А когда посмотрел вновь, не поверил своим глазам: лодки – у острова.
Первым выскочил Меншиков. Взмахнул шпагой, врезался в толпу шведов. Только теперь Пётр заметил: Меншиков без кафтана, в одной розовой шёлковой рубахе. Меншиков пробился к стене. Ловко, как кошка, полез по штурмовой лестнице, ухватился за край пролома, подтянулся, вскочил на ноги и радостно замахал шляпой.
– Хвастун, ой хвастун! – не сдержался Пётр.
Неожиданно в пролом повалил дым, злыми языками пробилось пламя. Озарённая огнём, метнулась розовая рубаха Меншикова. Что было дальше, Пётр не видел: мешал дым. В судороге, словно кто-то дёргал его за нитку, зашевелился петровский ус.
Прошла минута, вторая, третья. И вдруг…
– Видишь? – закричал Пётр прямо в ухо стоящему рядом солдату.
– Никак нет, ничего не вижу, бомбардир-капитан! – ответил солдат.
– Дурак! Куда смотришь? Вон куда гляди! – И Пётр показал на стену.
Там, на самом верху, среди огня и дыма, меж острых зубцов стены, словно победное знамя, развевалась розовая, из шёлка шитая рубаха бомбардир-поручика Александра Меншикова. Обезумев от боя, со страшно перекосившимся лицом, Меншиков метался у самого обрыва. А рядом с ним, слева и справа, мелькали зелёные кафтаны русских солдат. Вот их всё больше и больше. Вот уже почти не видно шведов. Вот…
Пётр посмотрел в подзорную трубу. В стекле встрепенулось что-то белое. Флаг, белый флаг! Шведы выбросили белый флаг. Шведы сдаются!
Отбросив в сторону трубу, Пётр закричал:
– Виктория! Виктория! Орех-то разгрызли. Вон оно как!
Старой русской крепости Пётр дал новое название – Шлиссельбург. Сейчас в память о царе Петре Шлиссельбург называется Петрокрепостью.
Небывалое бывает
Измученный дальней дорогой, в столицу Швеции прибыл гонец.
Принёс он тревожную весть: русские идут к Финскому заливу, к крепости Ниеншанц.
Крепость Ниеншанц стояла на берегу Невы, недалеко от впадения Невы в Финский залив. Потерять шведам Ниеншанц – значит пустить русских к морю. Заволновались шведы, снарядили военные корабли, послали помощь.
На всех парусах мчатся шведские корабли к Неве. Подгоняет попутный ветер шведские фрегаты. Носятся над палубами чайки, обещают недалёкий берег. А тем временем русские штурмуют крепость. Не выдержали шведы штурма, не понадеялись на помощь – пробили шведские барабаны сигнал к сдаче. Пришли корабли к Неве, а уже поздно: русские в крепости.
Однако на кораблях о падении Ниеншанца ничего не знали. Остановились шведские корабли в Финском заливе, а два фрегата, «Гедан» и «Астрильд», пошли к крепости. Хотели шведы засветло подойти к Ниеншанцу, но не успели. Пришлось им опустить паруса, заночевать на Неве. Поставили шведы на кораблях часовых, легли спать.
Ходят шведские часовые, не думают об опасности. Ночь наступила тёмная, небо беззвёздное. Кругом тихо. Стоят корабли, словно впаянные в Неву, не качнутся. Ходят часовые, перекликаются.
– Эй, на «Астрильде»! – кричит часовой с «Гедана».
– Эй, на «Гедане»! – отвечают ему с «Астрильда».
Вначале часовые перекликались часто, потом всё реже и реже.
Вскоре на «Астрильде» часовой замолк. Усыпила шведа тихая ночь.
Походил, походил часовой на «Гедане». Скучно одному. Прислонился к мачте и тоже заснул.
К утру сквозь сон почудился часовому с «Гедана» скрип уключин.
Швед вздрогнул, приоткрыл глаза. Кругом туман. Дует лёгкий утренний ветер. Трепещется на мачте шведский флаг. Прислушался швед – скрип повторился.
«Что бы это?» – подумал часовой, подошёл к борту.
И вдруг – швед даже не поверил своим глазам, подумал, не сон ли, – увидел часовой вначале одну, потом вторую, потом сразу много лодок.
Швед кинулся к другому борту – и там лодки. В лодках солдаты. И тут швед понял.
– Русские! – надрывая голос, закричал шведский часовой.
«Русские!» – эхом пронеслось над Невой.
– Русские! – тревожно отозвалось в трюме.
И сразу корабль ожил. Выбежали на палубу перепуганные офицеры. Заметались, не понимая, в чём дело, заспанные солдаты.
А русские лодки тем временем подошли к фрегату. Облепили лодки фрегат со всех сторон. Словно муравьи на сахарную голову, стали карабкаться по крутым бортам «Гедана» русские солдаты.
Первым на палубу ворвался Меншиков. Блеснул в руках Меншикова дымящийся пистолет, ловко заиграла острая шпага.
– Эка какой ты, швед, глупый! – приговаривал Меншиков и колол направо. – Не ходил бы ты, швед, в чужие земли! – И колол налево.
Между тем над Невой поднялось солнце. Туман рассеялся. Стал виден и второй шведский корабль, «Астрильд». И на «Астрильде» идёт бой. На «Астриль-де» – сам Пётр. Хорошо заметна высокая фигура Петра. Пётр улыбается Меншикову: понимает, что шведам не отбиться.
Однако нелегко далась русским победа. Геройски сражались шведские корабли. Стыдно им было русским лодкам сдаваться в плен. А всё же пришлось.
