ы, потому что не хотела быть случайной ни в чьей жизни. Пусть даже самой достойной.
В понедельник киномеханик был выходной. Отдыхающие уселись перед телевизором, а Инна и Адам отправились пешком в соседнюю деревню. В клуб.
В клубе кино отменили. В этот день проходил показательный процесс выездного суда. Инна выяснила: истопник пионерского лагеря "Ромашка" убил истопника санатория "Березка". Оба истопника из этой деревни, поэтому именно здесь, в клубе, решено было провести показательный суд, в целях педагогических и профилактических.
Деревня состояла из одной улицы, и вся улица собралась в клуб. Народу набралось довольно много, но свободные места просматривались. Инна и Адам забрались в уголочек, приобщились к зрелищу. Скорбному театру.
За длинным столом лицом к залу сидел судья - черноволосый, с низким лбом, плотный и идейно добротный. По бокам от него - народные заседатели, женщины со сложными, немодными прическами и в кримпленовых костюмах.
На первом ряду, спиной к залу, среди двух милиционеров сидел подсудимый, истопник "Ромашки".
- А милиционеры зачем? - тихо спросила Инна.
- Мало ли... - неопределенно отозвался Адам.
- Что?
- Мало ли что ему в голову взбредет.
Инна внимательно посмотрела на "Ромашку" и поняла: ему ничего в голову не взбредет. "Ромашка" был мелок, худ, как подросток, невзрачен, с каким-то стертым лицом, на котором читались явные признаки вырождения. Чувствовалось, что его род пришел к окончательному биологическому упадку, и следовало бы запретить ему дальше размножаться, в интересах охраны природы. Однако выяснилось, что у обвиняемого двое детей, которые его любят. А он любит их.
Судья попросил рассказать "Ромашку", как депо было. Как это все произошло.
"Ромашка" начал рассказывать о том, что утром он подошел к шестерке за бутылкой и встретил там "Березку".
- Какая шестерка? - не понял судья.
Ромашка объяснил, что шестерка - это сельмаг N 6, который стоит на их улице и сокращенно называется "шестерка".
Судья кивнул головой, показывая кивком, что он понял и удовлетворен ответом.
..."Березка" подошел к "Ромашке" и положил ему на лицо ладонь с растопыренными пальцами. ("Ромашка" показал, как это выглядело, положив свою ладонь на свое лицо.)
Он положил ладонь на лицо и толкнул "Ромашку" - так, что тот полетел в грязь.
По показаниям свидетелей, потерпевший "Березка" имел двухметровый почти рост и весил сто шестнадцать килограмм. Так, что "Ромашка" был величиной с одну "Березкину" ногу. И наверняка от незначительного толчка летел далеко и долго.
- Дальше, - потребовал судья.
- Дальше я купил бутылку и пошел домой, - продолжал "Ромашка".
Он нервничал до озноба, однако, чувствуя внимание к себе зала, испытывал, как показалось Инне, что-то похожее на вдохновение. Он иногда криво и немножко высокомерно усмехался. И зал внимал.
- А потом днем я опять пришел к шестерке. Сел на лавку.
- Зачем? - спросил судья.
- Что "зачем"? Сел или пришел?
- Зачем пришел? - уточнил судья.
- За бутылкой.
- Так вы же уже взяли утром, - напомнил судья.
"Ромашка" посмотрел на судью, не понимая замечания.
- Ну да, взял... - согласился он.
- Куда же вы ее дели?
- Так выпил... - удивился "Ромашка".
- С утра? - в свою очередь удивился судья.
- Ну да! - еще больше удивился "Ромашка", не понимая, чего тут можно не понять.
- Дальше, - попросил судья.
- Я, значит, сижу, а он подошел, сел рядом со мной и спихнул. Вот так, - "Ромашка" дернул бедром. - Я упал в грязь.
"Ромашка" замолчал обиженно, углубляясь в прошлое унижение.
- Ну а дальше?
- Я пошел домой. Взял нож. Высунулся в окно и позвал: "Коль..." Он пошел ко мне. Я встал за дверями. Он постучал. Я открыл и сунул в него нож. Он ухватился за живот и пошел обратно. И сел на лавку. А потом лег на лавку.
"Ромашка" замолчал.
- А потом? - спросил судья.
- А потом помер, - ответил "Ромашка", подняв брови.
Медицинская экспертиза показала, что нож попал в крупную артерию, и потерпевший умер в течение десяти минут от внутреннего кровотечения.
- Вы хотели его убить или это получилось случайно? - спросил судья.
- Конечно, хотел, - "Ромашка" нервно дернул лицом.
- Может быть, вы хотели его только напугать? - мягко, но настойчиво спросила женщина-заседатель, как бы наводя "Ромашку" на нужный ответ.
Если бы "Ромашка" публично раскаялся и сказал, что не хотел убийства, что все получилось случайно, он судился бы по другой статье и получил другие сроки.
- Нет! - отрезал "Ромашка". - Я б его все равно убил!
- Почему? - спросил судья.
- Он меня третировал.
Чувствовалось, что слово "третировал" "Ромашка" приготовил заранее.
Зал зашумел, заволновался, как рожь на ветру. Это был ропот подтверждения. Да, "Березка" третировал "Ромашку", и тот убил его потому, что не видел для себя иного выхода. Драться с ним он не мог - слишком слаб. Спорить тоже не мог - слишком глуп. Избегать - не получалось, деревня состояла из одной улицы. Он мог его только уничтожить.
