Инна высвободила голову, сбросила джинсы, туфли. Медленно легла на матрас, как бы погружая свое тело в воздух, пропитанный солнцем, близкой водой, близостью Адама. Было спокойно, успокоенно. Колотун остался в прежней жизни, а в этой - свернуты все знамена и распущены все солдаты, кроме тех, бегущих над целующимися рыбами.
"Хорошо", - подумала Инна. И подумала, что это "хорошо" относится к "сейчас". А счастье - это "сейчас" плюс "всегда". Сиюминутность плюс стабильность. Она должна быть уверена, что так будет и завтра, и через год. До гробовой доски и после гроба.
- А где вы работаете? - спросила Инна.
Этот вопрос был продиктован не праздным любопытством. Она забивала сваи в фундамент своей стабильности.
- В патентном бюро.
- А это что?
- Я, например, занимаюсь продажей наших патентов за границу.
- Это как? - Инна впервые сталкивалась с таким родом деятельности.
- Ну... Когда мы умеем делать что-то лучше, они у нас учатся, - популярно объяснил Адам.
- А мы что-то умеем делать лучше?
- Сколько угодно. Шампанское, например.
Инна приподнялась на локте, смотрела на Адама с наивным выражением.
От слов "патентное бюро" веяло иными городами, отелями, неграми, чемоданами в наклейках.
- А ваша жена - тоже в патентном бюро? - спросила Инна.
Это был генеральный вопрос. Ее совершенно не интересовало участие жены в общественной жизни. Ее интересовало - женат он или нет, а спросить об этом прямо было неудобно.
- Нет, - сказал Адам. - Она инженер.
"Значит, женат", - поняла Инна, но почему-то не ощутила опустошения.
- А дети у вас есть?
- Нет.
- А почему?
- У жены в студенчестве была операция аппендицита. Неудачная. Образовались спайки. Непроходимость, - доверчиво поделился Адам.
- Но ведь это у нее непроходимость.
- Не понял, - Адам обернулся.
- Я говорю: непроходимость у нее, а детей нет у вас, - растолковала Инна.
- Да. Но что же я могу поделать? - снова не понял Адам.
"Бросить ее, жениться на мне и завести троих детей, пока еще не выстарился окончательно", - подумала Инна. Но вслух ничего не сказала. Подняла с земли кофту и положила на голову, дабы не перегреться под солнцем. Адам продолжал смотреть на нее, ожидая ответа на свой вопрос, и вдруг увидел ее всю - большую, молодую и сильную, лежащую на ярком матрасе, и подумал о том же, что и она, и тут же смутился своих мыслей.
Обедали они уже вместе. То есть все было как раньше, каждый сидел на своем месте и ел из своей тарелки. Но раньше они были врозь, а теперь вместе. Когда подали второе, Адам снял со своей тарелки круглый парниковый помидор и перенес его в тарелку Инны - так, будто она - его дочь и ей положены лучшие куски. Инна не отказалась и не сказала "спасибо". Восприняла как должное. На этом кругленьком, почти не настоящем помидорчике как бы определилась дальнейшая расстановка сил: он все отдает, она все принимает без благодарности. И неизвестно - кому лучше? Дающему или берущему? Отдавая, человек лишается чего-то конкретного, скажем, помидора. А черпает из чаши добра.
Инна тоже черпала, было дело. Отдала все, чем была богата, - молодость, надежды. И с чем она осталась?
После обеда поехали по местным торговым точкам. Инна знала - в загородных магазинах можно купить то, чего не достанешь в Москве. В Москве у каждого продавца своя клиентура и клиентов больше, чем товаров. А здесь, в ста километрах, клиентов может не хватить, и стоящие товары попадают на прилавок.
Инна вошла в дощатый магазин, сразу же направилась в отдел "мужская одежда" и сразу же увидела то, что было нужно: финский светло-серый костюм из шерстяной рогожки. Инна сняла с кронштейна костюм, пятидесятый размер, третий рост, и протянула Адаму.
- Идите примерьте! - распорядилась она.
Адам не знал, нужен ему костюм или нет. Но Инна вела себя таким образом, будто она знала за него лучше, чем он сам.
Адам пошел в примерочную, задернул плюшевую занавеску. Стал переодеваться, испытывая все время внутреннее недоумение. Он не привык, чтобы о нем заботились, принимали участие. Жена никогда его не одевала и не одевалась сама. Она считала - не имеет значения, во что одет человек. Имеют значения нравственные ценности. Она была человеком завышенной нравственности.
Инна отвела шторку, оглядела Адама. Пиджак сидел как влитой, а брюки были велики.
Инна принесла костюм сорок восьмого размера, высвободила с вешалки брюки и протянула Адаму.
- Оденьте эти брюки, - велела она. - А эти снимите.
- Почему? - не понял Адам.
- Велики.
- Разве?
- А вы не видите? Сюда же можно засунуть еще один зад.
- Зато не жмут, - неуверенно возразил Адам.
- Самое главное в мужской фигуре - это зад!
Она действительно была убеждена, что мужчина во все времена должен гоняться с копьем за мамонтом и у него должны торчать ребра, а зад обязан быть тощий, как у кролика, в брюках иметь полудетский овальный рисунок.
