Хальфсен тоже готовился к бою. Инеистый великан, скинув с себя меховую куртку и потемневшие от ржи доспехи, обтирал свой бочкообразный торс снегом. Он был низким, для турса, но ростом все одно превосходил Изабель на две головы. Турсены вообще ребята большие и крепкие.
«Надеюсь, жалость и милосердие ей вырезать не стали, — шмыгнул носом Жон. — А то бедолаге Хальфсену точно не поздоровиться».
Рядом недовольно пыхтел Шейд, кутаясь в соболиную мантию. С его длинного острого носа стекала капелька конденсата. Великанша Сигне, двигаясь как можно осторожнее — с ее огромным телом это было совсем непросто — поднесла Шейду поднос с вскипяченным вином, но он лишь отмахнулся от нее, как от мухи.
— Почему она без знамени? — недовольно спросил Шейд. — Она вообще‑то там за всю Землю сражается. Где знамя?
— Забыли, — сказал епископ Октава.
— Должно быть знамя, — повторил Шейд. — На заднем дворе есть сарай, там лежит несколько штандартов «Хэй Накамура Индастриз». Пусть хотя б такие будут. Сигне, принеси.
Слабоумная великанша уставилась на Шейда своими крошечными глазками.
— Давай быстрее! — вызверился он.
— Да, мой лорд, — пророкотала она и неторопливо двинулась прочь.
— Вот скотина… — пробормотал Шейд, глядя ей вслед. — Иногда я думаю — а зачем я вообще на ней женился? С ней не переспишь толком, мозгов у нее нету, а папаша ее теперь постоянно мне палки в колеса вставляет. Этот бой, хотя бы. Думаешь, я вообще стал бы этого придурка… как там его?
— Хальфсен, — отстраненно подсказал Жон.
— Стал бы я этого придурка слушать, если бы не Хрим? Я бы его повесил.
— Это противозаконно, — возразил епископ Октава.
— Убить человека — противозаконно, — сказал Шейд. — А это чертов инопланетянин, с ними нельзя, как с людьми, я в этом уже не раз убеждался. Все правозащитнички остались на Земле. У нас тут диктатура, и я здесь закон. Юридически я вообще уже король у них, осталось только подождать, пока Хрим помрет.
Он говорил, а его остроносое лицо содрогалось от тика. Нервная, должно быть, у Шейда работа — представлять интересы «Хэй Накамура Индастриз» на этой снежной планете. Он сильно изменился с нашей последней встречи, подумал Жон. Раньше у Шейда не было этих королевских замашек. Должно быть, адаптировался к замковым реалиям наш бывший ботаник.
— Эй, Жон, — обратился к нему Шейд. — Сходим потом на охоту? Медведей вместе постреляем. Знаешь, какие огромные?
— Если Хальфсен победит, никакой охоты не будет, — отозвался Жон.
— Да ладно. Ты сам знаешь, что будет.
— Знаю, — согласился Жон.
Он посмотрел вниз. Там, на одной из нижних скамей, сидел одряхлевший король южных турсов, Хрим Мудрейший. Веками он воевал с северным королем Лоддом, но теперь за него эту войну вели люди с Земли, а сам Хрим практически перестал выезжать из замка.
Сигне принесла знамя «Хэй Накамура Индастриз» — черно–белую панду на черном фоне, и вручила Изабель. Воткнув штандарт в землю, Изабель повернулась к Шейду и громко крикнула:
— Можно начинать?
— Да! — разрешил Шейд.
Он откинулся на троне и принялся с самодовольным видом постукивать пальцем по коленке.
— Эй, женщина! — громыхнул внизу Хальфсен. — Ты не знаешь, кем я был в ледяных землях Фьендмарка. Я — лучший боец короля Лодда. Я сокрушу тебя и изгоню всех вас из нашей страны!
— Нет, — сказала Изабель.
Она помолчала, словно пытаясь придумать остроумный ответ, но затем махнула на все рукой и шагнула вперед. Хальфсен замахнулся на нее — но Изабель легко ушла от его огромного кулака и нанесла свой удар, да так быстро, что сам воздух застонал, а глаза уловили лишь расплывчатое движение. Удар пришелся в область сердца — под рыжую бороду. Раздался глухой звук. Хальфсен пошатнулся, подрубленное дерево, и рухнул на снег.
— Вот и все, — сказала Изабель.
За ее спиной скрипело на ветру обледеневшее знамя «Хэй Накамура Индастриз».
Король Хрим утомленно закрыл лицо руками.
Не скрывая своего торжества, Шейд повернулся к Жону и сделал знак «йес». Жон только покачал головой.
— Посмотрим, как с Лоддом получится, — мрачно сказал он.
На днях свободные турсы напали на замок. Им удалось разрушить одну из стен, но дальше десантники во главе с Изабель, используя игольчатые пулеметы, выдавили их обратно в лес. В бою турсы выкрикивали имя Лодда. Ущерб они нанесли замку немалый. Шейд в свое время отказался от рабочих с Земли, сказав, что это дорого, поэтому пришлось использовать местных. В замок согнали всех окрестных турсов и заставили их таскать и складывать огромные каменные блоки. Великаны злобно ворчали и щерились друг на друга. Они не привыкли к такой работе. Чтобы турсы не отлынивали, за ними приглядывала Изабель.
— Вы, люди, такие разные, — задумчиво произнес Хальфсен. — Эта женщина гораздо выше, чем ты или твой друг Шейд. Или они у вас все такие?
— Вовсе нет, — ответил Жон.
— Я проиграл женщине, — Хальфсен уставился на свои огромные запястья, сейчас скованные наручниками, и сокрушенно вздохнул. — Какой позор!
