… до…" "Закрыто по воскресеньям и праздничным дням" "Только для сотрудников" "Занято" "Посторонним вход воспрещён".
Потом в разделе "Как пройти": "Я заблудился" "Я ищу…" "Меня обокрали" "Этот человек меня ограбил" "Этот человек преследует меня по пятам". Теперь она спешит в "Дамскую парикмахерскую", где, для разнообразия, сперва всё идёт как по маслу, пока вдруг: "У вас вода, как кипяток. Вы меня обварите!"
Она отправляется по магазинам, но и здесь нет покоя: "Вы меня обсчитали" "Я купила эту штуку два дня назад, но она уже не работает" "Здесь поломано" "Здесь порвано" "Это не мой размер". Теперь — в ресторан перекусить и взбодриться чашкой чая: "Салат несвежий" "Сплошной жир" "Запах какой-то странный" "Не взяли ли вы с меня слишком много?" "Пока я ела, кто-то стащил мой кошелёк" "Я забыла в уборной очки (часы, кольцо)".
Разъяренная, она выбегает на улицу, а её муж, я думаю, опрометью бросился за ней из гостиницы, не глядя по сторонам. Поэтому, естественно, произошёл "Несчастный случай". Чтение этой скорбных стансов должно удержать слабодушного — о, нет, даже человека с отважным сердцем — у домашнего камина, в милом уюте: "Произошёл несчастный случай!" "Немедленно вызовите полицию" "Здесь есть врач?" "Вызовите скорую помощь" "У него серьёзная травма" "Её переехала машина" "Его сбили с ног" "Спина, позвоночник" "Лицо, палец" "Нога, голова" "Колено, бедро" "Ссадина, синяк" "Шея, нос" "Плечо, запястье" "У него перелом руки" "Он сломал ногу" "Растяжение связок" "Вывих кисти" "Большая потеря крови" "Обморок" "Он(она) без сознания" "У него обгорело лицо" "Опухоль" "Принесите холодную воду" "Помогите мне его перенести" (Пока заботятся о нём, о ней, кажется, совсем забыли — но ведь её всего лишь переехала машина).
Теперь мы застаём мужа и жену в номере их жуткой гостиницы, обоих в постели, оба близки к истерике. Эта сцена озаглавлена "Болезнь": "Мне плохо, мне очень плохо, вызовите врача" "У меня болит…" "У меня всё болит" "Спина, грудь" "Ухо, голова" "Суставы, почки" "Лёгкие, живот" "Горло, язык" "Покажите язык" "Сердце пошаливает" "У меня сильная боль в этом месте" "Он плохо спит" "Он не может ничего есть" "У меня расстройство желудка" "У неё жар" "Я простудился" "У меня насморк" "У него высокая температура" "У меня кашель" "Вы сможете выписать мне рецепт?" "Что мне делать?" "Мне нужно соблюдать постельный режим?" "Мне уже лучше" "Когда вы придёте навестить меня?" "Желтуха, ревматизм" "Бессонница, солнечный удар" "Обморок, припадок" "Хрипота, ангина" "Лекарства, микстура" "Припарки, тёплое питьё" "Столовая ложка, чайная ложка" "Лейкопластырь, сенна" "Йод". Последний убийственный мазок йода, по моему — мастерский мазок.
Наша чета, наконец, опять на ногах, потому что путешественники, волей не волей, должны быть люди крепкие — и мы встречаем их (в состоянии крайней замороченности и разбитости) в следующем разделе "Общеупотребительные слова и выражения": "Вам нужно помочь?" "Нужно, не нужно" "Хватит, продолжайте!" "Посмотрите сюда" "Посмотрите туда" "Посмотрите вверх" "Посмотрите вниз" "Почему, как?" "Потому что" "Вот это" "Где, когда?" "Здесь, там, никогда, иногда, всегда" "Этого слишком много", "Этого слишком мало" "Это дорого" "Это дёшево" "Кто, что, чей?"
Можно представить себе, как вокруг, над и под несчастными супругами мечутся Валькирии. "Я вызову полицию" "Позовите полицейского!" "Я останусь здесь" "Помогите! Пожар!" "Вы мне поможете?" "Кто вы?" "Не знаю" "Я не желаю с вами разговаривать" "Оставьте меня в покое" "Хватит" "Вы ошибаетесь" "Сейчас же убирайтесь вон!" "Я тут ни при чём" "Это был не я" "Что я делал?" "Что я должен был делать?" "Я ничего не делал" "Позвольте мне пройти!" Книга несётся к безумному концу трагедии: вступают в полный голос все струнные и духовые: "Куда мы идём?" "Куда вы идёте?" "Куда они идут?" "Подойдите и посмотрите".
"Где Британское консульство?"
Гобои издают последний отчаянный крик, и занавес опускается.
Ну, что — поехали во Францию?