У Адама в прежних портках зад выглядел как чемодан, и любая мечта споткнется о такое зрелище.
- Тесно, - пожаловался Адам, отодвигая шторку. - Я не смогу сесть.
Инна посмотрела и не поверила своим глазам. Перед ней стоял элегантный господин шведского типа - сильный мира сего, скрывающий свою власть над людьми.
- Останьтесь так, - распорядилась Инна. Она уже не смирилась бы с обратным возвращением в дедовские штаны и неприталенную рубаху, которая пузырилась под поясом.
Она взяла вешалку, повесила на нее брюки пятьдесят второго размера, пиджак сорок восьмого. Отнесла на кронштейн.
- Идите платить, - сказала она.
- Наверное, надо предупредить продавщицу, - предположил Адам.
- О чем?
- О том, что мы разрознили костюм. Что он не парный...
- И как вы думаете, что она вам ответит? - поинтересовалась Инна.
- Кто?
- Продавщица. Что она вам скажет?
- Не знаю.
- А я знаю. Она скажет, чтобы вы повесили все, как было.
- И что?
- Ничего. Останетесь без костюма.
Адам промолчал.
- У вас нестандартная фигура: плечи - пятьдесят два, а бедра - сорок восемь. Мы так и купили. Я не понимаю, что вас не устраивает? Вы хотите иметь широкие штаны или узкий пиджак?
- Да, но придет следующий покупатель, со стандартной фигурой, и останется без костюма. Нельзя же думать только о себе.
- А чем вы хуже следующего покупателя? Почему у него должен быть костюм, а у вас нет?
Адам был поставлен в тупик такой постановкой вопроса. Честно сказать, в самой-самой глубине души он считал себя хуже следующего покупателя. Все люди казались ему лучше, чем он сам. И еще одно обстоятельство: Адам не умел быть счастлив за чей-то счет, и в том числе за счет следующего покупателя.
- Ну, я не знаю... - растерянно сказал Адам.
- А я знаю. Вы любите создавать себе трудности, - определила Инна. Вас хлебом не корми - дай пострадать.
Она взяла Адама за руку и подвела к кассе.
- Сто шестьдесят рублей, - сказала кассирша.
Адам достал деньги, отдал кассирше. Та пересчитала их и бросила в свой ящичек, разгороженный для разных купюр. И все это время у Адама было чувство, будто идет через контрольный пост с фальшивыми документами.
Инна отошла к продавцу и протянула старую одежду Адама.
- Заверните.
Продавец ловко запаковал, перевязал шпагатиком и вручил сверток.
Вышли на улицу.
Возле магазина был небольшой базар. Старухи в черном продавали яблоки в корзинах и астры в ведрах.
Увидев Адама и Инну, они притихли, как бы наполнились уважением. Инна посмотрела на своего спутника - со стороны, глазами старух - и тоже наполнилась уважением. А уважение - самый необходимый компонент для пирога любви.
- Потрясающе... - обрадовалась Инна, услышав в себе этот необходимый компонент.
- Да? - Адам осветился радостью и тут же забыл свои недавние сомнения относительно следующего покупателя.
"А в самом деле, - подумал он. - Почему не я?" Он давно хотел иметь хороший костюм, но все время почемуто откладывал на потом. Хотя почему "потом" лучше, чем "сейчас"? Наверняка хуже. "Потом" человек бывает старше и равнодушнее ко всему. В жизни надо все получать своевременно.
- Maintenant, - проговорил Адам.
- Что? - не поняла Инна.
- Maintenant по-французски - это сейчас.
Инна остановилась и внимательно посмотрела на Адама. Она тоже ничего не хотела ждать. Она хотела быть счастливой сегодня. Сейчас. Сию минуту.
Адам подошел к старухе и купил у нее цветы. Астры были с блохами, а с повядших стеблей капала вода.
Инна оглядела цветы, вернула их бабке, востребовала деньги обратно и купила на них яблоки у соседней старухи. Когда они отошли, Адам сказал, смущаясь замечания:
- По-моему, это неприлично.
- А продавать такие цветы прилично? - Инна посмотрела на него наивными зелеными глазами.
"И в самом деле", - усомнился Адам.
По вечерам в санатории показывали кино. Фильмы были преимущественно о любви и преимущественно плохие. Похоже, их создатели не догадывались, зачем мир расколот на два пола - мужчин и женщин. И не помнили наверняка, как люди размножаются, - может быть, отводками и черенками, как деревья.
Однако все отдыхающие шли в просмотровый зал, садились и пережидали кино от начала до конца, как пережидают беседу с занудливым собеседником. С той разницей, что от собеседника уйти неудобно, а с фильма - можно.
Инна и Адам садились рядом и смотрели до конца, не потому что их интересовала вялая лента, а чтобы посидеть вместе. Инна все время ждала, что Адам проявит какие-то знаки заинтересованности: коснется локтем локтя или мизинца мизинцем. Но Адам сидел как истукан, глядел перед собой с обалделым видом и не смел коснуться даже мизинцем. Инна догадывалась, что все так и будет продолжаться и придется брать инициативу в свои руки. Такого в ее небогатой практике не встречалось. Адам был исключением из правила. Как правило, Инна находилась в состоянии активной оборон