В этом недоразумении, в этом маленьком, но все-таки чуде, понятном только мне одному, было заключено какое-то главное опровержение всему, что с нами происходило в 2020 году. С его страхами, потерями, угрозами, истериками и, как итогом, тотальным равнодушием ко всему.
Я вышел на улицу. Сумерки (как сказал Дон Хуан, сумерки — трещина между мирами). Начинается буран. Декабрь выдался какой-то утрированный, что ли. Неумело нарисованный. Неумело, но усердно. Или честно, как еще иногда говорят. Но мне именно такой и нравится. Иногда природа немного плюсует, по-актерски переигрывает. И это прекрасно. И это хорошо. Погода, как и судьба, ничего нам не обещает. И в этом неведении и заключено счастье. Почему-то на ум пришел фрагмент фрески в Сикстинской капелле. Тот самый. И я подумал о крохотном и несократимом зазоре между пальцами создателя и его творения. И мне показалось, что в этом уже почти неделимом мгновении помещается все время мира и все надежды всех людей. Именно надежда, а не вера. Потому что надежда — это упование незнающего, а вера — спокойствие убежденного.
Вот идет по улице Покровка поэт Дмитрий Воденников. Красивый и гордый, как Бродский в Венеции. Дмитрий — человек-бемоль. Все в мире он скептически понижает на полтона. Решил подойти к нему, но вовремя передумал. Он снова пишет стихи. После долгого перерыва. Возможно, именно сейчас он предвидит (предслышит?) ритм или образ будущего стихотворения. Зачем его отвлекать. Лучше вот. Из того, что он сам опубликовал совсем недавно:
Пускай, пускай повалит этот снег.
Я жил, я был, сражён, горжусь медалью.
Когда ещё повалит этот снег?
А снег повалит.
Я выйду днём с белёсого крыльца
увижу маму мёртвую, отца
живого, бабушку, сестру, тебя и брата.
Прабабушка мне скажет: в том краю,
а ты мне скажешь: я тебя люблю,
а бабушка: а я не виновата.
Когда ещё повалит этот снег?
Из всех прорех, из всей моей печали.
Я вдруг пойму, что это всё про всех:
тебя, меня, него, неё, про всех —
и все ключи, которые искали.
И я скажу, что я тебя люблю,
что я лишь сон, что я лишь сор вчерашний.
И жизнь идёт, и дело к декабрю.
И я скажу, что я тебя люблю.
Но почему же мне теперь так страшно, страшно.
О том, как долго длится счастье
12 апреля 2021
Когда-то давно я смотрел отличный моноспектакль Робера Лепажа «Обратная сторона Луны». Там была сцена, в которой главный герой заходит в бар (дело происходило в Канаде), напивается до чертиков и за стойкой рассказывает бармену про первого человека, вышедшего в открытый космос, то есть Алексея Леонова, объясняя ему разницу между американским астронавтом и русским космонавтом: «Понимаешь, — говорит он, — астронавт ищет звезды, а космонавт — гармонию». В зрительном зале тогда был сам Леонов, в конце спектакля он подошел к сцене и пожал Лепажу руку. Это оказалось одним из моих самых сильных театральных впечатлений.
На самом деле, нас всех можно разделить на две фракции. Одни ищут гармонию, другие — звезды. Впрочем, четкую границу здесь провести трудно. Мы то и дело мигрируем из одной группы в другую. В гармонии (другими словами, в счастье) есть что-то застылое, неподвижное. В ней есть что-то недосягаемо высокое или, наоборот, низкое, потому что в космосе нет ни верха, ни низа. Гармония расщепляет мгновение до последней неделимой частицы. Она отменяет время. Дай бог, чтобы за всю свою жизнь мы смогли испытать это чувство от силы два раза. И уж тем более, дай бог, если счастье посетит нас не во сне, чтобы наутро само воспоминание о нем не улетучилось. Где-то у Чехова есть: «Для ощущения счастья обыкновенно требуется столько времени, сколько его нужно, чтобы завести часы». Красиво, и как все красивое, правдиво.
Но мне еще больше нравится эпизод из Корана. Как-то ночью к Мухаммеду в Мекку явился посланник Джибриль, он усадил его на белого зверя по имени Бурак (что-то среднее между лошадью и ослом), и они полетели в мечеть Аль-Акса в Иерусалиме, за 1300 км от Мекки. Из Иерусалима Мухаммед с Джибрилем отправились в путешествие по небесам. Там Мухаммед увидел множество пророков и даже встретился с Аллахом. Он увидел лотос крайнего предела — местность, названную рубежом знания любого творения, окончанием каждого пути. Он облетел полмира, ему открылись врата ада и рая. Но, вернувшись в Мекку, Мухаммед заметил, что капля молока из кувшина, который он задел, возносясь на небо, не успела достигнуть земли, то есть путешествие не продлилось и доли секунды. Совершенный образ, иллюстрирующий теории современной науки.