- Садитесь, - сказал судья.
"Ромашка" сел, и над залом нависло его волнение, беспомощность и ненависть к умершему. Даже сейчас, за гробом.
Судья приступил к допросу "Березкиной" жены. Вернее, вдовы.
Поднялась молодая рослая женщина Тоня, с гладкой темноволосой головой и большими прекрасными глазами. Инна подумала, что, если ее одеть, она была бы уместна в любом обществе.
- Ваш муж был пьяница? - спросил судья.
- Пил, - ответила Тоня.
- А это правда, что в пьяном виде он выгонял вас босиком на снег?
- Было, - с неудовольствием ответила Тоня. - Ну и что?
То обстоятельство, что ее муж пил и дрался, не было достаточной причиной, чтобы его убили. А судья, как ей казалось, спрашивал таким образом, будто хотел скомпрометировать умершего. Дескать, невелика потеря.
- Обвиняемый ходил к вам в дом?
- Заходил иногда.
- Зачем?
Судья хотел исключить или, наоборот, обнаружить любовный треугольник. Поискать причину убийства в ревности.
- Не помню.
Она действительно не помнила - зачем один заходил к другому? Может быть, поговорить об общем деле, всетаки они были коллеги. Истопники. Но скорее всего - за деньгами на бутылку.
- Когда он к вам приходил, вы с ним разговаривали?
- Может, и разговаривала. А что?
Тоня не понимала, какое это имело отношение к делу: приходил или не приходил, разговаривала или не разговаривала.
Судья посмотрел на статную, почти прекрасную Тоню, на "Ромашку" - и не смог объединить их даже подозрением.
- Вы хотите подсудимому высшей меры? - спросил судья.
- Как суд решит, так пусть и будет, - ответила Тоня, и ее глаза впервые наполнились слезами.
Она не хотела мстить, но не могла и простить.
- Озорной был... - шепнула Инне сидящая рядом старуха. - Что с его ишло...
Сочувствие старухи принадлежало "Ромашке", потому что "Ромашка" был слабый, почти ущербный. И потому, что "Березку" жалеть было поздно.
Инна внимательно поглядела на старуху и вдруг представила себе "Березку" - озорного и двухметрового, не знающего, куда девать свои двадцать девять лет и два метра. Ему было тесно на этой улице, с шестеркой в конце улицы и лавкой перед шестеркой. На этой лавке разыгрывались все деревенские празднества и драмы. И умер на этой лавке.
- Садитесь, - разрешил судья.
Тоня села, плача, опустив голову.
Стали опрашивать свидетелей.
Вышла соседка подсудимого - баба в ситцевом халате, с прической двадцатилетней давности, которую Инна помнила у матери. Она встала вполоборота, чтобы было слышно и судье, и залу. Принялась рассказывать:
- Я, значит, побежала утречком, набрала грибов в целлофановый мешок. Отварила в соленой водичке, скинула на дуршлаг. Собралась пожарить с лучком. Говорю: "Вась, сбегай за бутылкой..."
- Опять бутылка! - возмутился судья. - Что вы все: бутылка да бутылка... Вы что, без бутылки жить не можете?
Свидетельница замолчала, уставилась на судью. Челюсть у нее слегка отвисла, а глазки стали круглые и удивленные, как у медведика. Она не понимала его неудовольствия, а судья не понимал, чего она не понимает.
Повисла пауза.
- Рассказывайте дальше, - махнул рукой судья.
- Ну вот. А потом он забежал на кухню, взял нож. А дальше я не видела. Потом захожу к нему в комнату, а он под кроватью сидит...
Судья развернул тряпку и достал нож, который лежал тут же на столе как вещественное доказательство. Нож был громадный, с черной пластмассовой ручкой.
Зал замер.
- Да... - судья покачал головой. - С таким тесаком только на кабана ходить.
И преступление выпрямилось во весь рост.
"Ромашке" дали одиннадцать лет строгого режима. Он выслушал приговор с кривой усмешкой.
Судья испытывал к "Ромашке" брезгливое пренебрежение. А женщины-заседатели смотрели на него со сложным выражением. Они знали, что стоит за словом "строгий режим", и смотрели на него как бы через это знание. А "Ромашка" не знал, и ему предстоял путь, о котором он даже не догадывался.
Суд кончился.
"Ромашку" посадили в машину и увезли. Все разбрелись с отягощенными душами.
Инна и Адам пошли в санаторий.
Дорога лежала через поле.
Солнце скатилось к горизонту, было огромное, объемнокруглое, уставшее. Инна подумала, что днем солнце бывает цвета пламени, а вечером цвета тлеющих углей. Значит, и солнце устает к концу дня, как человек к концу жизни.
Вдоль дороги покачивались цветы и травы: клевер, метелки, кашка, и каждая травинка была нужна. Например, коровам и пчелам. Для молока и меда. Все необходимо и связано в круговороте природы. И волки нужны - как санитары леса, и мыши нужны - корм для мелких хищников. А для чего нужны эти две молодые жизни - Коли и Васи? Один - уже в земле. Другой хоть и жив, но тоже погиб, и если нет "иной жизни", о чем тоскливо беспокоилась клоунеса, значит, они пропали безвозвратно и навсегда. А ведь зачем-то родились и жили. Могли бы давать тепло - ведь они истопники.