Величайший человек мира
Оглядываясь с высоты нынешнего 1950 года на всё, что случилось тогда, остается лишь удивляться, как это не произошло гораздо раньше: ведь еще со времен Китти Хок Соединенные Штаты Америки слепо расставляли себе замысловатый силок, в котором должны были раньше или позже запутаться. Да и как было избежать, что в один прекрасный день не спустится с небес на ревущей машине национальный герой малого ума, низкого происхождения и без достаточных душевных качеств, чтобы выстоять перед неудержимыми валами славы, готовыми обрушиться на любого авиатора, пробывшего в небе дольше и улетевшего дальше других. И Линдберг, и Берд, к счастью для благопристойного облика нации в глазах восхищенного мира, были джентльменами, и другие наши знаменитые авиаторы — тоже. Они пронесли свои лавры с достоинством, выдержали сокрушительные шторма известности, взяли себе прелестных жен, обычно из хороших семейств, и незаметно удалились в частную жизнь и радости, которые могло принести их большое или не столь уж большое состояние. Ни одно недостойное происшествие не запятнало в глазах мира тех совершенств, которые он видел в своих героях, им же вознесенных на коварные вершины славы. Но исключение из правил, конечно же, должно было случиться, и случилось оно в июле 1937 года, когда Джек Смурч (по кличке "Кореш"), работавший когда-то помощником механика в гараже в Уэстфильде, штат Айова, вдруг совершил беспосадочный кругосветный перелет на потрепанном одномоторном моноплане "Брестхавенская Стрекоза III".
Никто до Смурча в истории авиации и не помышлял о таком полете. Никто и не думал всерьез, что тут можно использовать нелепый вспомогательный плавающий бак для бензина, изобретение полоумного учителя астрономии из Нью-Гемпшира, доктора Чарльза Льюиса Грэшема, к которому Смурч отнесся с полным доверием. Когда этот малосимпатичный, тощий и хмурый двадцатидвухлетний парень из гаража впервые объявился в начале 1937 года на Рузвельтовском аэродроме и, медленно пережевывая кусок прессованного табака, заявил: "Я этих пилотов тыканых всех уделаю", газеты упомянули о планах полета на двадцать пять тысяч миль немногословно и не без иронии. Специалисты по аэронавтике и механическим транспортным средствам отвергли идею с порога, намекая, что это — шутка и насмешка над обществом. Ржавый, побитый и отлетавший свое самолетик просто не оторвется от земли, а вспомогательные баки Грэшема ни на что не пригодны, и вообще всё похоже на дешевый розыгрыш.
Смурч, однако, навестив свою подружку в Бруклине, коробочницу с картонажной фабрики, о которой он впоследствии отзывался "моя пупочка", на рассвете памятного дня 7 июля 1937 года беззаботно забрался в свой чудной самолетик и взлетел, взяв с собой лишь галлон самогонного джина и шесть фунтов салями.
Когда парень из гаража затарахтел над океаном, газеты вынуждены были сообщить уже вполне серьезно, что неизвестный молодой человек — его фамилию печатали с самыми нелепыми ошибками — действительно предпринял самоуверенную попытку облететь мир на разболтанной одномоторной штуковине, доверившись дозаправочному устройству спятившего учителя, но когда через девять дней крохотный самолетик появился, без единой посадки, над заливом Сан-Франциско и, чадя и чихая, но чудесным и непостижимым образом оставаясь в воздухе, взял курс на Нью-Йорк, аршинные заголовки, уже давно потеснившие с первых страниц все другие новости — даже сообщение об убийстве губернатора Иллинойса — разрослись до невиданных размеров, а материалы растеклись на двадцать пять, а то и тридцать колонок. Впрочем, можно было заметить, что в отчетах об эпохальном полете почти ничего не говорилось о самом авиаторе. И совсем не из-за недостатка фактических сведений о герое — скорее из-за их избытка.
Репортеры, ринувшиеся в Айову, чтобы раскопать всю подноготную великого человека, едва только Смурча заметили с французского берега у городка Серли-ле-Мер, тут же обнаружили, что его жизненная история совсем не для печати. Мать Смурча, угрюмая кухарка в летнем ресторанчике туристского лагеря в окрестностях Уэстфилда, на все расспросы о сыне сердито отвечала: "Туда и дорога, чтоб ему потонуть!" Отец отсиживал где-то за кражу подфарников и пледов из автомобилей туристов, а слабоумного братца, недавно сбежавшего из заведения для малолетних правонарушителей в Престоне, штат Айова, уже разыскивали в западных городах за кражу бланков почтовых переводов. Эти ошеломительные открытия всё еще всплывали на поверхность, когда "Кореш" Смурч, величайший герой двадцатого века, с помутневшими глазами, подыхающий без сна и оголодавший, вел свою дурацкую тарахтелку над теми самыми местами, где сейчас раскапывали неприглядную историю его частной жизни, и направлял свой путь к Нью-Йорку, в объятия славы, равной которой не удостаивался ни один человек его времени. Газетам надо было сообщить хоть что-то о достижениях и жизненном пути юноши, но что они могли рассказать? Разумеется, не подлинные факты, потому что великая народная любовь к юному герою распространилась подобно огню по траве, еще когда он был над Европой, на полпути вокруг земного шара. Поэтому писали только, что он скромный, молчаливый и светловолосый парень, что его любят друзья и любят девушки. Единственный снимок Смурча, на котором он стоял у макета автомобиля в дешевой фотографии увеселительного парка, отретушировали так, что хамоватый коротышка стал выглядеть вполне пристойно, а его кривую ухмылку разровняли в приятную улыбку. Таким образом правду убрали подальше с глаз его восторженных соотечественников, которые и не догадывались, что семейство Смурчей наводило страх и ужас на своих соседей в захолустном городке Айовы и что от самого героя, благодаря его прошлым подвигам, в Уэстфильде не чаяли избавиться. Репортеры разузнали, что однажды он пырнул ножом директора школы, не до смерти, правда, но пырнул, а в другой раз его сцапали с напрестольной пеленой, которую он спёр в церкви, стукнув ризничего горшком пасхальных лилий. И за каждое из этих дел он исправно отсиживал.