лазок и ничего не увижу, — подумал я. — Это просто галлюцинация. Просто мой мозг не хочет смириться с тем, что дедушки уже нет». От этих мыслей мне стало легче. Но когда я посмотрел в глазок, то опять увидел мёртвого дедушку. Конечно, я посмотрел в своё время множество фильмов про зомби, которые только и ждут, чтобы полакомиться человеческими мозгами. Но тут было что-то другое. Никакой агрессии и никакого ощущения страха. Просто за дверью стоял мой дедушка.
Я медленно отпер все замки и открыл створку двери.
— Мама! — позвал я.
Голос мой дрожал, и Берта, конечно, меня не услышала. Тут дедушка слегка повернул голову. Я едва удержался, чтобы снова не захлопнуть дверь и не убежать.
— Мама, иди сюда! — закричал я уже во всё горло.
Берта была шокирована не меньше моего.
— Господи боже ты мой! — воскликнула она. — Папа, ну нельзя же так пугать!
Дедушка равнодушно перевёл взгляд мёртвых глаз на Берту и ничего не сказал.
— Медвежонок, ну что ты стал на проходе, впусти же дедушку, — приказала мать.
Я посторонился, и дедушка медленно вошёл в квартиру. Странно, но я не почувствовал никакого неприятного запаха, лишь запах свежевырытой земли.
— Ох, папа! — Берта прильнула к груди отца, обняла его, потом отпрянула в страхе.
«Мама, что ты делаешь?» — хотел спросить я, но не смог вымолвить ни слова.
— Папа… Но как… Медвежонок, как это возможно? — мама посмотрела на меня полными безграничного изумления глазами.
— Я не знаю… — промямлил я. — Это совершенно невозможно. К тому же, это ты у нас дочь медиков, поэтому должна объяснить всё с научной точки зрения…
Мама смерила меня яростным взглядом. Старая шутка про «дочь медиков» сейчас явно была неуместна.
— Кажется, мне пора на работу… — пробормотал я. Правая сторона лица осталась недобритой.
— Папа, вот тут твоя комната, — мама осторожно коснулась плеча дедушки.
Тот медленно, очень медленно сделал шаг, потом ещё. Когда он оказался у своей старой кровати, то сел на неё и замер. В тот день он больше не двигался. И даже, кажется, не моргнул ни разу.
Во вторник мама позвонила братьям и, ничего не объясняя, попросила их зайти к нам. Несмотря на старые обиды, дядя Карл и дядя Пип опять каким-то чудом явились одновременно.
— Что случилось, Берта? — громогласно спросил дядя Карл. — Я вот хочу…
Но что хотел дядя, осталось неизвестным, потому что мама завела их в комнату дедушки. Карл и Пип в унисон издали изумлённый возглас. Дедушка встал с кровати и сделал шаг им навстречу, но на большее у него, видимо, сил не хватило.
— Берта, объясни, чёрт возьми, что здесь происходит? — пророкотал дядя Карл.
— Я не знаю, не знаю! — мама схватилась за голову. — Вчера утром отец вернулся, и я не понимаю, как такое может быть! И когда я задумываюсь об этом, у меня голова просто разрывается!
— А пульс у отца есть? — тихо поинтересовался дядя Пип.
Дедушка и давно покинувшая нас бабушка всю жизнь были врачами, но ни один из трёх детей не пошёл по их стопам и не интересовался медициной. Сейчас все трое посмотрели на меня. Я взял холодное дедушкино запястье и несколько минут безуспешно пытался нащупать пульс.
— Нет… кажется, нет… я ничего не чувствую, — всё, что я смог ответить.
— Что за глупости, Теодор! — воскликнул дядя Карл, но сам притрагиваться к мёртвому дедушке не решился.
— Пип, Карл… — мама всхлипнула. — Что нам делать?
— Вызывайте полицию, репортёров… — начал было дядя Карл и осёкся.
Он понял, что дело предавать огласке нельзя, и с этим единодушно согласились все.
— Давайте подождём несколько дней, — прошелестел дядя Пип. — Понаблюдаем… мне кажется, это неопасно…
Тут дедушка сел на свою кровать.
— Мне кажется, он кивнул, — тихо сказала Берта. — Надо только переодеть его в домашний костюм.
Так дедушка остался с нами. Мама с помощью братьев переодела его и заодно протёрла тело губкой. Все признали, что запаха тлена пока нет, но когда процесс разложения станет очевиден, надо будет снова собраться и решить, что делать. Первые дни мы боялись оставлять дедушку дома одного, но постепенно привыкли к этому. Дедушка медленно переходил из комнаты в комнату, подолгу замирал в одной позе, но каждый вечер неизменно возвращался в свою комнату и садился на свою кровать. Всю ночь он сидел и смотрел перед собой своими мёртвыми глазами. Запах почвы скоро выветрился, но никаких других запахов не появлялось. Дедушка ничего не ел и не пил. Через неделю он остановился возле своего любимого кресла перед телевизором.
— Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм, дедушка? — спросил я.
Он, конечно, ничего не ответил, но я включил телевизор. Дедушка всё так же медленно сел в кресло и повернулся к телевизору. Он просидел там весь вечер, мама несколько раз заглядывала в комнату, но ничего не сказала. Когда стало темнеть, дедушка вернулся к себе.
Спустя несколько дней, когда мы завтракали, дедушка появился на кухне.
