«Этого он мог и не говорить», — подумал Жаворонок, потому что, как только Подковкин сказал «ккок!», все сорок четыре крепко спавших поршка разом проснулись и повернули к нему носы.
— Я говорю «ккок!», — продолжал Подковкин, — и притаиваюсь, то есть поджимаю ножки и крепко прижимаюсь к земле. Вот так.
Он поджал ножки, и все сорок четыре поршка сделали то же.
— Так… Мы лежим, притаившись, и всё время зорко смотрим, что делает мальчик. Мальчик идёт прямо на нас. Тогда я командую чуть слышно: «Терк!» — мы все вскакиваем на ножки…
Тут Подковкин, а за ним все сорок четыре поршка вскочили.
— …вытягиваемся вот так…
Подковкин вытянул шейку вперёд и вверх, всё тело его тоже вытянулось, и он стал похож на длинную бутылочку на тонких ножках. А поршки, как ни вытягивались, остались похожи на пузырьки на коротких ножках.
— …и удираем, прикрываясь травой, — докончил Подковкин.
Бутылочка вдруг быстро побежала с кочки в лён и пропала в нём. Сорок четыре пузырька покатились за ней — и весь лён кругом зашевелился.
Подковкин сейчас же выпорхнул из льна и опять сел на свою кочку. Вернулись и поршки.
— Никуда не годится! — сказал Подковкин. — Разве так удирают? Весь лён закачался там, где вы бежали. Мальчишка сейчас же схватит палку или камень и швырнёт в вас. Надо научиться бегать в траве так, чтобы ни одного колоска не задеть. Вот глядите…
Он опять превратился в бутылочку на ножках и покатил в лён. Густой зелёный лён сомкнулся за ним, как вода над ныряльщиком, и больше нигде ни один стебелёк не шелохнулся.
— Замечательно! — вслух сказал Жаворонок. — Долго же придётся вам, дети, учиться, чтобы так ловко бегать!
Подковкин вернулся совсем не с той стороны, куда направился, и сказал:
— Запомните ещё вот что: удирать надо не прямо, а непременно углами, зигзагами — вправо, влево; влево, вправо и вперёд. Повторим, Жаворонок проголодался и не стал смотреть дальше, как поршки будут учиться бегать.
— Я на минутку, — сказал он Оранжевому Горлышку и полетел разыскивать гусениц.
В несжатой ржи он нашёл их много, да таких вкусных, что забыл про всё на свете.
Вернулся он к Подковкиным только вечером. Перепела во ржи кричали уже: «Спать пора! Спать пора!», и Оранжевое Горлышко укладывала детей.
— Вы уже большие, — говорила она поршкам, — и теперь не будете спать у меня под крылышком. С сегодняшнего дня учитесь ночевать так, как спят взрослые куропатки.
Оранжевое Горлышко легла на землю, а порш-кам велела собраться в кружок вокруг неё.
Поршки улеглись, все сорок четыре носика внутрь, к Оранжевому Горлышку, хвостиками наружу.
— Не так, не так! — сказал Подковкин. — Разве можно засыпать хвостом к врагу? К врагу надо быть всегда носом. Враги — кругом нас. Ложитесь все наоборот: хвостами внутрь круга, носами наружу. Вот так. Теперь, с какой стороны к нам ни подойдёт враг, кто-нибудь из вас его непременно заметит.
Жаворонок пожелал всем покойной ночи и поднялся. Сверху он ещё раз взглянул на Под-ковкиных. И ему показалось, что на земле среди зелёного льна лежит большая пёстрая много-много-многоконечная звезда.
Как в поля пришёл охотник с большим рыжим псом и чем это кончилось
Перед прощаньем Оранжевое Горлышко сказала Жаворонку:
— Когда люди сожнут рожь и повыдёргивают весь лён, ищите нас в ячмене. Когда начнут жать ячмень, мы перейдём в пшеницу. Когда примутся за пшеницу — мы в овёс, а из овса — в гречиху. Запомните это, и вы всегда найдёте нас.
Но ржи в полях было много, и не так-то скоро её убрали. Колхозницы вязали колосья в снопы, из снопов ставили бабки-суслоны. Скоро ржаные поля стали похожи на шахматные доски, на которых правильными рядами расставлены пешки. Пока одни колхозники жали рожь, другие за льнотеребилкой вязали лён.
Прилетали в поля хищные птицы: луни, канюки, небольшие соколы — пустельги и кобчики. Они рассаживались отдыхать на бабки, высматривали птенцов, мышей, ящериц и кузнечиков.
Жаворонок всё реже теперь поднимался в облака, всё меньше пел. У всех жаворонков — его родных — подрастали птенцы. Надо было помогать родным учить птенцов летать, разыскивать червячков, прятаться от хищников. Было уже не до песен.
Наконец колхозники сжали всю рожь и повыдергали лён. Все ржаные и льняные поля стали как шахматные доски.
Частенько теперь Жаворонок слышал громкие выстрелы то за рекой, то за озером: там бродил Охотник с большим рыжим псом, стрелял тетеревов и другую дичь. Так страшно гремело его ружьё, что Жаворонок спешил улететь подальше.
И вот раз Жаворонок увидел, как Охотник направился в поля. Он шёл по сжатой ржи, а рыжий пёс сновал перед ним справа налево, слева направо, пока не добежал до ячменного поля. Тут он разом остановился как вкопанный — хвост пером, одна передняя лапа подогнута. Охотник направился к нему.
— Батюшки-светы! — ахнул Жаворонок. — Да ведь там, в ячмене, живут теперь Подковкины! Ведь рожь вся сжата и лён весь повыдерган!