Космос приблизительно на четверть состоит из темной материи, и никто толком до сих пор не знает, что это такое (это как если бы мы не знали, что такое вода, почему ее так много и зачем вообще она нужна). Но есть одна привилегия: все, что нам неизвестно, можно награждать какими угодно свойствами и называть как нам заблагорассудится. Так появилась астрология — древняя, неизбывная и полулегальная страсть человека знать раньше времени свое будущее. Страсть настолько сильная, что даже в 2021 году мы с тем же доверием и любопытством, с каким смотрим лекции Стивена Хокинга, листаем гороскопы на неделю. Теория струн — это про все и всех, а за две минуты состряпанный астрологической прогноз — это вроде как про нас лично. Одно интересно, другое — важно. Звезды освещают наш темный путь. Их диспозиции мы доверяем свою судьбу. Но мне кажется, исключительная вера все-таки порой и правда корректирует курс судьбы, так же как гончар меняет форму глиняной заготовки в своих руках.
В Якутии, где зимой температура может опуститься до минус 60 градусов, часто можно наблюдать такой эффект: в особенно морозные ночи, когда ветра нет, а снега мало, пар, выходящий изо рта, застывает и окутывает человека плотным облаком. При этом слышится звук, как будто потрескивают искры. На самом деле это соприкасаются друг с другом кристаллы углекислого газа. Чем морознее ночь, тем яснее небо и ярче звезды. Поэтому якуты прозвали такое явление «шепотом звезд».
Конечно, космосу нет до нашей Земли никакого дела. Как нет дела сукну бильярдного стола до разлетающихся по нему шаров. Космическое пространство недружелюбно. Хотя и мы сами для себя недружелюбны. Все войны человечество ведет из-за того, что по-разному представляет себе счастье. Но ведь на самом деле воюют не народы, даже не человек с человеком, а человек с самим собой. И воюет ради призрака гармонии — той самой, которую ищет русский космонавт. И будет искать, пока на землю не упадет капля молока.
«Я не возвращаюсь в своей памяти в школьные годы с любовью, как не возвращаются в места обид и поражений»
1 сентября 2021
Недавно, гуляя по городу, я увидел у мусорного контейнера выломанный дверной косяк с отметками роста. Есть свойства и повадки сугубо русские. Например, нигде больше не показывают в зеркало язык, если пришлось вернуться домой. Нигде не присаживаются помолчать перед долгой дорогой. И нигде, кажется, не отмечают рост детей на дверных косяках. Я подошел поближе. Сначала появился Антон. До шести лет он, судя по всему, был единственным ребенком. Но вот уже есть Ася, которая растет так быстро, что в восемь обгоняет своего старшего брата, и дальше зазор между ними только увеличивается. Потом целых три года наблюдения не ведутся. Но вдруг объявляются некие Петя с Олей. Сразу взрослые и высокие.
Почерк уже совсем другой, кажется, мужской, и засечки выписаны не карандашом, а маркером, крупными печатными буквами. Когда Асе исполнилось двенадцать, рядом с ее именем появляется неряшливо перечеркнутое слово «Коза», а потом вдруг пропадает Петя, и жизнь детей безвестной семьи застывает. И вот я вижу этот косяк на помойке. Наверное, после рождения дочери мама развелась, снова вышла замуж, и новый супруг въехал в ее квартиру со своими детьми. Что-то случилось с Петей, а дальше… ну дальше, должно быть, пришлось продавать квартиру, потому что семье не хватало жилплощади. И новые хозяева затеяли ремонт, выломав из дверного проема чужую реликвию и выставив ее к мусорному контейнеру. Детство по-настоящему заканчивается тогда, когда родители больше не записывают наш рост на дверных косяках.
У меня не так много вопросов ко вселенной, если точнее, их всего два. Первый: что все-таки означали буквы «СМ», которые учителя ставили вместо оценки под домашкой? И второй: почему из третьего класса мы сразу перепрыгнули в пятый? Куда подевался четвертый класс? В конечном итоге кто-нибудь зачтет нашему поколению тот непрожитый год? Станет ли он премиальной надбавкой к уже отмеренному сроку жизни? Несуществующий четвертый класс как пустота между замерами роста. Впрочем, есть вопросы, на которые и не хочется знать ответы. Так Джон Китс обвинил Ньютона в том, что тот «расплел радугу», научно объяснив ее природу.
Детская жизнь текла в своем русле, но никак не была названа. Но в детстве вещи не ищут своих имен. Искать, или, точнее, знать названия — это и есть главная задача школы. Я не возвращаюсь в своей памяти в школьные годы с любовью, как не возвращаются в места обид и поражений. Школу я вспоминаю как ежедневный бой (кстати, на днях откуда-то узнал, что в эфиопских школах на передних партах сидят слабослышащие ученики, потерявшие слух во время обстрелов на гражданской войне). Так вот, все лучшее, что связано у меня с тем долгим периодом, как бы не имеет отношения к самой школе.
Конечно, есть те, кого я вспоминаю с нежностью. Например, Игоря Петровича, учителя русского и литературы. Человек он был прямой, натура, как говорится, цельная. Любой вопросительный знак разгибал в восклицательный. Требовал ясности не только от нас, своих учеников, но и от самого русского языка. Сложносочиненные предложения в наших работах кромсал без жалости. В глазах его застыл строгий именительный падеж, а на лице играл гипертонический багрянец. Он давно умер.