Сесили было девятнадцать лет. Симпатичная, слегка непокорная, она всё же была истинным членом семейства Пайк. За хорошей школой для девочек последовала хорошая школа благородных девиц в Швейцарии, и теперь казалось, что Сесили проводит всё свое время, наряжаясь в шмотки «Йегер» или разъезжая по сельской местности верхом на верной лошади. Она влилась в толпу тех, кто пытался завести знакомство с принцессой Анной, и убийство, на первый взгляд, было не совсем тем, чем интересовалась Сесили. Папочка снял для неё небольшие старомодные апартаменты в Лондоне, и она являлась членом того клана гипертрадиционных девушек Челси, известного как «Слоун-Рейнджеры» и названного так в честь расположенной поблизости площади Слоун-сквер. Она вся была обвешана шёлковыми шарфами и жемчугом и встречалась с музыкантом по имени Билл.
И, наконец, — старый ворчун Роджер. Как и Чарльз он всю жизнь был младшим братом. Он прослужил в британской армии около семнадцати лет, а затем, когда Уолтер взаправду нажил кучу денег, демобилизовался, чтобы получить свою долю новообретённого семейного богатства. Он ушёл от своей жены, неказистой женщины с лицом таким же примечательным, как бутерброд с арахисовым маслом. Не приходилось сомневаться, что у Роджера был по-настоящему злобный нрав и что ему всегда казалось, будто Уолтер нависает над ним подобно горе Маттерхорн. Зависть? Гнев? Тайные долги? Роджер водил самую дешёвую машину в семье и обитал в уродливом полуотдельном доме недалеко от Херстпирпойнта.
Я снова и снова просматривал свой список потенциальных подозреваемых. Возможно, смерть Уолтера не имеет к ним никакого отношения. Возможно, в игру вступила какая-нибудь конкурирующая риэлтерская фирма, заказавшая убийство Уолтера Пайка. Однако это было маловероятно. По той простой причине, что в Англии дела подобным образом не решаются. Тебя исключают из клуба или пускают слух, что ты частенько наведываешься к женщине с дурной репутацией. Но не убивают.
Если Уолтер Пайк был убит, — а этому не находилось никаких доказательств, — тогда это совершил кто-то из членов семьи. Такова была моя теория.
В тот же день, поздним вечером, когда над морем и тускло-серой конструкцией пирса «Пэлас» сгустился дождливый сумрак, я заглянул в полицейский участок Брайтона и переговорил с инспектором, который занимался аварией Уолтера Пайка. Тот был невысоким, толстеньким, вежливым и тупым. Он всучил мне чашку английского полицейского чая светло-коричневого, ужасно горячего и обжигавшего стенки желудка.
Мы расположились в его крошечном кабинете, и он стал кропотливо перебирать свои записи.
— Вот, нашёл, — сказал инспектор. — Пайк, Уолтер. Дорожная авария. Вскрытие и отчёт о происшествии. Больше ничего.
— Вы осмотрели машину? — поинтересовался я.
— В смысле? — спросил инспектор.
Нельзя забывать, что английская полиция до крайности скрупулёзна.
— Есть ли в авто неисправности? Вы проверяли? Как там рулевой механизм, подвеска и всё такое?
Инспектор зарылся в заметки ещё на пять минут. Затем покачал головой.
— Нет. Машина в полном порядке. Механизм в идеальном состоянии. Хотя у нас имеется ориентировка на радио.
— На радио?
— Именно. По всей видимости, где-то в промежутке между аварией и нашим прибытием на место происшествия некое неизвестное лицо (ну или группа лиц) забралось в машину и украло радиоприёмник. Попахивает безумием, как по мне.
— Я тоже обратил на это внимание, — произнёс я. — Заметил, когда осматривал салон машины.
Инспектор медленно прочитал рапорт, его оттопыренная нижняя губа выступала вперёд, словно полка.
— Больше ничего примечательного, — отметил он. — Только пропажа радио. Его подковырнули отвёрткой. Поиски отпечатков пальцев и следов ног не привели ни к чему существенному.
Я закурил. Не поднимая взгляд, инспектор через стол толкнул ко мне пепельницу. Я начинал думать, что попусту трачу время.
Я заплатил двадцать пять пенсов, чтобы пройтись по «Зеркальному залу» на пирсе «Пэлас». Я видел, как мои ноги растягиваются, словно резиновые, а лицо становится длинным, точно скрипка. Потом я подошел к перилам пирса и, облокотившись, уставился на холодные воды Английского канала, пенными валами набегавшие на пляж. Морские курорты Англии обладают странной ледяной торжественностью, которая никогда не дает расслабиться до конца.
Я подумал: предположим, это все-таки было убийство. С чего мне волноваться? Никто больше не разделяет мою точку зрения. Все думают, что Уолтер Пайк скончался по естественным причинам, и, возможно, так на самом деле и произошло. Однако во всём этом деле присутствовало нечто раздражающее, и я не хотел провести остаток жизни, гадая: в самом деле это был несчастный случай или нет.
Над водой пронзительно вопила чайка, охотясь за чёрствым печеньем, которое без устали швыряла с пирса женщина в фиолетовом шарфе.
Хорошо… Я не знаю, кто мог прикончить Уолтера Пайка (даже если его кто-то и убил). Однако, возможно, будет лучше, если я взгляну на аварию под другим углом. Предположим, я попытаюсь выяснить, как он умер. В конце концов, казалось странным, что машина просто так, безо всякой видимой причины, слетела с дороги.
