о иногда мимолетная улыбка скользила по его лицу, хотя глаза при этом смотрели холодно, как расколотый лед.
Отец понял, что сына ему ничем не купить. Коммунист Эйно был неумолим. Он шел своим путем. Недаром он завел дружбу с работником и даже с работницей. Ну, с работницей — дело понятное, потому что и дружил он с ней больше по ночам. Но вот с работником зачем? Этого старый Отти никак не мог понять. Неужели работник для него ближе отца? Зачем они уединяются то в сарае, то в лесу? Какие у них могут быть разговоры? Ясно, что он и работнику проповедует свой коммунизм. Испортит парня, и тот будет требовать, кроме выходного дня, еще восьмичасовой рабочий день или запросит плату за все прошлые годы.
Старый Отти хмурился, когда видел их вместе, и спешил дать Митьке какую-нибудь работу.
Митька был родом из большого города, где провел все детство в приютах и интернатах. Ему надоело вечное недоедание, и он убежал в деревню искать сытой жизни. Прежде чем попасть к старому Отти, он много скитался по разным деревням.
Отти сначала боялся его взять, — мало ли воришек шляется? Он только рискнул пустить его ночевать и посадил ужинать, а сам все присматривался к нему. Он знал, что из такого голодного мальчика можно сделать иногда старательного, смирного работника, если он еще не побывал в руках настоящего хозяина, а все-таки боялся. Но когда худенький мальчик поел и сказал, несмело улыбнувшись, что первый раз в жизни наелся досыта, старый Отти перестал колебаться. Он пощупал у него руки и грудь и сказал по-русски:
— Ты можешь оставаться работать у меня, если хочешь. Ты еще плохой работник, но немного поможешь моему сыну. Я буду тебя хорошо кормить, только надо слушаться.
И мальчик остался. Первое время он часто страдал животом, а потом окреп и стал настоящим работником. Но он мало разговаривал и смотрел на людей угрюмо. Казалось, что он все время с недоумением пытается разрешить какой-то вопрос. Его худенькое детское лицо выражало какое-то недоверие к окружающим людям, даже что-то похожее на робость. Но широкая грудь и руки были сильны, как у взрослого, и короткие ноги не дрожали под мешками ржи.
Только в последнее время он стал немного разговорчивее, и выражение недоумения как бы начало сползать с его лица. Он стал приносить из русской деревни книги и читать их по воскресным дням.
А когда приехал Эйно, он ожил совсем. То, что писалось в книгах и газетах и говорилось на собраниях, он впитывал в себя с жадностью, но он еще не встречал настоящего борца за новую жизнь.
А тут приехал живой герой, о котором так много писалось в книгах и говорилось на собраниях. Он прямо и резко заявлял родному отцу, что тот кулак и он не потерпит этого. Вот это был герой! Это был настоящий, пламенный боец за новую жизнь.
Митька давно мечтал увидеть такого бойца, и вот он увидел его наконец.
Он старался прислушиваться к разговору братьев, когда они бывали вместе. Братья говорили по-эстонски, но он уже понимал их.
Митька очень гордился своей дружбой с Эйно. Он просто замер от счастья, когда Эйно первый раз заговорил с ним. Он не знал, что отвечать, и только смущенно и счастливо улыбался.
Тогда был уже поздний вечер и Митька очень усталый вернулся с покоса. В ожидании ужина он сел отбивать косу, а Эйно с пригоршней красной смородины вышел из сада и остановился, глядя на его работу. В сумерках вечера глаза Эйно казались какими-то безжизненными, бледными пятнами среди темной кожи лица. Они скользнули по согнутой фигуре Митьки и словно ощупывали и оценивали его. Эйно отправил в рот кисть смородины, протащил ее между зубами так, что все ягоды остались во рту, и, отбросив ветку, сказал, медленно и отчетливо выговаривая русские слова:
— Ты... как тебя... Митька. Ты после ужина подожди меня за тем сараем. Мне нужно поговорить с тобой.
И он медленно прошел дальше, наслаждаясь тишиной и запахами вечера.
После ужина Митька долго стоял около сарая. Было уже около одиннадцати часов. Он вставал обычно в четыре и сильно хотел спать. Но он терпеливо ждал. Его наполняла гордость при мысли о том внимании, которое оказал ему удивительный Эйно.
Эйно долго не приходил. Может быть, он разговаривал с работницей Фросей. Он часто шутил с ней по вечерам в саду около будки, даже задерживался иногда с ней в этой будке. Он вовсе не был горд, как думал вначале Митька, и не считал для себя постыдным вести дружбу с простыми работниками.
Но Митька устал его ждать. Он решил, что Эйно не придет, и, зайдя в сарай, прилег с краю на сено и моментально заснул.
Но сразу же его кто-то сильно встряхнул. Он сначала даже не понял, что его будят, и с большим усилием открыл один глаз. Ему показалось, что он просто видит неприятный сон, и он, снова закрыв глаза, подождал, чтобы сон изменился. Но Эйно снова сильно встряхнул его и отчетливо произнес:
— Вставай! Чего же ты? Я сказал тебе: ждать, а ты спишь. Ты не знаком с дисциплиной, дружище. Комсомолец должен быть дисциплинированным. Ведь ты комсомолец?
— Комсомолец, — тихо ответил Митька, смущенно улыбаясь и с трудом расправляя усталые члены.