В честь победы русские отлили медаль. «Небывалое бывает», – говорил Пётр про эту победу.
На берегу Невы
Пустынны берега реки Невы: леса, топи да непролазные чащи. И проехать трудно, и жить негде. А место важное – море.
Через несколько дней после взятия Ниеншанца Пётр забрал Меншикова, сел в лодку и поехал к устью Невы.
При самом впадении Невы в море – остров. Вылез Пётр из лодки, стал ходить по острову. Остров длинный, плоский, словно ладошка. Хохолками торчат хилые кусты, под ногами мох, сырость.
– Ну и место, государь! – проговорил Меншиков.
– Что – место? Место как место, – ответил Пётр. – Знатное место: море.
Пошли дальше. Вдруг Меншиков провалился по колени в болото. Рванул ноги, стал на четвереньки, пополз на сухое место. Поднялся весь в грязи, посмотрел на ноги – одного ботфорта нет. Остался в грязи ботфорт.
– Ай да Алексашка, ай да вид! – рассмеялся Пётр.
– Ну и места проклятущие! – с обидой проговорил Меншиков. – Государь, пошли назад. Нечего сии топи мерить.
– Зачем же назад, иди вперёд, Данилыч. Чай, хозяйничать сюда пришли, а не гостями, – ответил Пётр и зашагал к морю.
Меншиков нехотя поплёлся сзади.
– А вот смотри, – обратился Пётр к Меншикову. – Жизни, говоришь, никакой нет, а это тебе что, не жизнь?
Пётр подошёл к кочке, осторожно раздвинул кусты, и Меншиков увидел гнездо. В гнезде сидела птица. Она с удивлением смотрела на людей, не улетала.
– Ишь ты, – проговорил Меншиков, – смелая!
Птица вдруг взмахнула крылом, взлетела, стала носиться вокруг куста.
Наконец Пётр и Меншиков вышли к морю. Большое, мрачное, оно верблюжьими горбами катило свои волны, бросало о берег, било о гальку.
Пётр стоял, расправив плечи, дышал всей грудью. Морской ветер трепал полы кафтана, то поворачивая лицевой зелёной стороной, то внутренней – красной. Пётр смотрел вдаль.
Там, за сотни вёрст на запад, лежали иные страны, иные берега.
Меншиков сидел на камне, переобувался.
– Данилыч, – произнёс Петр.
То ли Пётр произнёс тихо, то ли Меншиков сделал вид, что не слышит, только он не ответил.
– Данилыч! – вновь проговорил Петр.
Меншиков насторожился.
– Здесь, у моря, – Пётр обвёл рукой, – здесь, у моря, – повторил он, – будем строить город.
У Меншикова занесённый ботфорт сам собой выпал из рук.
– Город? – переспросил он. – Тут, на сих болотах, город?!
– Да, – ответил Пётр и зашагал по берегу.
А Меншиков продолжал сидеть на камне и смотрел удивлённым, восторженным взглядом на удаляющуюся фигуру Петра.
А по берегу носилась испуганная птица. Она то взмывала вверх, то падала вниз и оглашала своим криком нетронутые берега.
Город у моря
Для строительства нового города собрали к Неве со всей России мастеровой люд: плотников, столяров, каменщиков, нагнали простых мужиков.
Вместе со своим отцом, Силантием Дымовым, приехал в новый город и маленький Никитка. Отвели Дымову место, как и другим рабочим, в сырой землянке. Поселился Никитка рядом с отцом, на одних нарах.
Утро. Четыре часа. Над городом палит пушка. Это сигнал. Встают рабочие, встаёт и Никиткин отец. Целый день копаются рабочие в грязи и болоте. Роют канавы, валят лес, таскают тяжёлые брёвна. Возвращаются домой затемно. Придут усталые, развесят около печки вонючие портянки, расставят дырявые сапоги и лапти, похлебают пустых щей и валятся на нары. Спят до утра словно убитые. А чуть свет опять гремит пушка.
Весь день Никитка один. Всё интересно Никитке: и то, что народу много, и солдат тьма-тьмущая, и море рядом. Никогда не видал Никитка столько воды. Даже смотреть страшно.
Бегал Никитка к пристани, на корабли дивился. Ходил по городу, смотрел, как в лесу вырубают просеки, а потом вдоль просек дома складывают.
Привыкли к Никитке рабочие. Посмотрят на него – дом, семью вспомнят. Полюбили Никитку. «Никитка, принеси воды», – попросят. Никитка бежит. «Никитка, расскажи, как у солдата табак украл». Никитка рассказывает.
Жил Никитка до осени весело. Но пришла осень, грянули дожди. Заскучал Никитка. Сидит целые дни в землянке один. В землянке вода по колени. Скучно Никитке. Вырубил тогда Силантий из бревна сыну игрушку – солдата с ружьём.
Повеселел Никитка.
– Встать! – подаёт команду.
Солдат стоит, глазом не моргнёт.
– Ложись! – кричит Никитка, а сам незаметно подталкивает солдата рукой.
Наиграется Никитка, начнёт воду вычерпывать. Перетаскает воду на улицу, только передохнёт – а вода вновь набралась. Хоть плачь!
Вскоре в городе начался голод. Продуктов на осень не запасли, а дороги размокли. Пошли болезни. Стали помирать люди словно мухи.
Пришло время, захворал и Никитка. Вернулся однажды отец с работы, а у мальчика жар. Мечется Никитка на нарах, пить просит. Всю ночь Силантий не отходил от сына. Утром не пошёл на работу. А днём нагрянул в землянку офицер с солдатами.
– Порядку не знаешь?! – закричал офицер.