Мирто, Великий бог Смерти, Чёрный Обладатель Косы Всемогущества, Милостивый для страждущих, Повелитель мёртвых, Властитель Зияющей Бездны, Покровитель могил! Мирто! Коса Твоя жнёт души. Мирто! Имя Тебе — Справедливость. Мирто!
Мирто склонился над своим приверженцем Апоритом и слился с ним в единое целое. Через мгновение всё исчезло. На асфальте осталось лишь чёрное пятно. Я начал терять связи с действительностью, я начал сходить с ума. Моего плеча коснулась прохладная ладошка мисс Ростоф.
— Выпейте, док, — она протянула мне стакан воды.
Проснулся я, когда совсем стемнело. Заглянул Джонсон, во рту у него была зубочистка.
— Всё в порядке, док?
— Скажите, Джонсон, тело… Его нашли?
— Нет, док, никакого тела не было. Сделать вам кофе?
— Спасибо, не надо. А в какую комнату поместили Игнатия Лойолу?
Джонсон удивлённо посмотрел на меня и ответил:
— В сто шестьдесят девятую, сэр. Мы решили пока держать его одного…
— Спасибо, Джонсон. Я сейчас пойду домой.
— Оденьтесь потеплее, сэр. Там очень холодно.
Я шёл по тёмному коридору клиники и думал о событиях, свидетелем и участником которых я стал. Всё никак не хотело укладываться в привычные рамки.
Не знаю почему, но мне захотелось пройти мимо комнаты номер 169, где находился пленённый Игнатий Лойола. У двери этой комнаты я увидел десятилетнюю девочку Марту. Она обычно лежала в полной неподвижности, изредка приходя в сознание и обретая способность двигаться. Встретить её здесь я совсем не ожидал.
— Что ты делаешь, Марта?
Девочка вздрогнула и спрятала фломастер за спину. Я подошёл ближе. На двери с цифрами 169 в полуметре от пола эта девчонка накарябала надпись:
— Что это, Марта? Что это означает?
Она улыбнулась.
— Мирто, — сказала она. — Смерть.
Через три дня Лойола умер, так и не выйдя из своей комнаты.
Мысль есть бог.
Мысль есть реальность.
14.9.1997, 2002
Смысл
На сорок четвёртом этаже многоэтажного офиса одной фирмы в девять часов вечера находился её финансовый советник Бертран Рассел. Он был молод, красив, умён, но…
— В жизни смысла нет, — сказал Рассел, открыл окно, залез на подоконник и с сентиментальной улыбкой спрыгнул вниз.
У себя дома Рейчел Лэрд набрала в ванну горячей воды, скинула халат, полюбовалась минуту своим отражением в зеркале и погрузилась в воду. Со стены на неё глядела её собственная фотография из журнала мод. Она прикрыла глаза с красивыми длинными ресницами и максимально расслабила все свои мышцы, но…
— В жизни смысла нет, — пробормотала Рейчел, взяла с раковины забытое её парнем лезвие и вскрыла себе вены.
Люк Пелем, американский астронавт, совершал выход в открытый космос. Звёзды, более яркие, чем с Земли, равнодушно встретили его. Пелем неловко кувыркнулся в пространстве и посмотрел вниз. Там его ждала красавица жена и трое сыновей, но…
— В жизни смысла нет, — передал Пелем по рации и разгерметизировал скафандр.
Целых два часа Филип Мэдисон рубил дрова для своей ненасытной печурки. Но когда стемнело и, вдобавок, повалил снег, он бросил топор и пошёл в избушку. Там он скинул взмокший от пота свитер, налил в блюдце молока своему коту Тому, подкинул в огонь несколько поленьев и…
— В жизни смысла нет, — сказал Мэдисон, пошёл в сарай и повесился.
Эти люди, как и многие другие, совершившие подобные поступки, никогда не встречались друг с другом и даже не подозревали о взаимном существовании. Так что их действия были никак не взаимосвязаны. И всё же в том, что они совершили, есть смысл… Но…
В жизни смысла нет!
2.10.1997
Вариант, предложенный Г. М. П.
…Целых два часа Филип Мэдисон рубил дрова для своей ненасытной печурки. После этого он бросил топор и пошёл в избушку. Там он скинул взмокший от пота свитер, налил в блюдце молока своему коту, подкинул в огонь несколько поленьев и…
— В жизни смысла нет, — сказал Мэдисон, надел другой свитер и пошёл рубить дрова опять.
Мерзость
Пробирающий до костей северный ветер яростно трепал огромную афишу с умело нарисованной воинственной девой. До начала оперы великого Вагнера оставались считанные минуты, когда в самом тёмном месте улицы, у разбитого фонаря появился чудесный неземной свет, а из этого света возникла сияющая крылатая фигура. Но сияние быстро прекратилось — незнакомец поспешно накинул на увенчанные крыльями плечи непромокаемый плащ, отчего и сам стал как-то поменьше ростом, совсем как обычный представитель человеческого рода. Он с интересом понаблюдал за непрерывным и молчаливым потоком людей, который вливался в огромное здание оперного театра, потом сам присоединился к ним. В руке его белой птицей затрепетал билет.
Наконец, незнакомец добрался до нужного ему балкона, инструменты в это время грянули увертюру.
