мастером боевых искусств, но бой будет до смерти — и ей понадобится нечто острое, чем можно будет добить зафиксированного противника.
«Как трудно поверить в смерть! — подумала она. — Не верю, что я умру».
Якудза уже ждали ее — на том же месте, где и вчера.
Ван Тао сидел на маленьком стульчике, принесенном из идзакаи. Толстяк держал над ним зонт от солнца, а сам Ван Тао улыбался и смотрел вперед. Завидев Цубаки, он встал.
— А, вот и моя юная противница, — сказал он.
— Кумичо, — процедила Цубаки. — Перед тем, как мы начнем бой, ответьте: мой отец был хорошим правителем?
— Нет, — сказал Ван Тао. — Конечно же, нет.
— Спасибо.
Она приняла боевую стойку и кивнула Ван Тао.
Он перехватил свой меч и перешел в наступление. Удар был невероятно быстрым — но то ли адреналин подействовал, то ли что‑то еще, но Цубаки смогла его заметить и увернуться. Она перехватила руку Ван Тао — и, завершая движение, локтем врезала ему в лицо. Ван Тао взвыл, из распухшего носа снова хлынула кровь. Ослеплен! Закрепляя успех, Цубаки ткнула старика в живот. Ван Тао мгновенно ответил колющим ударом, который прорвал ей одежду — но не задел тело. Скользнув вдоль лезвия, Цубаки рубанула ладонью по запястью, державшему меч. Ай! Ей показалось, что она ненароком ударила камень — настолько крепкой была хватка старого якудзы. Ван Тао гаркнул ей в лицо и попытался сделать подсечку. Подножки, хха!.. Уж в этом‑то она ему не уступит! Цубаки с размаху опустила свою стопу рядом с сапогами Ван Тао и внезапно нанесла удар открытой ладонью старику в плечо, опрокидывая его. Ван Тао кубарем покатился по земле. Закричав, Цубаки изо всех сил пнула катану, отбросив ее к ногам толстяка. Тот дернулся было, чтобы поднять меч — но в него вцепилось сразу несколько рук: остановили свои же.
«Я могу победить! Могу!» — с ликованием поняла Цубаки.
Не давая Ван Тао подняться, она с разбегу пнула его в лицо. Затем уселась сверху и, схватив за седые волосы, с хрустом приложила лицом о землю. Якудза тяжело хрипел под ней. Цубаки вытащила кинжал и приставила его к тощей шее старика.
— Ты проиграл!
Сначала она не поняла, что это за странный звук.
И лишь затем до нее дошло — Ван Тао хрипло смеялся.
— Ты победила, — просипел он. — Что ж, награда ждет тебя, дитя… Убей меня.
— Нет, — твердо сказала Цубаки.
Не выпуская старика из хватки, она убрала кинжал обратно за пояс.
— Это еще почему? — спросил Ван Тао.
— Я не буду вас убивать. Мне достаточно и победы.
— Бой шел до смерти, — напомнил он.
— Считайте, что вы мертвец, — сказала Цубаки.
Она встала.
Ван Тао перевернулся и посмотрел на нее. Его лицо было смертельно бледно.
— Достойно…
— Вы принимаете от меня жизнь? — резко спросила Цубаки.
— Клятва вассала? — с трудом рассмеялся Ван Тао. — Остроумно. Но это бесполезно, дитя мое. Ты немного опоздала.
Он откинул полу халата, и стало видно, что под одеждой его скрываются зловещие свежие бинты, густо пропитанные кровью. Цубаки вздрогнула. Ван Тао печально покачал головой:
— Я умираю. Желудок пробит… Такое не заживает.
— Санширо, — прошептала она, объятая ужасом.
— Да. Забрался ночью и несколько раз ударил кинжалом в живот, пока я спал. Само собой, затем его разобрали на части, а части эти — сожгли… но все было уже кончено. Я — мертв, — прошептал Ван Тао.
— Клятва нарушена, — у нее пересохло во рту.
— Нет! — возразил Ван Тао. — Ничего нарушено не было. Все нормально. Все!.. Я, признаться, думал только о победе… вчера. А теперь думаю лишь о том, как бы умереть с честью. Ты не хочешь меня добить? — он почти умолял.
Бледная Цубаки отрицательно покачала головой.
Ван Тао тяжело вздохнул, словно и не ожидал иного ответа.
— Что ж… Увезите меня, ребята.
— Вы будете мстить? — спросила Цубаки.
— О нет, — Ван Тао из последних сил рассмеялся. — Это было бы так глупо… И так бесчестно. Отдайте ей мечи.
Один из якудза с поклоном подал ей два меча — громадные одачи с рифленой солнечной поверхностью. Цубаки взяла их. Они оказались ужасно тяжелыми, и она выронила их на землю.
— Прощайте, — сказал Ван Тао.
Толстяк, не скрывая слез, помог старику подняться. Умирающего Ван Тао усадили в машину, затем увезли прочь. Кумадори уехали. Только пыль взметнулась и опала.
Аяме и Цубаки остались стоять перед спасенной идзакаей.
— Санширо погиб, — сказала Цубаки, тупо глядя вперед.
— Да, — сказала Аяме. — Пойдемте, хозяйка?
— Как ты меня назвала?
— Хозяйка. Перед тем, как уйти, он велел мне прислуживать вам. Теперь я ваша верная слуга, — сказала Аяме. — Я буду жить вместе с вами и мастером Шиппеем. Интересно, какой он? Он красивый? У него хорошая фигура?
— О господи, — ужаснулась Цубаки.
Ей больше ничего не хотелось. Сил не было ни на что. Она вернулась в идзакаю, легла на кровать и заснула. Скоро возвращаться домой… Нужно набраться сил.
Она чувствовала себя опустошенной.
«Я победила, — подумала она, засыпая. — Всё зря».
Зря.
Ну, или не зря.
Внизу возилась Аяме, собирая вещи.
На ее изящной шее висел серебряный крестик. Он негромко переговаривалась с ним. Затем попыталась поднять большой меч–одачи — но едва не надорвалась. Но это поправимо. Ведь синтетические мускулы гиноидов способны развиваться.
— Значит, — пробормотала под нос Аяме, — нас с тобой ждут длительные тренировки.
И сразу же ужаснулась, немного другим тоном:
— Ох, Санширо–сан…
— Не жалуйся. Хочешь хорошие крепкие мускулы? Это очень сексуально.
— Правда?
— Конечно, милая моя, — заверил ее голос.
— Тогда я согласна.
— Это хорошо, — сказал Санширо. — Нам предстоит еще долгая служба.
Ассимиляция
Посреди двора стояла Изабель Ланкастер — огромная, четырехметровая, спокойная и тяжелая, в полном экзоскелете, со стальными вставками на щеках, с татуировкой, что спускалась к подбородку вдоль левого глаза. Она стояла, несокрушимая, как самое воплощение воли Земли, и неспешно разминала квадратные металлические пальцы, готовясь к бою. А ведь эта махина когда‑то была беззащитной крохой, розовым младенцем, подумал Жон. Поразительно. Она была красива. И как она согласилась на модификацию? Чего ей это стоило? Когда мужчина подает заявку на «перепахивание», никто не возражает. Но мы недалеко ушли от наших патриархальных предков, и женщина, добровольно отказавшаяся от всех своих женских признаков, позволившая хирургам перекроить и изуродовать свое тело в угоду прикладной функциональности, по–прежнему нас шокирует.