И он помчался к ячменному полю.
Охотник подошёл уже к рыжему псу. Пёс как стал, так и стоял неподвижно, только чуть скосил один глаз на хозяина.
— Красивая стойка, — сказал Охотник, снял с плеча двустволку и взвёл оба курка. — Сигнал, вперёд!
Рыжий пёс осторожно, на одних пальцах, пошёл вперёд — тихо-тихо.
Жаворонок был уже над Охотником и остановился в воздухе, не в силах от страха крикнуть.
Рыжий Сигнал осторожно шёл вперёд. Охотник подвигался за ним.
Жаворонок думал: «Сейчас, сейчас выскочат Подковкины и…»
Но Сигнал всё шёл вперёд, поворачивал то вправо, то влево, а куропатки не вылетали.
— Наверное, Тетерев-Косач в ячмене, — сказал Охотник. — Старый петух. Они часто удирают от собаки пешком. Вперёд, Сигнал!
Сигнал прошёл ещё несколько шагов и опять стал, вытянув хвост и поджав одну лапу. Охотник поднял ружьё и приказал:
— Ну, вперёд!
«Вот сейчас, сейчас!» — думал Жаворонок, и сердчишко его замирало.
— Вперёд, Сигнал! — крикнул Охотник.
Рыжий пёс подался вперёд — и вдруг с треском и чириканьем брызнуло из ячменя всё многочисленное семейство Подковкиных.
Охотник вскинул ружьё к плечу и…
Жаворонок зажмурил глаза от страха.
Но выстрелов не было.
Жаворонок открыл глаза. Охотник уже вешал ружьё на плечо.
— Куропатки! — сказал он громко. — Хорошо, что я удержался. До сих пор не могу забыть, как там, за озером, — помнишь, Сигналка? — я застрелил курочку. Наверное, весь выводок погиб: одному петушку не уберечь поршков. Сигнал, назад!
Сигнал с удивлением глядел на хозяина. Пёс нашёл дичь, сделал стойку, поднял дичь по приказу хозяина, а хозяин не стал стрелять и вот зовёт его назад!
Но Охотник уже повернул и пошёл прочь от ячменного поля. И Сигнал побежал за ним.
Жаворонок видел, как Подковкины опустились на другом конце поля, и живо их там разыскал.
— Вот счастье! — закричал он Оранжевому Горлышку. — Я всё видел и так боялся, так боялся!
— Что вы! — удивилась Оранжевое Горлышко. — А я почти совсем не боялась. Ведь охотничий закон разрешает стрелять нас, серых куропаток, только тогда, когда опустеют все хлебные поля и колхозники примутся рыть картошку.
Этот охотник ходит сейчас только за тетеревами да за утками, а нас пока не трогает.
— Он сам говорил, — горячо заспорил Жаворонок, — что на днях убил курочку за озером.
Бедные поршки, они теперь все погибнут с одним петушком!
— Эк ты хватил! — перебил Подковкин. — Уж будто так сразу и погибнут! Вот, познакомься, пожалуйста: петушок Заозеркин.
Тут только Жаворонок заметил, что рядом с Оранжевым Горлышком и Подковкиным сидит ещё один взрослый петушок.
Петушок кивнул ему головой и сказал:
— Мне бы и правда трудно было уберечь малых деток одному, после того как погибла моя жена. Вот я и привёл их сюда и попросился к добрым соседям, к Подковкиным. Они меня приняли со всем моим семейством. Теперь мы втроём заботимся о детях. Видите, как много их у нас?
И он показал клювом на целое стадо поршков в ячмене.
Жаворонок сразу узнал среди них новых приёмышей Оранжевого Горлышка: поршки Заозер-кияы были маленькие, гораздо меньше ростом, чем Подковкины и Бровкины.
— Отчего ваши детки, — спросил он удивлённо, — такие… небольшие?
— Ах, — ответил Заозеркин, — у нас столько несчастий в этом году! В начале лета моя жена свила гнездо, положила яйца и уже несколько дней сидела, высиживала их. Вдруг пришли мальчишки и разорили наше гнёздышко. Все яички погибли…
— Ай, какое горе! — вздохнул Жаворонок.
— Да. Пришлось жене новое гнездо делать, новые яйца класть и опять сидеть-высиживать.
Поздненькие вышли детки. Вот и маленькие ещё.
— Ничего, подрастут! — добрым голосом сказала Оранжевое Горлышко. — Всех поднимем.
И у Жаворонка опять защекотало в горлышке, как тогда, когда Оранжевое Горлышко приютила сирот Бровкиных.
Какую хитрость придумала Оранжевое горлышко, когда опустели хлебные поля и колхозники принялись копать картошку
Рожь высохла в бабках-суслонах, и колхозники сложили её в большие, как дома, кучи.
Бабки льна свезли на гумно, обмолотили там из них семя и снова отвезли в поля, разостлали их там в сырых ложбинках. Как золотистыми половичками покрылись лога. С каждым днём теперь быстро пустели поля. Подковкины то и дело переходили с места на место.
Сжали колхозники ячмень — Подковкины перешли в пшеницу. Сжали пшеницу — Подковкины перебежали в овёс. Сжали овёс — Подковкины перелетели в гречиху.
Охотник больше не приходил в поля, и Жаворонок перестал о нём думать.
Жаворонку теперь было ещё больше дела. Приближалась осень, многие перелётные птицы готовились уже к путешествию в дальние края. Собрались в путь и все родственники Жаворонка. Они слетались в стаи на сжатых полях, вместе кормились, вместе перелетали с места на место: приучали своих детей к долгим перелётам, к высоким полётам.