Я неспешно прогулялся до конца пирса. Темнота сгущалась, и сквозь сумрак просвечивала белая пена волн. Какой-то мужчина звал свою собаку одним из тех беззвучных свистков. Собака носилась и скакала по всему пирсу.
Полиция проверила машину, и в ней не нашлось никаких неисправностей или признаков постороннего вмешательства. Кроме одного — радио. Оно исчезло. А ведь мне было известно, что, когда я в тот же день, чуть ранее, покидал Уолтера Пайка, радио ещё никуда не делось. Кто-то украл его, или же оно, вылетев из машины по капризу какого-нибудь причудливого сотрясения, затерялось в кустах. Однако причудливые сотрясения обычно не используют отвёртки, чтобы выкорчёвывать радиоприёмники из приборных панелей «Даймлера», так что всё указывало на воровство.
Но что за человек станет красть радио из машины, в которой полно крови и лежит труп. Чтобы решиться на такое, нужно хотеть радиоприёмник просто до зарезу. Радио не могли спереть до аварии: старина Пайк отправился в дорогу сразу после того, как расстался со мной, а время происшествия указывало на то, что в пути он нигде не останавливался.
Таким образом, возникает серьёзный вопрос: кто украл радио и зачем?
Тем вечером я ужинал с семейством Пайк у Эмили дома. Семейный адвокат выдал мне чек на крупную сумму, так что на выходных я собирался улететь обратно в Нью-Йорк. Приглашение на ужин — самый что ни на есть английский способ сказать «спасибо» и «скатертью дорожка». Если британцам кто-то не нравится, им доставляет мазохистское удовольствие позвать этого человека на застолье, а затем страдать от скуки и неловкости, чтобы впоследствии можно было сказать, каким тот был неряхой и как превосходно они держались в его обществе.
Горничная впустила меня внутрь. Я повесил на вешалку свою потёртую нейлоновую куртку, поправил, как сумел, воротник мятой рубашки и направился в гостиную. Меня встретил Хьюго и, взяв под руку, спросил, не хочу ли я чего-нибудь выпить. У них не нашлось ни капли «Джека Дэниэлса», поэтому я остановил выбор на водке.
Все были в сборе. Чарльз, Роджер, Сесили, Хьюго, Эмили. Присутствовал даже парень Сесили, Билл, — молодой, угрюмый рок-музыкант с длинными чёрными волосами и похожим на клюв носом. Он старался выглядеть крутым и независимым, но получал удовольствие от каждой минуты, проведённой на вечеринке богачей. Хоть он и был мрачен, он, когда ему предложили мартини «Реми» с содовой, не сказал «нет» и с такой жадностью набросился на кешью, словно не ел ничего недели три. Чарльз явился со своей суровой рыжеволосой женушкой Нормой, которая была занята тем, что обменивалась ехидными сплетнями с Эмили. Хьюго, судя по всему, снова где-то потерял свою супругу Элси. Заливая в себя огромные порции джина с тоником, он бормотал что-то о слишком тяжёлой работе.
— Итак, — сказал Роджер, подошедший и хлопнувший меня по плечу (в этом хлопке чувствовалось больше враждебности, чем воодушевления), — вот ты возвращаешься в родную страну. Да?
— Верно, сэр.
— Что ж… Полагаю, ты чувствуешь себя здесь, как рыба, вытащенная из воды, верно?
— Думаю, да. Временами. Однако все были очень обходительны со мной.
Сесили, сидевшая на диванчике, подняла на меня взгляд. На ней было струящееся зелёное платье из шифона, и она выглядела красивее, чем когда-либо.
— Обходительны, мистер Хьюблейн? Но не добры?
Я пожал плечами.
— Кажется, вы, британцы, довольно сдержанны. Мне трудно пробиться сквозь эту безупречную оболочку.
Сесили туманно улыбнулась.
— Даже если у вас это получится, мистер Хьюблейн, надеюсь, вы обнаружите там лишь безупречное содержимое.
Я закурил.
— О, я в этом уверен. Думаю, в Англии творятся весьма паршивые делишки, только вы не шибко это замечаете. Даже прирезав кого-нибудь, все говорят: «Простите — очень жаль».
Роджер налился красным.
— Слыхал я, что Нью-Йорк трудно назвать райским садом, — сказал он кисло. — Грабежи там превратились в своего рода бизнес.
Я покачал головой.
— А я и не говорю, что это не так. Но речь идет не о Нью-Йорке. А об Англии.
В комнату, опираясь на трость, вошла Эмили.
— Звучит весьма цинично, мистер Хьюблейн. Неужели Англия настолько вас огорчила?
Я отхлебнул водки.
— Дело не в стране, миссис Пайк. А в том, что может здесь случиться.
— Например? — спросил Билл, друг-музыкант Сесили, демонстративно ковыряясь в носу.
Я посмотрел ему в глаза.
— Например, убийство Уолтера Пайка.
Чарльз встрепенулся и сел прямо.
— Послушайте-ка, мистер Хьюблейн, — произнес он, — это весьма неприлично с вашей стороны. У нас в семье траур!
— Однако это правда, — настаивал я. — Уолтер Пайк был убит кем-то из присутствующих здесь, и я знаю как.