Жон кивнул.
Конечно, все это было бутафорией. Хальфсен должен был проиграть, король Лодд и не надеялся на победу. Фьендмарк истощен войной. Для Лодда этот ритуальный поединок был сдачей на почетных условиях. Король и его лучший боец проиграли освященный веками бой — значит, противник сильнее их, и нет ничего зазорного в том, чтобы преклонить колено перед ним.
Жон долго обсуждал эти нюансы с королем Лоддом в Ледяном очаге.
Через пару дней приедет сам Лодд. Изабель победит и его, и тогда его высочество Шейд распространит власть «Хэй Накамура Индастриз» на северные земли и будет первым, кто объединит Фьендмарк под своей короной.
— Хочу спеть, — сказал Жон.
— Мне нравятся твои песни, Жон, — сказал Хальфсен. — Когда король Лодд прогонит маленьких людей из Фьендмарка, то я лично заступлюсь за тебя. Можешь остаться в замке.
— Спасибо, — невольно улыбнулся Жон.
Он не был знаком с нынешним гарнизоном замка. Ксенолог по образованию, Жон уже пять лет провел вдали от дома, странствуя по зеленым и белым землях, изучая турсов и их культуру. Шейд называл эту культуру примитивной — еще там, на Земле, на кафедре — но Жон не был с ним согласен. Годы, проведенные вне цивилизации, выдубили его тело, сделали его крепче и суше. Теперь Жон мог говорить с турсами на их языке, в одном культурном пространстве. Наверное, это сильно повлияло на него.
Сейчас, оглядываясь назад, Жон ясно видел это.
— Хочу спеть, — повторил он и тяжело поднялся с бревна. — Слушайте, что я скажу вам, белые и зеленые люди, турсы и риммары. Я говорю от имени Отца богов, и он вкладывает речи в мои уста!
Его голос наполнился силой и загремел, как ракета. Жон стоял, прижимая к себе синтезатор, а пальцы его судорожно перебирали струны. Не так хорошо выходит, как у настоящих скальдов, но для подражателя неплохо…
Закрыв глаза, Жон начал петь.
Голос его звучал рвано, нервно — не так, как обычно. Он слишком волновался. Зато появился надрыв — самый настоящий. Жон уже и забыл, когда он пел так искренне, печально и зло. Турсы прекратили работу. Они положили гранитные блоки на пол и замерли, глядя на маленького человечка. Жон уже не помнил сам, о чем поет — но он продолжал, изнуряя глотку, пока мощная затрещина не сбила его с ног.
— Хватит, — негромко сказала Изабель.
Хальфсен отвернулся. Турсы, поворчав, вернулись к работе.
Голова ужасно гудела после ее удара, перед глазами плясали белые мухи. Первым порывом было вскочить и броситься на нее, но Жон понимал: это глупо. Поэтому он сказал напряженной Изабель:
— Вы бы лучше их в наручники заковали, как его, — он кивнул на Хальфсена. — А то вдруг взбунтуются. Немудрено, с такими‑то хозяевами.
— Я бы заковала, — сказала Изабель.
— А кто вам мешает?
— Им руки натрет, — пояснила она. — Будет больно.
— Вы знаете, что такое боль? — с сарказмом спросил Жон.
— Помню, — серьезно ответила она.
Жон молчал.
Ему было стыдно.
Изабель постояла немного, ожидая продолжения разговора, а затем повернулась и пошла обратно к рабочим. Ее металлические стопы оставляли в снегу квадратные следы.
— Теперь я верю, что это женщина, — прогудел Хальфсен.
— Это еще почему?
— Только женщина может переживать боль врага, как свою, и спокойно признаваться в этой слабости, — сказал великан. — Мужчину бы такое опозорило.
Жон попытался рассмеяться, но не смог.
Вместо этого он поднял синтезатор и оттер его от налипшего снега.
Десантники обедали в замковой столовой. Для них турсы выдолбили из железного дерева маленькие столы и скамьи, довольно удобные, если приноровиться. Раньше турсы не боялись пришельцев, считая их слабосильными. Время показало, что они ошибались.
Играла рок–музыка. Десантники стучали ложками по столу.
Изабель сидела во главе стола. Краснолицая повариха накладывала ей жирнейший суп из лосиного мяса — любимое блюдо турсов. Изабель ела, а турсенка говорила ей что‑то, то ли нахваливала аппетит, то ли восхищалась ее бойцовскими качествами.
Жон смотрел на нее из‑за угла. Он думал.
— И ты ей поверил? — спросил Шейд, когда Жон рассказал ему про разговор во дворе. — Она классно дерется, но с мозгами у нее непорядок. Они ведь не помнят, кем были раньше. И боль они тоже помнить не могут. Эмпатию им на корню режут — чтобы не возникали, когда приказы выполнять надо.
Шейд плюхнулся в кресло и пододвинул к себе бокал с вином.
Он был пьян.
— Поехали на охоту? — предложил он. — С нами Хрим будет. Епископ тоже.
— А тебя не вывернет по пути? — спросил Жон.
— Ха! Меня? — Шейд икнул. — Два пальца в рот, и проблема решена. Эх! Поверить не могу, что эта проклятая война закончится. Как же меня всё достало. Я из‑за «Хэй Индастриз» уже пять лет здесь торчу, на слабоумной женился ради них… А отдачи‑то никакой! — он с ненавистью посмотрел на бокал. — Скорей бы расселить этих тупых великанов по резервациям и забыться во сне. Как в квартирку свою вернусь — спать буду целыми сутками. Эх…