— Вообще-то тут никого не должно быть, кроме нас, — проскрипел раздражённый голос слева.
— Извините, пожалуйста…
— Успокойся, Дик, — голос справа. — Устраивайтесь поудобнее. Меня зовут Рич.
— Иннокентиус, — пришелец вежливо поклонился.
— Значит, Кент, — категорично заявил Рич, Дик что-то недовольно пробурчал. Кент сел на единственный свободный стул посредине, между Диком и Ричем.
— Снимай плащ, Кент, — сказал Рич (он был явно более общительным, чем его хмурый друг).
— Нет, это лишнее, — Кент посмотрел налево, изобразив на лице самое раскаенное выражение, но Дик склонился над толстой тетрадью, а его шариковая ручка молнией выводила буквы, слова, предложения.
По-видимому, они заниматься в оперном театре собственным литературным творчеством. Кент не стал им мешать и обратил всё своё внимание на сцену.
Внезапно Дик неожиданно подобревшим голосом сказал:
— Передай Ричу, — и ткнул ему в руки свою тетрадь.
Кент исполнил просьбу и краем глаза заметил, что Рич, похихикивая, прочёл написанное, потом извлёк из кармана собственную ручку и тоже начал писать в тетради.
Через минуту Рич сказал, дотронувшись до плеча соседа:
— Кент, передай, пожалуйста, Дику.
Кент сделал это и почувствовал, что интерес к опере падает.
— Что вы пишете?
Рич самодовольно усмехнулся:
— Совместное произведение. Это будет небольшой роман.
— Передай Ричу, — и пухлая тетрадь снова оказалась в руках Кента.
— Можно посмотреть? — рискнул спросить он.
— Почему же нельзя? — оскалился Дик. — Искусство принадлежит народу. Пожалуйста!
Кент опустил взгляд на тускло освещённую страницу и наткнулся на фразу: «Профессор дрожащими руками снял грязные трусы…» Кент вздрогнул, но пересилил своё отвращение к литературе подобного рода, открыл первую страницу и углубился в чтение. Дочитав до конца, он чуть не выкинул рукопись с балкона от омерзения.
— Как вы можете такое писать? — изумлённо вопросил он. — Вы же умные, образованные люди! Неужели нет светлого начала в ваших душах?
Рич мелко захихикал, оскалив мелкие зубки, а Дик засмеялся, его смех был подобен собачьему лаю.
— Ты просто не понимаешь всего философского смысла, дорогой наш Кент! — сказал Рич.
— Но это же просто…
— Нет-нет, это не то, что ты думаешь, — сказал Дик. — Мы работаем в журнале «Ноу Лимит», так что это всего лишь средство нашего существования.
— Неужели вы не могли найти себе работу подостойнее, пусть даже и менее оплачиваемую?
Непонятно почему, но Рич обиделся.
— Если хочешь знать, — процедил он сквозь зубы, — то даже Фред Мирроу звал меня в соавторы, но я отказался.
Имя Фред Мирроу кое-что значило: он был широко известным автором «космических опер», и каждая его книга поражала грандиозностью замысла и мастерством его реализации.
Рич отобрал тетрадь у Кента и продолжил писанину. Когда он передавал её своему соавтору, Кент не удержался и прочитал новонаписанное. Так продолжалось несколько часов. Дик остервенело насиловал бумагу, Рич с капающей изо рта слюной вторил ему, а Кент читал их рождающееся произведение, и оно уже не казалось ему столь гадким, как раньше. Наконец, он и сам начал посмеиваться, хотя и не переставал повторять: «Ничего более мерзостного я никогда не читал раньше!»
Опера закончилась, и наша троица вышла на улицу. Тут литераторы распрощались с Кентом и пожелали ему всего хорошего. Кент помахал им рукой и быстро пошёл в самую безлюдную часть города. Там он воздел глаза к небу и скинул плащ с плеч, но… его прекрасные сверкающие крылья почернели, пожухли и чёрными хлопьями пепла осыпались на сырую землю. Маленький червячок вины превратился во всепоглощающее чувство раскаяния. Но было уже поздно.
Уже под утро два человеческих подобия, до горла залитые спиртосодержащими жидкостями, вывалились из ночного стрип-бара. Рич, пройдя несколько шагов, согнулся, засунул два пальца в рот и исторгнул из себя содержимое своего желудка. Дик зло посмеивался над ним: им наоборот овладела жажда бунтарства и разрушения. Так как было темно, хоть глаз выколи, он достал из-за пазухи новую рукопись, написанную ими в опере и, ругаясь самыми последними словами, поджёг её, как факел.
— Истинные произведения искусства не горят, — отдышавшись, сказал Рич, но тетрадь сгорела дотла.
Друзья обнялись и двинулись по улице, домой. Едва стихли звуки их нетвёрдых шагов, от стены отделился странный тёмный силуэт. Он наклонился над жалкими остатками писанины. Послышался приглушённый смешок. Чёрные частицы сожжённой бумаги вздрогнули и стали сползаться в одно целое, белеть, распрямляться…
3.10.1997, 2002
Самоубийство
— Алло, это служба доверия?
— Да, говорите.
— Я хочу совершить самоубийство.