— Ну вот. Пойдем-ка наружу, там чуть светлей.
И когда они вышли из сарая, Эйно спросил:
— Ты знаешь, что такое бокс?
— Не знаю, — смущенно сознался Митька. Он стоял перед Эйно босиком в белой полотняной застиранной рубахе и таких же штанах, резко выделяясь в сумраке летней ночи на темном фоне старого сарая.
— Бокс — это искусство кулачного боя. Бокс учит драться не просто так, как дерутся в деревне: развернутся с плеча и двинут. Бокс учит драться по особым правилам. Тот, кто знает бокс, может побить любого человека, не знакомого с боксом. Понятно? Кроме того, бокс развивает физически лучше, чем любой другой вид спорта. Бокс, можно сказать, заключает в себе все другие виды спорта. Все культурные страны знают и любят бокс. Каждый коммунист и каждый комсомолец должен овладеть боксом, так как им еще предстоит борьба и они должны быть всегда готовы. Понятно?
После этих слов Эйно для, наглядности продемонстрировал перед Митькой разные виды боевых стоек для дальнего и для ближнего боя, показал несколько приемов и выпадов, таких быстрых и неуловимых, что Митька ничего не успел разглядеть в буйном вихре движений его тела. Он видел только мелькающие кулаки и болтающийся во все стороны широкий серый костюм.
— Ну вот, — сказал Эйно, переводя дух, — теперь видал? Имеешь представление? Это сложное искусство. Тот, кто им овладел, должен постоянно тренироваться. Пропускать нельзя ни одного дня, а я вот уже сколько дней болтаюсь тут без необходимых снарядов и без тренера. Дальше так нельзя, мне нужен тренер. Вот я и хотел на тебе... Я хочу выучить тебя боксу, хочешь?
— Конечно, хочу! — радостно сказал Митька.
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— Ну вот, самая хорошая пора для начала. Ну, становись тут, вот так. Держи руки вот так. Я тебя научу сначала приемам защиты, а потом пойдем дальше.
И для Митьки открылся еще один кусочек мира. Он старался показать себя способным учеником, но ему было трудно. Его мускулы привыкли к медленным, однообразным движениям и продолжительному напряжению. Движения, к которым он привык, были несложны и требовали участия лишь основных мышц тела. Ходить он привык обыкновенно вразвалку, тяжело ступая на всю подошву, чтобы как можно меньше утомлять мускулы.
А тут ему приходилось быстро и легко отпрыгивать на своих коротких ногах, производить целый ряд сложнейших движений, уметь уклоняться от ударов, быстро сгибаться, поворачиваться и отбивать руками сыплющиеся на него градом удары Эйно.
Ему с большим трудом доставалось приобретение ловкости. Его члены постоянно были скованы усталостью и болью. В эти горячие дни он работал даже по воскресеньям и был свободен лишь поздно вечером и ночью, и Эйно часто упрекал его за вялость.
— Нельзя же стоять таким мешком, — говорил он. — Нужно двигаться, защищаться. Вот сейчас ты опять раскрыл солнечное сплетение. Я обязательно буду бить, уж такое правило. Видишь? Вот и сел. Ну, вставай скорее! Прими стойку! Не вздумай обижаться. Меня еще не так били. Ничего не дается без труда. Да ты устал, что ли? Чорт знает что такое! Батька прямо загоняет тебя работой. Ты его не слушай. Не старайся особенно. Он рад из тебя все соки вытянуть, уж такой человек...
Эйно щадил Митьку. Он не бил его по лицу. Он говорил, что если бы догадался привезти с собой перчатки, то можно было бы действовать свободнее. А пока приходится ограничиваться туловищем. Правда, иногда его рука давала промах и заезжала в лицо Митьке, но это случалось редко, и Митька не обижался. Он быстро усвоил нужную выдержку и способность легко переносить удары.
Эйно даже похвалил его несколько раз.
— У тебя выносливое тело и длинные, хорошие мышцы, — говорил он, медленно отчеканивая слова, — только они чересчур крепкие. Но все же из тебя может выйти толк...
И Митька, окрыленный его похвалой, старался блеснуть всем своим уменьем и, быстро работая руками, сам пытался перейти от защиты к атаке.
Тогда Эйно, коротко улыбнувшись, отбрасывал его далеко назад тяжелым ударом в грудь. И пока Митька, растерянно моргая глазами, медленно приподнимался с земли, Эйно смотрел куда-то в сторону своими ледяными глазами и спокойно поучал его:
— Ты не переходи в нападение пока, а только защищайся. Нападение у тебя не получается. Ты легче меня на десять кило и теряешь устойчивость в нападении. Получается детская игра, а мне играть некогда. Ты стой крепче в защите, понятно? Придерживайся дисциплины. Ну ладно. На сегодня хватит. Отдыхай.
И Эйно уходил, растирая на ходу мышцы груди и рук. Ему предстояло еще вымыться, обтереться полотенцем и затем предоставить себе девятичасовой сон. Он строго придерживался правил тренировки, как и подобает настоящему бойцу.
Иногда Митька, принимая от Эйно тяжелые удары и глядя в его холодные, бледные глаза, готов был думать, что тот лишен всяких человеческих чувств и сохраняет в себе только холодный, расчетливый дух бойца. Но Митька, конечно, ошибался. Он сам скоро узнал, что Эйно способен на очень сильные и горячие чувства.