— Медвежонок, ты… — начала было Берта, но я её перебил:
— Всё в порядке, мама, я думаю, дедушка нам никак не помешает. К тому же мне некогда, ещё десять минут — и я опоздаю на работу.
Пока я пил чай с лимоном, мама с сомнением разглядывала отца, который уселся на табурет во главе стола.
— Папа, налить тебе чаю? — предложила она.
— Мама, не спрашивай, просто сделай дедушке чай.
Берта достала дедушкину чашку, которая успела запылиться, налила в неё заварки, бросила мяты (дедушка любил чай с мятой) и налила кипяток. Дедушка, однако, к чашке не притронулся, и когда я убегал на работу, всё так же неподвижно сидел за столом.
В следующие выходные мне показалось, что дедушка перемещается из комнаты в комнату чуть быстрее, чем обычно. Я хотел сказать об этом маме, но её не было дома. Дедушка тем временем подошёл к книжному шкафу в гостиной и замер, уставившись на корешки книг. Я подошёл к нему, аккуратно отряхнул с рукава его пиджака пыль и подумал, что нужно как-то дедушку постричь и побрить — у него продолжала расти волосы и борода, хоть и медленнее, чем при жизни. Потом я решил сыграть сам с собой в настольную игру. Их у меня было три: шахматы, игра про борьбу с эпидемиями и игра про пожарных. Так как в шахматы одному не поиграешь, то чёрно-белая доска давно лежала без дела. Но вот в остальные игры вполне можно было сыграть и одному. Я разложил на столе игровое поле, поместил на него цветные кубики эпидемий, разложил карты на кучки. Вскоре мои дела были плохи — в Мадриде и Бангкоке произошли вспышки эпидемий, а мои специалисты, представленные на поле в виде разноцветных фишек, оказались не в силах с этим справиться.
— Эх-х-х… — вдруг услышал я старческий скрипучий голос.
Дедушка стоял за моей спиной и смотрел на игровое поле. Только на этот раз глаза его были не мёртвыми, мне показалось, что в них мелькнул какой-то интерес.
— Надо было строить в Париже лабораторию, дедушка? — с замершим сердцем спросил я.
Но он не ответил, а только покачал головой и ушёл из моей комнаты.
В обед дедушка притопал на кухню и занял своё обычное место.
— Мама, тебе не кажется, что дедушка как-то шустрее бегает? — осторожно спросил я.
Берта бросила на отца задумчивый взгляд и только открыла рот, чтобы ответить, как дедушка тихо произнёс:
— Приятного аппетита.
Берта от неожиданности уронила тарелку на пол, к счастью, пустую. Тарелка раскололась надвое.
— Спасибо, — ответил я, пока мама изумлённо молчала, намазал хлеб маслом и стал с аппетитом есть суп.
Теперь с каждым днём дедушка изменялся всё сильнее. Вернее, он не менялся, а вновь становился таким, как был раньше. Лицо его порозовело, голубые глаза оживились. Он стал включать и выключать свет в комнате, здороваться, когда кто-то приходил, и прощаться с уходящими. Когда дядя Карл рассказал новый анекдот, он скрипуче засмеялся, почти так, как при жизни. Он начал причёсываться и переодеваться. Он попросил меня купить пенку для бритья, достал из шкафчика свою бритву и быстрыми ловкими движениями сбрил с щёк и скул выросшую щетину. Перед этим он сам открыл все зеркала в квартире, занавешенные со дня его смерти. По выходным мы втроём смотрели фильмы. Мы играли с ним в шахматы, в пожарных и борьбу с эпидемиями. У него восстанавливался словарный запас и появлялись интересы. Некоторое время он искал свои старые очки, впрочем, не нашёл, и мне пришлось купить ему по старому рецепту новые. Прочитав свежую газету, он мрачно отозвался о правительстве и проворчал, что «в эту бумагу только мусор заворачивать». Мама, в свою очередь, заметно повеселела, тоже вышла на работу, а по вечерам обсуждала с дедушкой произошедшее за день.
Когда я увидел, что дедушка поглядывает в окно, то предложил:
— Может, прогуляемся? Погода хорошая.
— Ты думаешь, мама не будет против, Медвежонок? — дедушка поскрёб подбородок. — Мне кажется, ей не хочется, чтобы я выходил наружу.
— Ерунда, — отмахнулся я. — Смотри, как солнце светит.
Я отыскал в шкафу старый дедушкин плащ, туфли и шляпу и помог старику одеться. Когда мы вышли из подъезда, то наткнулись на соседку.
— А, господин Теодор! — она с воодушевлением поздоровалась. — Давненько вас не было видно! Я слыхала, вы болели…
Тут она что-то сообразила и жутко побледнела. Наверное, вспомнила, как я ей говорил: «Дедушка умер около часа ночи. Спасибо за соболезнования».
— Но мне кажется, что вы… что вы…
Дедушка захихикал, я рассмеялся, и мы оставили её, белую и трясущуюся, одну.
Погода действительно была чудесная. На газонах буйно прорастала свежая трава, чирикали птицы, свежий тёплый ветерок обдувал лицо. Мы с дедушкой прошлись по главному проспекту. Может быть, кто-то видел нас и удивлялся, но мне было плевать. Когда мы оказались на площади у моря, я решился задать вопрос, который мучил меня давно:
— Дедушка… скажи, а ты не видел там бабушку?